– Немцы, прежде всего, будут заинтересованы в восстановлении единого немецкого государства, – добавил я. – Это естественно для любого разделенного народа. Они прекрасно знают, что Россия последние полвека делает все, чтобы не допустить возрождения единой Германии. Естественно, если появится сила, которая поманит возрождением объединенного немецкого государства, Германии мы не удержим. Так что у нас есть шанс потерять даже Пруссию.
– Но это же начало разрушения ЕАС! – воскликнул Васильчиков.
– А разве пруссаки не немцы? – спросил я.
– Разве они плохо живут под российским скипетром?
– Князь, для разделенного народа вопросы материального благополучия отходят на второй план, – возразил я. – Немцы уже с конца девятнадцатого века ощущают себя единой нацией. Для них отсутствие единых границ – это трагедия, даже если какая-то часть народа от этого живет лучше. Создадим мы новый Дармштадтский союз или еще что-то в этом роде, немцы будут стремиться к воссозданию единой Германии. Это данность, с которой мы раньше или позже все равно будем вынуждены считаться.
Васильчиков растерянно посмотрел на Шебаршина, и тот, нахмурившись, кивнул.
– Вы что-то хотите сказать, Леонид Владимирович? – спросил его государь.
– Только то, что данные наших исследований подтверждают сказанное князем, – недовольно ответил Шебаршин. – Первый доклад на эту тему я подал на высочайшее имя еще восемь лет назад.
– Но ведь политика России с середины сороковых годов состояла в том, чтобы не допускать воссоздания единого немецкого государства, – заметил Васильчиков.
– Вот и пожинаем плоды, – развел я руками.
– Хорошо, оставим пока события в мире, – кивнул государь. – Чем чревата текущая ситуация во внутренней политике?
– Усилением инфляции, оттоком капиталов, биржевым обвалом, – сообщил Вольский. – Кроме того, если Китай, Северная Америка и Западная Европа договорятся об экономическом союзе и установят экономические барьеры, мы потеряем потенциальные рынки сбыта. Опять же спад производства и углубление кризиса.
– Чем мы можем надавить на них? – нахмурился государь.
– Ничем, – пожал плечами Вольский. – Обычно мы обыгрывали Китай технологиями, а на Европу давили угрозой повышения цен на ресурсы. Разделяй и властвуй, как говорили древние римляне. Теперь, если они объединятся, козырей у нас не будет.
– Удивительно, что они не объединились до сих пор, – буркнул Васильчиков. – Ладно еще когда Поднебесная была нашим союзником, а ЕС – американским. Но США-то уже четырнадцать лет не существует.
– Им мешала предвзятость, – сказал я. – Пекин видел в объединении с Западом угрозу своим устоям, ну а Запад смущала авторитарность Китая. Если партнеры друг другу не доверяют и друг друга не понимают, сотрудничества не будет, – ответил я.
– А теперь вдруг перестала смущать? – усмехнулся Вольский.
– Нет, теперь нашелся человек, который научил их понимать друг друга, – пояснил я. – Это Гоюн.
В зале повисла тишина.
– Вы хотите сказать, князь, что все происходящее творится по воле одного человека? – презрительно поджал губы Шебаршин.
– Нет, конечно, Гоюн лишь подтолкнул телегу, которая и так уже катилась вниз. А вообще, нам следует поблагодарить Гоюна за тщательную ревизию наших позиций: любая угроза – это прекрасная возможность увидеть свои слабости.
– Может быть, – проворчал государь. – Тогда давайте определим, как нам справиться с надвигающимся кризисом. Я, знаете ли, больше практик, чем теоретик, и хотел бы слышать практические советы.
– А много ли стоит практика без теории, ваше величество? – в свою очередь спросил я. – Я только хотел показать, что проблемы, вызвавшие кризис, куда глубже, чем деятельность одного человека. Они даже не в том, что другие государства хотят вырваться из-под опеки России. Они в слабостях самой России.
– Слабостях?! – не выдержал Нессельроде, но тут же стушевался под строгим взглядом государя.
– Хорошо, князь, в чем же вы видите слабость России, которая позволила возникнуть нынешней ситуации? – спросил император.
– В ее силе, ваше величество. Мы давно уже не являемся государством, которое борется за признание. Мы прошли стадию борьбы за мировое господство. Уже пятнадцать лет мы являемся центром однополярного мира, к которому обращены все взоры. С нас берут пример, нам завидуют, на нас рассчитывают в минуту опасности, нас боятся. И за все это нас ненавидят.
– Что же, горе прбежденному, – усмехнулся Шебаршин.
– Законы рынка неумолимы, – развел руками Вольский. – Менее эффективный проигрывает.
– Обеспечение неоспоримых преимуществ страны – одна из основных целей внешней политики, – заметил Васильчиков.
– Пусть проигравший плачет, – поддакнул Нессельроде. – Мы заслужили право встать во главе мира.
– Так жили все государства от века, – согласился государь. – Подчиняй, или будешь подчинен. Разделяй и властвуй. Чем больше силы собрано в одном кулаке, тем лучше. Уж не считаете ли вы, князь, что мы должны отказаться от своих преимуществ только потому, что это кому-то не нравится?
– Нет, конечно, ваше величество, – ответил я. – Сила еще никогда не мешала тем, кто умел ею пользоваться. Однако ни сила, ни хитроумная политика не спасли Рим от крушения. Золотая Орда только проиграла, в конечном итоге, от покорения Руси. Российская империя получила куда больше проблем, чем выгод, после присоединения Польских земель. В свое время, поняв это, Россия инициировала создание Евразийского союза, предоставив покоренным странам формальную независимость и культурную автономию. Но время прошло, ситуация изменилась, и реальное положение вещей стало очевидно всем. Россия – диктатор уже даже не в своем регионе, но в целом мире. Кому это понравится? Своей силой мы заставили более слабых противников сплотиться.
– Работать надо было лучше, – проворчал Вольский. – Холодная война не наполеоновские походы. Они проиграли в экономическом соревновании. Кто же в этом виноват?
– Возможно, – согласился я. – Но, может, стоит дать шанс новым поколениям? Или вы хотите сказать, что существующая экономическая и политическая система дает аутсайдерам много шансов подняться с колен?
– Вне ЕАС нет, конечно, – ухмыльнулся Вольский. – Там сейчас нет ни платежеспособных рынков, ни достаточных ресурсов для роста.
– Ресурсы-то там как раз есть, – возразил я. – Но мы сделали все, чтобы они не могли ими воспользоваться.
– Вряд ли США поступили бы иначе, одержи они победу над нами, – пророкотал Вольский.
– Пожалуй. Но тогда они неизбежно получили бы те проблемы, с которыми столкнулись сейчас мы.
– Тогда давайте обопремся на эту теорию, – подал голос Васильчиков. – В конце концов, все государства Германского союза, еще не являющиеся членами ЕАС, уже как минимум года три назад подали заявки на вступление туда. В очереди стоят также Франция, Испания и Италия. Английский парламент еще год назад обсуждал перспективы присоединения. Их останавливают только наши жесткие требования по стабильности валюты. Так давайте снизим требования и примем их всех в ускоренном порядке. Это не позволит Китаю науськать их на нас.
– Нет уж, спасибо! – воскликнул Вольский. – Мы только что говорили об инфляции рубля, а вы хотите к нему еще и слабый фунт пристегнуть. Я уж не заикаюсь о вечно больном франке. Или вы забыли, что в рамках ЕАС существует жесткая привязка валют всех стран-участниц к рублю? Если мы снимем наши требования, то будем вынуждены покрывать их торговый дефицит или девальвировать рубль. Этак он в подобие американского доллара превратится – ну и будут у нас еще одни США вместо России.
– А почему бы нам вместо этого не финансировать свой внутренний рынок? – спросил вдруг Шебаршин. – Предположим, мы снимаем требования по стабильности валюты и принимаем все западноевропейские страны в ЕАС. При этом, как и сейчас, самыми надежными валютами союза останутся российский рубль и чешская крона, следовательно, только эти две валюты по-прежнему смогут оставаться резервными. Чехия – маленькая страна, живущая за счет банков и транзита капиталов. Она просто не сможет выпустить в оборот необходимый объем денег. Остается рубль. Мы окажем Франции, Британии и другим западным странам масштабную финансовую помощь в развитии производств.
– А где они будут сбывать свою продукцию? – подался вперед Вольский. – Их рынок не слишком платежеспособен.
– Прежде всего у нас, в России.
– В обмен на что? – не унимался председатель союза промышленников. – Сырьем мы торговый баланс не выровняем, а высокотехнологичные товары они сами будут производить.
– Будем печатать рубли, – мило улыбнулся Шебаршин. – А Запад сделает их основой своих запасов. Я имею в виду не только запасы центральных банков, но и накопления частных лиц. Какой здравомыслящий парижанин хранит свои сбережения во франках? Сейчас они скупают золото, а будут запасаться более ликвидными рублями. Представляете, какая емкость для избыточной денежной массы? Тем более, что благодаря нам у них начнется промышленный подъем, и вот это уж точно отвратит их от участия во всяких антироссийских союзах. Ну а мы в обмен на эту, пардон, резаную цветную бумагу с водяными знаками получим товары, а вместе с ними и повышение уровня жизни в империи. Все очень просто: нет рублей – нет инфляции. Я уже подавал подобный проект на высочайшее имя три года назад. Может быть, если бы он тогда нашел поддержку, мы бы не столкнулись сейчас с теми проблемами, которые обсуждаем.
– А что, вполне разумный ход! – воскликнул Нессельроде.
– Полная чепуха, – Вольский явно волновался, – путь в никуда. В этом случае свою промышленность мы будем вынуждены ориентировать на внутренний рынок. Погубим экспорт. А идея вывоза рублей – это вообще бомба замедленного действия. Сколько мы так просуществуем? Десять лет? Двадцать? Да не имеет значения. Когда за границей скопится критическая масса рублей, любое колебание рынка приведет к тому, что они хлынут из европейских сейфов обратно в империю. Вот это будет уже настоящий кризис, нынешний раем покажется.
– Совершенно справедливо, – поддержал я Вольского. – Кроме того, сейчас уже одним приемом в ЕАС мы не отделаемся. В игру вступил Китай, и нам, чтобы умаслить Европу, теперь необходимы доводы, подкрепленные большими уступками и солидной финансовой помощью.
– А может, стоит разобраться с этим игроком как встарь, пушками? – хищно оскалился Нессельроде. – Там, глядишь, и остальные посговорчивее будут.
– Любая сложная проблема имеет простое, доступное для понимания обывателя неправильное решение, – заметил я. – Вы сейчас предложили именно такое, генерал.
– Но, позвольте! – кажется Нессельроде решил реабилитироваться за свой конфуз в начале совещания. – Поднебесная за последние дни совершила столько недружественных актов по отношению к нам, что этого вполне достаточно для начала активных военных действий. Не правда ли, князь? – повернулся он к Васильчикову.
– В общем, да, – как-то неохотно согласился министр иностранных дел. – Дело дошло уже до задержания нашего судна.
– Задержания судна?! – я не верил своим ушам.
– Да, князь. Рыболовецкий траулер «Помор» был задержан в нейтральных водах, в Желтом море несколько часов назад. Сейчас его конвоируют в Циндао. Я как раз рассказывал об этом перед вашим приходом.
– Согласитесь, такой наглости по отношению к нашим кораблям не позволял себе никто со времен Второй мировой войны, – добавил Шебаршин.
– Линкор «Адмирал Колчак» в сопровождении двух крейсеров уже взял курс на Циндао, – многозначительно изрек Нессельроде.
– Что послужило причиной ареста? – спросил я.
– Китайцы утверждают, что начали преследование в своих территориальных водах. Наш траулер якобы вел там незаконный лов, – сообщил Васильчиков.
– Якобы или вел? – уточнил я. Васильчиков замялся.
– Вообще-то, наши промысловые корабли нередко заходят к китайские территориальные воды, преследуя косяки рыбы. Возможно, так случилось и на этот раз. Но китайцы впервые осмелились задержать наше судно.
– В нейтральных водах! – воскликнул Нессельроде.
– Насчет нейтральных вод надо еще доказать, – смутился Васильчиков. – Это наш капитан сообщил, что успел выйти в нейтральные воды. Пограничная служба Поднебесной утверждает, что задержала судно на границе.
– Давайте уточним кое-что, – предложил я. – Наши рыболовецкие суда несколько последних десятилетий систематически браконьерствуют в территориальных водах Поднебесной империи, Норвегии, Турции и других стран. Однако впервые обиженная сторона не захотела, пардон, утереться, не ограничилась нотой протеста, а задержала нарушителя. Российская империя сочла это настолько недружественным актом, что решила направить в зону конфликта свои боевые корабли. Вам не кажется, господа, что именно наша реакция в данном случае выглядит несколько неадекватно?
В комнате повисла тишина. Васильчиков, Вольский и Нессельроде некоторое время переглядывались между собой. Затянувшуюся паузу прервал Шебаршин:
– Одну и ту же ситуацию можно описать разными словами, князь. Обычно то, как описывает ее человек, зависит от его личных симпатий. Сейчас вы очень точно указали нам, как будут описывать происшедшее наши недруги. Давайте теперь решим, как эту ситуацию должны представить мы, чтобы предстоящая акция по освобождению судна выглядела восстановлением справедливости и защитой интересов Российской империи.
– Мне кажется, разработка пропагандистских кампаний может быть осуществлена не столь авторитетным собранием, как наше, – отмахнулся я.
– Это как сказать, князь, – покачал головой Васильчиков. – А если посмотреть на нее с другой стороны да вспомнить, что речь идет не об отдельном инциденте, а о целой цепи спорных ситуаций?
– А почему бы заодно не вспомнить, что начало это цепи положила военная операция на территории Поднебесной, которую мы провели, даже не спросив разрешения у китайских властей?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41