К тому же он затронул потаенные струны её души. Это точно. Уж что-что, а кошмар заточения и безболезненная, но ужасающая пытка несвободой были ей хорошо знакомы. Знала она и что такое контраст.
Все это было в ней задолго до того, как она впервые заметила его и стала избегать.
В этот миг Маша испытывала нечто гораздо большее, чем просто влечение. Она едва сдержалась, чтобы не броситься к нему на шею. Ей хотелось ласкать, ублажать его губами, языком, всей своей плотью - показать ему, как она его понимает, как рада близости их душ... Однако, как было сказано, броситься на шею она, конечно, не решилась. Она вовсе не собиралась начинать войну с самой собой. Слишком дорого было для неё хрупкое перемирие между собственными сердцем и головой. Она не желала снова превращаться в придаток чужой души.
- Значит, вы не жалеете о том, что так и не стали врачом, - сказала она.
- Теперь мне даже удивительно, что я мог стать кем-то еще, а не военным.
- Я вас понимаю...
Он ничего не ответил, только пытливо взглянул ей в глаза.
- И вот вы - полковник... - медленно проговорила Маша после долгой паузы. - Что же, в наше время жизнь военного - вещь, так сказать, обоюдоострая. Нищета и заброшенность в целом, но зато возможность сделать блестящую карьеру в условиях войны. Никогда не останешься без работы. Дело, конечно, небезопасное, но не более, чем, например, бизнес и коммерция.
- Или журналистика, - спокойно добавил полковник.
И снова Маша была вынуждена согласиться.
- Зато, - упрямо продолжала она, - бравому полководцу никогда не поздно переквалифицироваться в политика или того же коммерсанта.
- А бойкому журналисту разве нет? - искренне удивился полковник, и Маша была вынуждена убрать коготки и переменить тему.
- Служба, наверное, поглощает все ваше время, да? - осторожно поинтересовалась она. - Я хочу сказать, что его не хватает для... - И запнулась.
"Для семьи. Вообще, для личной жизни, - хотела сказать она. - А может быть, это не причина, а следствие, - промелькнуло у неё в голове. - Может быть, именно поэтому он здесь?.."
Он решительно качнул головой, давая понять, что разговор о его персоне закончен.
- Ну а теперь поговорим о вас, - предложил он. - Расскажите мне немного о себе. То, что вы молоды, красивы и уже успели блеснуть на телевидении, это на поверхности. Но что поглубже?
Маша насторожилась. Как соблазнительно - просто взять и выложить о себе все-все-все. Излить душу этому незнакомому офицеру, случайному встречному, с которым, уехав в Москву, она, скорее всего, больше никогда не увидится.
Однако инстинкт подсказывал, что если уж она порешила отдать ему свое тело, то душу желательно приберечь для себя.
- Ну вас, я вижу, армия тоже держит в прекрасной форме, - сказала она, отделываясь ответным комплиментом. - Вы подтянуты, энергичны...
Он заметно смутился.
- Я регулярно делаю зарядку. Не пренебрегаю этим даже в полевых условиях...
Он тоже решил отшучиваться, подыгрывая Маше.
- Ну а вам, наверное, особенно приходится поддерживать себя в форме? спросил он.
На самом деле, его ничуть не интересовало, следит ли она за своей формой, фигурой, тонусом и прочим. Куда любопытнее было бы узнать, скажем, почему в её возрасте она до сих пор не обзавелась ребенком.
А обстоятельства были таковы, что прошло вот уже три года с тех пор, как Маша произвела ребенка, который оказался задушен пуповиной, обвившейся у него вокруг шеи. И до сих пор Маша не могла об этом говорить... Как объяснить, что с самого начала все происходящее с ней было одним ужасным недоразумением. Она оказалась в ловушке с того момента, как её пронзила Эдикова сперма.
- Я разошлась с мужем. С тех пор не встречала мужчину, от которого бы мне захотелось иметь ребенка.
Такова была самая простая интерпретация.
- А когда были замужем, разве вам не хотелось иметь его от мужа?
- Нет, никогда. С первого дня я знала, что наш брак - это ошибка, ответила Маша и немедленно задала встречный вопрос:
- А у вас есть дети?
- Нет.
Но она не успела перехватить инициативу, поскольку он тут же поинтересовался:
- Ас родителями вы, похоже, не часто видитесь?
- Насколько это возможно, - с усмешкой ответила она. - Не могу сказать, что у меня было счастливое детство. Вот я и стараюсь держаться от них подальше... Но у меня есть сестра, и, как только я возвращаюсь из поездки, мы обязательно встречаемся.
- Простите, если напомнил о неприятном, - извинился полковник и, достав из нагрудного кармана маленькую черную трубку, быстро набил её табаком и закурил. То, с каким изяществом он это проделал, восхитило Машу. - Но я вижу, - продолжал он, - что несмотря на все неприятности вы стараетесь не терять чувства юмора.
Она не могла не заметить, сколько нежности было в этот момент в его взгляде.
- А я помню, когда впервые вас увидела, - вдруг призналась она.
Он удивленно вскинул брови.
- Неужели? И вы так долго... - Он умолк и вздохнул.
- Это случилось через месяц после начала конфликта. Мы пытались снять материал в зоне боевых действий.
- Ваша группа пыталась взять интервью у командующего армией или у начальника штаба, - подхватил полковник, качая головой.
- Но нам так и не дали, - напомнила Маша.
- А вот если бы вы тогда удостоили меня своим вниманием, то я, может быть, вам в этом помог.
- В следующий раз я обязательно это учту.
Она почти смирилась со своей зависимостью от него и уже потеряла контроль над происходящим. В данной стадии возбуждения благоразумие есть нечто противоестественное.
- В тот первый день, когда я вас увидел в Минеральных Водах, вы вся были сплошная целеустремленность, - вкрадчиво продолжал Волк. - Люди смотрели на вас с изумлением. Женщина-журналист на войне, среди военных само по себе сенсация. В этом было что-то вопиюще несуразное.
- Я и сама чувствовала себя не в своей тарелке. Я даже засомневалась, а не зря ли я вообще сюда приехала. Хотя поначалу всегда так бывает.
Маша взглянула на него и увидела, что он сделался чрезвычайно серьезен.
- Вы были такая энергичная, решительная, а мне хотелось как-то защитить, оберечь вас... - Он помолчал. - Наверное, я говорю глупости, да? Я смешон?
Маша поспешно кивнула, однако про себя подумала совершенно обратное. Она и не предполагала, что в ней дремлет такая откровенная самка.
Между тем полковник протянул ей руку, приглашая подойти к распахнутой балконной двери.
- Солнце садится, - сказал он.
Маша решила подняться, хотя ощущала ужасную усталость и не была уверена, что в состоянии сделать эти несколько шагов до балкона. Пока она собиралась с силами, полковник вдруг сказал:
- Если ты встанешь, я тебя поцелую. А если я тебя поцелую, то мы займемся любовью. А если это случится, я не позволю тебе уехать в Москву...
Маша лихорадочно просчитывала в уме варианты. Как бы там ни было и что бы она ни говорила, день рождения она все-таки намеревалась провести в кругу семьи. Приближение собственного двадцатипятилетия, как это не удивительно, возбуждало в ней священный трепет и ни на чем не основанное благоговение. Видимо, даже трафаретный, сусальный образ дня рождения оказывал подсознательное воздействие, и, душевно размягчаясь, Маша не могла противиться его обманному очарованию. Уже не такой глупой и фальшивой казалась ей душещипательная традиция, когда вдруг обнаруживается эта странная потребность снова почувствовать себя маленькой девочкой и со слезами умиления обняться со своими близкими, собравшимися, чтобы обменяться признаниями взаимной любви и трогательными воспоминаниями о давно минувших днях... Очередная командировка на Кавказ подходила к концу, нужно было лететь в Москву, а стало быть, не оставалось ничего другого, как порадовать родителей своим появлением.
Однако окончательного решения Маша ещё не приняла. Напротив, в её воображении уже сложился текст телеграммы, которую она могла бы отстучать родственникам:
МАМОЧКА ПАПОЧКА ТЧК ТАК ХОТЕЛОСЬ БЫТЬ В ДЕНЬ РОЖДЕНИЯ С ВАМИ И КАТЕЙ ТЧК СОЖАЛЕНИЮ НЕКИЙ ПОЛКОВНИК ВОЛК СТРОГИЙ ОФИЦЕР НЕ ТО ФСБ НЕ ТО КОНТРРАЗВЕДКА НА НЕОПРЕДЕЛЕННЫЙ СРОК ЗАПРЕТИЛ МНЕ ПОКИДАТЬ КАВКАЗ ТЧК ВЫЛЕЧУ НЕМЕДЛЕННО ПОСЛЕ ОСМОТРА МЕСТНЫХ ДОСТОПРИМЕЧАТЕЛЬНОСТЕЙ ТЧК ЦЕЛУЮ ВАША ЛЮБЯЩАЯ ДОЧЬ
Тут полковник и впрямь поцеловал Машу. Потом ещё раз. Потом уложил на кровать. Что, собственно, и требовалось доказать.
- Я хочу тебя, - шепнул он так тихо, словно это была военная тайна. Я захотел тебя в тот самый миг, как впервые увидел...
Энергичным движением руки он смахнул с кровати подушки. Узкая гостиничная коечка и без того слишком мала. Единственное освещение в комнате - рьяно-красный кавказский закат. Маша вспоминала, каким она видела полковника, встречая его в Минеральных Водах, Моздоке и Грозном. Вспоминала, каким он был сегодня на военном аэродроме. Это похоже на сон. Она знала, откуда это: волк, несущий царевну через дремучие леса.
Он крепко обнимал её. Они лежали на узкой кровати, и он прижимался к ней всем телом.
- Похоже, за последние недели я немного растолстела, - смущенно сказала Маша. - Наверное, это нервы. Женщины, когда нервничают, толстеют...
Ей казалось, что нужно что-то говорить. Но он ничего не ответил. Только крепче прижал её к себе, как бы пытаясь унять её дрожь. Между тем она чувствовала, что у неё началась настоящая любовная лихорадка. Словно предчувствуя эту изумительную напасть, Маша и старалась избегать его все это время. Она знала, что нечто подобное с ней непременно приключится и этого уже нельзя будет ни скрыть, ни превозмочь.
- Тогда в Минеральных Водах я сразу влюбился в тебя, - прошептал он.
Все любовные признания на свете абсолютно идентичны.
Она коснулась кончиками пальцев его губ, его лица. Он был небрит, но в данном случае это можно было рассматривать как свидетельство в его пользу. Щетина указывала на совершенную непреднамеренность его действий. По крайней мере, он не только заранее не праздновал победу в её постели, но даже не предполагал оказаться в ней. Во всяком случае, сегодня...
Он убрал её руку со своих губ, чтобы снова и снова целовать её.
- Можно мне... - спросил он.
Господи Боже милостивый, он ещё спрашивает её разрешения!
- Волк, пожалуйста... - прошептала она. Интересно, что сказала бы на все это Рита, если бы
Маша поведала ей о том, как один мужчина влюбился в неё с первого взгляда прямо посреди кавказской войны под лязг гусениц и грохот пулеметов. Наверное, просто не поверила бы. Правда, Маша и сама не понимала, почему так легко отдается судьбе.
* * *
Сначала Волк исследовал языком каждую пядь её тела. Маша даже не сопротивлялась. Попав в его объятия, она закрыла глаза, закусила губу и застонала. Всякое бывало в постели. Случалось, ею откровенно пользовались, случалось, она. Но никогда и никто ещё ею не обладая. Никогда этого не было... до настоящего момента. Иначе она не могла этого сформулировать. Десять тонн клубники. Дас ист фантастишь! Умри Денис, лучше не напишешь. Эстетствующая часть её души могла морщиться от презрения, но, в конце концов, разве не о том мечтает женщина - домохозяйка, писательница-феминистка, тележурналистка? Прочь комплексы! Мы свободны, подруги!
Он оторвался от неё только для того, чтобы прикрыть балкон: вечерняя тишина снаружи слишком нескромна и мешает обоим. Потом он опустился перед ней на колени, и все началось вновь - до тех пор, пока у неё не помутился рассудок и не ушли все мысли. Но на этот раз он уже знал, как именно нужно её ласкать и целовать. Но он трогательно ловил её взгляд, словно желал удостовериться, что всецело ею обладает. Да Господи Боже ты мой - и не сомневайся!
Волк был превосходен ещё до того, как вошел в Машу. А уж когда вошел... Это был самый совершенный и изощренный любовник, какого она только знала в жизни. Такого она, наивная, искала с тех пор, как познала близость с мужчиной, ей-богу.
Маша была настолько поражена происходящим, что её глаза сами по себе широко раскрылись и с любопытством воззрились на мужчину, который оказался в ней ещё до того, как был приведен в действие соответствующий анатомический орган. Славная штука жизнь! Когда же она спохватилась и закрыла глаза, он взял её голову в свои нежные и сильные руки и прошептал:
- Не закрывай глаза! Посмотри, как я люблю тебя!
И тут началось самое настоящее падение, стремительный полет с небывалой высоты. Вздрогнув, Маша осознала, что этот полет может закончиться лишь одним - жестокой болью и страданием. Как это похоже на неё - заранее задавать себе неприятные вопросы и предполагать худшее. А ведь не девочка. Разве за все эти годы у Маши не прибавилось оптимизма? Разве она не научилась завивать горе веревочкой и не думать о том, что будет после Изумительное ощущение полета продолжалось. Она была опьянена надеждой, что это вообще никогда не кончится... Ведь, если это чувство исчезнет, его место займет боль. Вернется воспоминание о смерти Ромы... Однако было бы ещё хуже, если бы секс как средство самоутешения сделался для Маши необходимым - наподобие наркотика. Это была бы прискорбная зависимость.
- Пожалуйста, подожди! Я больше не могу! - закричала она, забыв о тонких гостиничных стенах и вообще обо всем на свете.
- Я люблю тебя, - повторял он, касаясь губами её пылающих щек.
* * *
Все закончилось, как то и положено, но они не размыкали объятий. Она гладила Волка по голове, а сама размышляла, стоит ли задавать ему тот один простой и фатальный вопрос, который вот уже несколько часов вертелся у неё на языке. Она не решалась спросить об этом, потому что предчувствовала, какой последует ответ. Ведь и сам Волк избегал касаться этой темы.
Неожиданно Маша ощутила приступ раздражения. Это что же получается, подружки? Ей заранее отведено определенное место и выделена соответствующая доля удовольствий? Ну уж нет, она должна была чувствовать, что жизнь продолжается! Пусть и он почувствует.
- Ты женат, Волк? - довольно резко спросила она.
- Мне и самому трудно ответить на этот вопрос, - проговорил он после паузы, которая уже сама по себе была весьма красноречива.
Неужто она и в самом деле задала такой сложный вопрос, для которого нужно привлекать глубинную философию и высшую математику?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53