Ты своими руками зажжешь огонь и накормишь меня.
Она тряхнула головой. Нет. Она не могла этого сделать. Даже под действием наркотика никто не мог заставить ее поджечь дом.
Изабель покинула одинокий майский шест и пошла по знакомой лесной тропинке к тому месту, где стоял дом. Она с трудом переставляла ноги, но всё же сумела добраться до края леса и остановилась на границе сада, окружавшего дом. Перед ней лежали руины. От дома остались только почерневший от сажи каменный фундамент и печная труба. Всё остальное превратилось в пепел и угли. От едкого запаха дыма резало глаза.
Вокруг не было никаких признаков мертвых ньюменов. Только ее друзья, не менее пораженные, чем сама Изабель, стояли поодаль и смотрели на развалины. От этой группы отделилась рыжеволосая фигурка и устремилась к Изабель.
– Ох, таbelle Иззи, – воскликнула Кэти, обнимая подругу за плечи. – Мне так жаль...
– Я... я этого не делала, – вымолвила Изабель.
– Не делала чего? – спросила Кэти.
Изабель дрожащей рукой показала иа руины дома:
– Он пытался меня заставить, но, клянусь, я не делала этого.
– Кто пытался тебя заставить?
– Рашкин.
– Это он подмешал наркотик в пунш? – Изабель кивнула.
– Я убью этого мерзавца, – сказала Кэти. – Клянусь, я это сделаю.
Изабель молча смотрела на дымящиеся развалины. Дом всегда стоял здесь, сколько она себя помнила. Он стоял и до ее рождения, и она привыкла считать, что он останется и после ее смерти. Непостижимо, но его больше нет. Ни дома, ни ее картин.
– Картины-врата... – наконец выговорила Изабель, не отводя взгляда от лежащих перед ней обугленных обломков. Что это? Одна из балок? Резная доска над камином? – Может, кто-нибудь спас полотна?
Кэти колебалась несколько мгновений, потом ответила:
– Все были слишком одурманены, чтобы бороться с огнем. А о ньюменах знали только ты и я. К тому времени, когда я прибежала сюда, было уже слишком поздно лезть на чердак.
– Значит, они всё же погибли, – сказала Изабель. – Он добрался до них. – Она с тоской посмотрела на Кэти. – Он убил Джона.
Кэти покрепче прижала ее к себе.
– А я... Я была здесь во время пожара? – спросила Изабель.
– Я не знаю, – ответила Кэти. – Это было настоящее безумие. Все были одурманены наркотиком... – Кэти беспомощно повела плечами. – Я искала тебя, – добавила она. – Искала всё утро. Но тебя не было целую ночь, и во время пожара тоже.
Изабель повернулась и еще раз осмотрела развалины. Она так сильно сжала кулаки, что ногти впились в ладонь.
«Думай, – приказала она себе. – Думай скорее, не прогоняй воспоминания».
Изабель изо всех сил старалась напрячь память, но всплыли только старые факты, которые были надежно скрыты в потайных уголках сознания: Джон не бросал ее, она сама его прогнала. На нее не нападала банда подростков, ее избил Рашкин. За этими двумя фрагментами потянулась целая вереница лжи, в которой она убеждала себя в течение долгих лет и наконец поверила. Но из прошлой ночи в памяти осталось только одно: Рашкин, вкладывающий ей в руку коробок со спичками.
Я заставлю тебя лично уничтожить все полотна.
Может ли кто-то контролировать человека до такой степени? Неужели они заставили ее совершить это преступление?
Ты своими руками зажжешь огонь и накормишь меня.
Изабель опустила взгляд на покрытые сажей ладони и прижалась лицом к плечу Кэти. Холод, воцарившийся в груди, стал ее неотъемлемой частью, он проник во все уголки ее тела и больше никогда не исчезал.
XXVII
Ньюфорд, май 1980-го
Только спустя неделю после пожара Изабель нашла в себе силы объясниться с Рашкиным. Вдвоем с Кэти они отправились в его студию, но, как и следовало ожидать, он отрицал свое участие в этом происшествии и даже присутствие на острове. Рашкин клялся, что в ту ночь он был в Нью-Йорке, и в качестве доказательства продемонстрировал билет на самолет и счет из гостиницы.
Изабель молча выслушала его объяснения, но она не могла поверить в то, что ей привиделся весь эпизод с Рашкиным и его ньюменом, так же как не могла доказать, что Рашкин лжет. Он выразил ей свои соболезнования по поводу потери дома и картин, но Изабель едва слушала его. Всё, что у нее осталось, – это воспоминание об испачканных сажей руках и одежде, и еще об утренней слабости и тошноте. В конце концов она позволила Кэти увести себя в квартиру на Грейси-стрит, где они обе остановились.
Изабель больше никогда не возвращалась в студию Рашкина.
XXVIII
Июнь 1980-го
На следующую ночь после пожара Изабель приняла решение. Но для ее ньюменов всё равно было слишком поздно. Выжили только те, чьи полотна не были заперты в доме на острове. Розалинда и Козетта, обитавшие в Детском фонде. Энни Нин в квартире Алана. Горсточка других, подаренных или проданных кому-то кроме агентов Рашкина. Слишком мало из почти сотни ньюменов, вызванных ею в этот мир.
И больше их не будет. Она не могла перестать заниматься живописью, но поклялась никогда больше не открывать врата для перехода. И не важно, кто принимает решение о переходе, всё равно ответственность лежит на ней. Если не открывать дверь, никто не попадет сюда и не подвергнется смертельной опасности. Изабель знала, что будет скучать по ним, но такова была цена – и она совсем не высока, если учесть, какие несчастья ее творчество принесло ньюменам. Она лишится только одной стороны своего творчества; они же поплатились жизнями. Ради того, чтобы не подвергать себя искушению, Изабель оставила прежнюю манеру письма и обратилась к абстрактному экспрессионизму.
Но этого было недостаточно. Другие художники могли открыть врата для перехода.
Как-то вечером Изабель вышла из студии, которую во время реконструкции на острове делила с Софи, и направилась по Келли-стрит к помещению художественного факультета университета Батлера. Там в одном из холлов она разыскала выставку студенческих работ и надолго остановилась перед двумя произведениями Барбары Николс.
Оба полотна представляли собой уличные сценки на Ферри-стрит. В работах Барбары всё было превосходно – от использования светотеней до прописи мельчайших деталей. Для Изабель осмотра этих двух работ было вполне достаточно, чтобы понять, что привлекло внимание Рашкина к юной художнице. С первого взгляда она распознала признаки его влияния – не в стиле, а, как говорил Том, в особой манере видения объектов живописи. Барбара Николс подошла к изображению уличных сценок так, как это сделал бы сам Рашкин. И как поступила бы Изабель, если бы выбрала эти объекты.
Простояв у картин довольно долгое время, Изабель отправилась на поиски кого-нибудь, кто помог бы ей разыскать художницу. Она расспросила несколько человек, знакомых с Барбарой, но никто из них не представлял, где ее можно найти. Наконец ей посчастливилось отыскать молодого студента, работавшего в одной из студий на втором этаже. Это был высокий, нескладный и слегка сутулый парень не старше двадцати лет, с коротко стриженными волосами соломенного цвета. Некоторое время Изабель стояла на пороге студии и наблюдала за его работой, но художник почувствовал ее присутствие и обернулся. Его бледно-голубые и несколько выпуклые глаза придавали лицу какое-то удивленное птичье выражение.
– Она говорила что-то насчет занятий в библиотеке, – ответил он на вопрос Изабель. – А если ее там нет, попробуйте поискать в кафе Кэтрин – на Баттерсфилд-роуд. Там собираются многие наши студенты.
– Я знаю это место.
Некоторые вещи никогда не меняются. Кафе Кэтрин было местом встречи творческой молодежи и в то время, когда она сама посещала занятия в университете.
– Вот и хорошо. Тогда...
Его жест красноречивее всяких слов говорил о том, что парню не терпится вернуться к работе.
Изабель это поняла, но ей пришлось задать еще один вопрос:
– А как она выглядит? – Парень пожал плечами:
– Короткие темные волосы, мелкие черты лица, очень выразительные глаза. Немного костлявая.
При этих словах Изабель не могла удержаться от улыбки; он и сам сильно не дотягивал до мистера Совершенство.
– Я видел ее сегодня днем в обрезанных джинсах и футболке с отпечатанной репродукцией лилий Моне.
– Спасибо за помощь.
– Всегда рад помочь.
Не успела Изабель повернуться, чтобы выйти из студии, как парень вновь обратился к мольберту. По дороге к выходу Изабель с легкой завистью размышляла о молодом художнике. Какая муза подгоняет его? Но еще больше ее мысли занимал другой вопрос: а что стало бы с ней, если бы не встреча с Рашкиным у лестницы собора Святого Павла? Если бы она ответила отказом на его приглашение или не пришла бы в его студию? Каким бы было ее творчество? Кем бы стала она сама?
Глупые вопросы. В некотором смысле у нее никогда не было выбора. Задолго до первой встречи она уже была очарована его работами. Именно благодаря его творчеству она взяла в руки кисть. А обучение под его руководством оказалось фатальной неизбежностью. Подарком судьбы. Зато потом, как в тех волшебных сказках, которые так любит Кэти, за подарок пришлось заплатить. И слишком дорогой ценой.
Благодаря указаниям паренька из университета отыскать Барбару Николс оказалось несложно. Девушка точно соответствовала его описанию, только вот определение «костлявая» ей не подходило. Скорее Изабель назвала бы ее изящной. А ее глаза по интенсивности голубого цвета могли соперничать с глазами Джилли. Изабель стало любопытно, заставлял ли Рашкин ее раздеваться на первом занятии в студии. Но вместе с тем она ощутила симпатию к молодой художнице.
Изабель поднималась по каменным ступеням библиотеки как раз в тот момент, когда Барбара выходила оттуда. От воспоминаний о давней встрече на этом самом месте Изабель пробрал озноб. Она дотронулась пальцами до плетеного браслета, с некоторых пор не покидавшего ее запястье, а потом окликнула Николс.
– О, прошу вас, зовите меня просто Барб, – взмолилась девушка. – А то «госпожа Николс» заставляет меня вспоминать о матери.
Изабель улыбнулась и назвала свое имя. Глаза Барбары наполнились сочувствием.
– Я слышала об ужасном пожаре, – сказала она. – Ты, должно быть, была страшно расстроена.
Изабель невольно посмотрела на то место за каменным львом, где когда-то стоял Джон. Она почти увидела его призрак, и его голос снова раздался в ушах. Пальцы безостановочно крутили и крутили браслет на руке.
– Я и сейчас еще не успокоилась, – призналась Изабель.
– Это так странно, – снова заговорила Барбара. – Вот так стоять и разговаривать с тобой. Ведь ты – один из моих самых любимых художников.
Щеки Изабель загорелись от этих слов.
– Мне так нравятся твои работы, – продолжала Барбара. – И когда я думаю о том, что с ними случилось, чувствую настоящую боль. – Она запнулась. – Прости. Возможно, ты стараешься забыть, а я снова напоминаю о страшном несчастье.
– Такое невозможно забыть, – сказала Изабель, а потом, подумав о судьбе ньюменов, добавила: – Думаю, мне лучше помнить об этом.
Барб изумленно подняла брови, но Изабель не стала объяснять свои слова. Она не знала, как можно объяснить такое.
– Я хотела поговорить о Рашкине, – сказала она. – Даже не знаю, с чего начать, но с тех пор, как я услышала, что ты берешь у него уроки, я поняла, что должна предупредить...
Уловив предостерегающее выражение на лице Барбары, Изабель замолчала.
– Рашкин, – горько произнесла Барбара. – Как я радовалась, когда он предложил работать под его руководством! – Она многозначительно взглянула на Изабель. – Вероятно, ты – единственный человек, который знает, какое волнение охватывает, когда идешь по тропинке к его студии, когда поднимаешься по ступеням узкой лесенки...
Изабель нетерпеливо кивнула:
– И что же произошло?
– Скорее всего то же самое, что и с тобой. Я с самого начала поняла, что он одержим властолюбием. Хорошо. Я была готова мириться с его отвратительным характером ради того, чтобы научиться писать, как он или как ты.
На этот раз Изабель пропустила комплимент мимо ушей. Она хотела спросить о ньюменах. Что Рашкин успел ей рассказать? Сколько несчастных созданий Барб уже вызвала в этот мир? Но прежде, чем она успела хотя бы мысленно сформулировать вопросы, Барб заговорила снова.
– Когда он впервые ударил меня, я стерпела. – Взгляд девушки устремился вдаль, куда-то за пределы университетского городка. – Мне это очень не понравилось, – добавила она гораздо тише. – Но он разыграл такой спектакль, был так расстроен, что я имела глупость поверить и остаться.
– До тех пор пока это не повторилось, – продолжила Изабель.
Барб кивнула:
– Я с трудом в это поверила. То есть я хочу сказать, что не могла поверить в то, что это повторилось. А потом я словно обезумела и тоже ударила его. Я просто схватила картину, над которой работала, и ударила его по голове. А пока он лежал на полу и ждал моего раскаяния и жалости, собрала свои вещи и ушла.
Изабель охватило чувство восхищения своей собеседницей. Где же был ее собственный гнев в то время, когда Рашкин избивал ее? Гнев побеждало страстное желание учиться. И ярость, и решительность, и чувство независимости – всё было подавлено жаждой знаний. А может, она частично унаследовала характер матери? Ведь та никогда не осмеливалась вступиться за дочь во время их ссор с отцом.
– Больше я туда не возвращалась, – закончила Барб. Она наконец-то взглянула в лицо Изабель и попыталась улыбнуться. – Ты об этом хотела меня предупредить?
Она ничего не знает о ньюменах.
– Я хотела встретиться с тобой с того самого дня, когда узнала, что ты работаешь под его руководством, – сказала Изабель.
Это было почти правдой. Конечно, основной ее заботой были ньюмены, но она должна была подумать и о Барб тоже. Она на самом деле хотела уберечь Барб от той боли, которую ей пришлось вынести самой.
– Я не знала, как к тебе подойти. Боялась, что ты примешь мои слова за злобные выдумки, за ревность, поскольку ты заняла мое место в его студии.
Барб понимающе кивнула.
– Я не могу сказать, как отнеслась бы к предупреждениям до того, как это произошло. С самого первого дня я понимала, что с ним не всё в порядке.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75