Это испытание было бы слишком трудным и долгим; следовательно нужно придерживаться религии предков, своей страны, императора, которая, держа власть в своих руках, должна быть лучшей. Лишь случайность решает религию отдельного человека и народности. Французы были бы сегодня столь же добрыми мусульманами, какими они являются христианами, если бы некогда их предки не отразили набега сарацин.
Если судить о планах провидения по тем событиям и переворотам, которые происходят в нашем мире, мы вынуждены будем решить, что бог совершенно безразличен к различным религиям, имеющимся на земле. Тысячи лет язычество, многобожие, идолопоклонство были мировыми религиями; сейчас утверждают, что в продолжение этого периода самые процветающие народы не имели ни малейшего представления о божестве, представления, которое считают необходимым для всех людей. Христиане утверждают, что за исключением иудейского народа, то есть жалкой кучки, род человеческий в целом жил в самом темном неведении своих обязанностей перед богом и имел лишь оскорбительные понятия о божьем величии. Христианство, взявшее своим началом иудаизм, крайне смиренное при своем темном появлении на свет, стало могущественным и жестоким при христианских императорах, которые, подстрекаемые священным рвением, распространяли с чудовищной быстротой при помощи железа и огня эту религию в пределах своих империй и просвещали последние на развалинах свергнутого язычества. Магомет и его наследники, с помощью провидения либо своего победоносного оружия, успели в небольшой период времени заставить христианскую религию исчезнуть в части Азии, Африки и даже Европы; евангелие было принуждено уступить место корану.
Во всех сектах, которые в продолжение многих веков разрывали христианство на части, доводы сильнейшего оказывались наилучшими. Оружие и воля царей одни только решали, какое учение больше всего подходит для спасения народов. Разве отсюда не вытекает, что либо божество крайне мало заинтересовано в человеческой религии либо что оно всегда объявляло себя сторонником тех мнений, которые подходили могущественнейшим людям земли? Наконец божество меняло системы, как только могущественным людям приходила фантазия эти системы изменить.
Королю макассаров, когда ему наскучило идолопоклонство предков, пришла однажды в голову фантазия оставить язычество. Государственный совет долгое время обсуждал, призвать ли христианских либо магометанских докторов богословия. Ввиду невозможности выбрать лучшую из этих обеих религий совет решил позвать к себе миссионеров той и другой и принять учение тех, кто будет иметь счастье приехать первыми. Никто не сомневался, что бог, располагающий ветрами, изъявит этим сам свою волю. Магометанские миссионеры оказались более проворными, король и его народ подчинились новому закону. Миссионеров Христа выпроводили из-за ошибки бога, который не позволил им прибыть в более подходящее время (см. «Историческое описание макассарского королевства», Париж, 1688). Бог явно допустил, чтобы случайность решила выбор религии народами.
Те, кто правят, всегда выбирают по своему усмотрению религию своих народов. Истинная религия – это религия государей; истинный бог – это бог, которому велит поклоняться государь; воля священников, управляющих государем, всегда становится волей божьей. Некий шутник сказал не без основания, что истинной религией всегда является та, которую поддерживают государь и палач. Цари и палачи долгое время поддерживали богов Рима против христианского бога; этот последний привлек на свою сторону императоров с их солдатами и палачами и добился исчезновения культа римских богов. Бог Магомета добился победы над христианским богом в большой части государств, которые некогда занимал последний.
В восточной части Азии имеется обширное государство, процветающее, крайне изобильное, очень населенное и управляемое посредством столь мудрых законов, что даже дичайшие завоеватели принимали их с уважением. Это – Китай. За исключением христианства, которое было оттуда изгнано как опасное верование, народы, населяющие страну, могут следовать любым угодным им суевериям, в то время как мандарины или чиновники давно уже вышли из заблуждения относительно религии народа и занимаются ею постольку, поскольку наблюдают за бонзами либо священниками, чтобы последние не использовали религию для нарушения спокойствия государства. Однако не видно, чтобы провидение отказывало в своих благодеяниях народу, правители которого так мало интересуются воздаваемым ему культом; китайцы пользуются, напротив, благосостоянием и спокойствием, достойным зависти стольких народов, которые религия разделяет, опустошает и часто доводит до войн.
Подходя здраво к вещам, нельзя принудить народы отказаться от их безумств; но можно попробовать бороться с безумствами тех, кто управляет народом; эти последние помешают тогда безумствам народа стать опасными. Суеверий нечего бояться до тех пор, пока на их сторону не стали государи и солдаты. Только тогда суеверия становятся жестокими и кровавыми. Всякий повелитель, становящийся защитником какой-либо секты или религиозной организации, обычно становится тираном других сект и самым жестоким нарушителем спокойствия собственного государства.

§140

Нам беспрестанно повторяют, и много разумных людей поверили в то, что религия необходима для сдерживания людей; что без религии не было бы узды для народов, что мораль и добродетель внутренне связаны с религией.
«Боязнь господа, – говорят нам, – это начало мудрости. Боязнь потусторонней жизни спасительна и способна сдержать человеческие страсти».
Чтобы выйти из заблуждения относительно пользы религиозных понятий, следует открыть глаза и рассмотреть, каковы нравы наиболее религиозных народов. Мы увидим там надменных тиранов, министров-притеснителей, вероломных царедворцев, бесчисленное множество лихоимцев, совсем не щепетильных чиновников, плутов, прелюбодеев, распутников, проституток, воров и ловкачей всяких видов, которые никогда не сомневались ни в существовании мстительного и вознаграждающего бога, ни в муках ада, ни в блаженствах рая.
Хотя это и совершенно бесполезно для огромного большинства людей, но служители божии научились представлять смерть страшной в глазах своих последователей. Если бы наиболее набожные христиане могли быть последовательными, они провели бы всю свою жизнь в слезах и умерли бы затем в самой страшной тревоге. Что может быть ужасней смерти для тех обездоленных, которым каждый миг повторяют, что ужасно попасть в руки бога живого, что над своим спасением надо работать со страхом и трепетом! Однако нас уверяют, что смерть христианина бесконечно утешительна, чего не может иметь неверующий. Добрый христианин, говорят нам, умирает с твердой уверенностью в вечном блаженстве, которое он стремился заслужить. Но разве эта твердая уверенность сама по себе не является самонадеянностью, заслуживающей наказания в глазах сурового бога? Разве должны величайшие святые знать, удостоены ли они любви либо ненависти? Священники! Чем утешать нас надеждой на райские блаженства и закрывать этим глаза на адские муки, не лучше ли было бы, чтобы вы могли видеть свои и наши имена вписанными в книгу жизни?

§141

Разве противопоставление страстей и текущих интересов людей темным понятиям о метафизическом боге, которого не знает никто, невероятных муках потусторонней жизни, небесных радостях, о которых мы не имеем ни малейшего представления, не есть битва реального с призрачным? У людей создаются об их боге лишь смутные представления, они видят его, так сказать, погруженным в облака; они никогда не думают о нем, когда хотят совершить зло; каждый раз, когда честолюбие, деньги или удовольствие толкают или увлекают людей, ни бог, ни его угрозы, ни его обещания не способны никого удержать. Предметы, находящиеся в этом мире, имеют для человека ту степень достоверности, которой самая живая вера не может никогда придать предметам потустороннего мира.
Каждая религия являлась с момента своего возникновения воображаемой уздой, при помощи которой законодатели хотели подчинить себе умы грубых народов. Подобно кормилицам, наводящим на детей страх, чтобы заставить их быть спокойными, честолюбцы применяют слово божие, чтобы навести страх на дикарей; террор казался им способным заставить дикарей спокойно нести ярмо, которое хотят наложить на них. Разве детские страхи годятся для зрелого возраста? Человек в зрелом возрасте не верит больше сказкам, либо если он им еще верит, то не придает им значения и всегда идет своим путем.

§142

Нет почти людей, которые не боялись бы больше того, что они видят, чем того, чего они не видят; которые не боялись бы больше человеческих суждений, следствия которых они испытывают, чем божьих суждений, о коих они имеют лишь поверхностные представления. Желание прийтись по нраву людям, обычаи, боязнь смешного и того, что скажут, имеют гораздо больше силы, чем все религиозные воззрения. Разве воин, боясь бесчестия, не проводит все свое время в битвах, не подвергает свою жизнь случайностям, даже рискуя быть осужденным на вечные муки ада?
Наиболее религиозные люди часто выказывают большее уважение к лакею, чем к богу. Человек, который твердо верит, что бог всевидящ, всезнающ и вездесущ, позволяет себе, оставшись наедине, такие вещи, которых он бы себе никогда не позволил, будь при этом последний из смертных. Даже те, которых называют нам наиболее верующими в существование бога, не упускают случая в каждый данный момент действовать так, как будто бы они в него вовсе не верили.

§143

«Оставьте, по крайней мере, – скажут нам, – существовать представление о боге, которое одно только может наложить узду на страсти королей». Но, во имя добросовестности, разве могут нас восхищать те чудесные последствия, которые страх божий обычно производит на умы государей, считающих себя наместниками бога на земле? Какое представление получим мы об оригинале, если будем судить о нем по его копиям!
Государи действительно называют себя представителями бога, наместниками его на земле. Но разве страх перед владыкой, более могущественным, чем они, заставляет их всерьез заняться благосостоянием народов, которых провидение поручило их заботам? Разве страх, который должно было бы внушить государям представление о невидимом судье, перед которым – и никем больше – они, как утверждают, должны отчитаться в своих действиях, делает их более справедливыми, более человечными, менее кровожадными и более добрыми к своим подданным, более воздержанными в их удовольствиях, более внимательными к своим обязанностям? Наконец разве этот бог, о котором утверждают, что он правит королями, мешает последним притеснять тысячами способов народы, для коих они должны быть проводниками, защитниками и отцами? Стоит открыть лишь глаза, обвести взглядами всю землю, и вы увидите почти везде людей, управляемых тиранами, использующими религию лишь для более верного превращения рабов в скот, который они заставляют стенать под тяжестью своих пороков либо безжалостно приносят в жертву своим пагубным сумасбродствам.
Далекая от того, чтобы надеть узду на страсти королей, религия своими принципами сама надевает себе узду на шею. Она превращает королей в божества, капризам коих народам никогда не разрешается противоборствовать. В то время как религия снимает цепи с государей и освобождает их от уз общественного договора, она старается заковать в цепи умы и руки подданных, которых угнетают их государи. Разве удивительно, что боги земли считают, что им все дозволено, и смотрят на своих подданных лишь как на презренные орудия их капризов либо честолюбия?
Религия во всех странах делает из царя природы тирана жестокого, причудливого, пристрастного, прихоти коего – закон.
Богу-царю очень хорошо подражают его представители на земле. Религия повсюду кажется выдуманной, чтоб усыпить народы, находящиеся в оковах, и облегчить этим господам их уничтожение либо безнаказанно ввергать их в несчастья.

§144

Чтобы обеспечить себя от предприимчивости высокомерного первосвященника, желающего царствовать над государями, чтобы защитить свою личность от покушений легковерных народов, возбуждаемых священниками, многие короли Европы утверждают, что свои короны и права они получили непосредственно от бога и должны отчитываться в своих действиях только перед последним. Так как гражданская власть уже давно победила власть духовную, то священники, вынужденные уступить, подтверждают божественные права королей, проповедуют их народам, оставляя себе право изменить свое мнение на этот счет и проповедовать восстание каждый раз, когда божественные права королей перестанут сходиться с божественными правами духовенства. Мир между королями и священниками заключен за счет народов, но духовенство все же сохраняет свои притязания невзирая на все мирные договоры.
Столько тиранов и жестоких государей, несмотря на то, что совесть беспрестанно упрекает их в небрежности и развращенности, совершенно не боятся своего бога и предпочитают иметь дела с этим невидимым судьей, который никогда ни на что не возражает, чем с его священниками, всегда более покладистыми к повелителям, чем к подданным. Народы, доведенные до отчаяния, могли бы воззвать о причиняемой им несправедливости к божественным правам своих государей. Люди же, когда границы перейдены, набираются храбрости, и тогда божественные права тирана принуждены уступить естественным правам подданных.
Легче обойти богов, чем людей. Короли должны отчитываться в своих действиях только перед богом, священники должны отчитываться только перед самими собой; можно с полным правом полагать, что как те, так и другие значительно более уверены в снисходительности неба, чем в снисходительности земли.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30