— Паук исполнил данное ему поручение и постарался возвратиться как можно скорее.
— Паук — опытный воин, — отвечал Единорог, — я вполне доверяю ему. Привел ли он мне столько воинов, сколько я просил?
— Вожди собирались у огня совета и выслушали слова Паука. Вот двадцать молодых воинов, горящих желанием последовать на войну за таким славным вождем, как мой отец.
Единорог с гордостью улыбнулся, но сейчас же продолжал с обычной суровостью:
— Я только что слышал сладкое пение соловья. Ошибся я или он действительно устроил себе гнездо среди этих деревьев?
— Мой отец ошибся. Он слышал не пение соловья, но до него долетел голос подруги его сердца, — нежно прошептала Солнечный Луч, робко выступив вперед.
Вождь посмотрел на свою жену нежным, но строгим взглядом.
— Душа моей жизни, — сказал он, — зачем ты покинула селенье? Разве твое место среди воинов? Разве жена вождя имеет право без его разрешения отправляться в поход?
Молодая женщина опустила ресницы, на которых засверкали слезы.
— Единорог суров со своей женой, — печально отвечала она. — Зима быстро надвигается, высокие деревья уже обнажились, снег падает хлопьями, и Солнечный Луч беспокоится, оставаясь одна в хижине. Уже много месяцев прошло с тех пор, как вождь покинул свою жену, и она захотела увидеть того, кого любит.
— Солнечный Луч — жена вождя, ее сердце твердо. Много раз была она в разлуке с Единорогом и всегда безропотно ожидала его возвращения. Почему же теперь она поступила иначе?
Молодая женщина взяла за руку мать Валентина.
— Мать Кутонепи хотела увидеть своего сына, — ответила она просто.
Лицо Единорога просветлело, и его голос смягчился.
— Единорог рад прибытию матери своего брата в лагерь, — сказал он, склоняясь перед старушкой.
— Разве мой сын не с вами? — спросила та тревожно.
— Нет, но пусть моя мать будет спокойна. Если она желает, то увидит его через два дня.
— Благодарю вас, вождь.
— Я отправлю воина известить Кутонепи о прибытии к нам его матери.
— Я могу отправиться, — сказал Паук.
— Хорошо, я согласен. Пусть теперь моя мать войдет в мою хижину, ей необходимо отдохнуть.
Обе женщины удалились.
Единорог остался вдвоем с мнимым шаманом.
Оба внимательно смотрели друг на друга.
— О-о-а! — произнес наконец вождь. — Какой счастливый случай привел моего отца в наш лагерь?
— Посланники Владыки Жизни идут туда, куда он их посылает, — уклончиво отвечал Натан.
— Это верно, — произнес вождь. — Чего же желает мой отец?
— Гостеприимства на эту ночь.
— Гостеприимство оказывается в прерии даже врагу. Неужели мой отец так мало знаком с обычаями прерий? — возразил вождь, бросив на собеседника подозрительный взгляд.
Натан прикусил губу.
— Мой брат неправильно понял мои слова, — сказал он.
— Хорошо, — произнес Единорог внушительно, — мой отец может провести у нас ночь. Гость — лицо священное для команчей, но предатели бывают строго наказаны, если их обнаруживают. Мой отец может удалиться.
Натан в душе содрогнулся от этих слов, но постарался сохранить спокойный вид.
— Благодарю, — произнес он, кланяясь.
Единорог возвратил ему поклон и повернулся к нему спиной.
— Гм! — пробормотал американец. — Я, кажется, напрасно рискнул явиться к этим дьяволам. Змеиные глаза этого проклятого вождя точно читают мои мысли. Надо быть осторожнее.
Размышляя таким образом, Натан медленно удалился, высоко подняв голову и делая вид, что очень доволен встречей с Единорогом.
В эту минуту в лагерь во весь опор примчался всадник. Он проскакал всего в каких-то двух шагах от Натана, и взгляды их встретились.
Натан вздрогнул.
«Если она меня узнала, то я погиб», — подумал он.
Всадником этим оказалась не кто иная, как Белая Газель. Отвечая на приветствия встречных команчей, она направилась к вигваму Единорога.
«Я попал в пасть к волку, — продолжал про себя Натан. — Белая Газель слишком хорошо меня знает. Постараюсь выбраться отсюда, если только еще не поздно».
Размышляя таким образом, он, не останавливаясь, продолжал идти вперед, отвечая на поклоны встречных воинов.
Так он беспрепятственно дошел до конца лагеря. Он не решился ни разу оглянуться, но его тонкий слух не уловил ни одного подозрительного звука.
— Я ошибся, — прошептал он, — она не узнала меня. Я хорошо замаскировался, и лучше, пожалуй, остаться… Нет, все-таки здесь оставаться небезопасно.
Решив таким образом, он сделал шаг, чтобы выйти за пределы лагеря. В ту же минуту чья-то тяжелая рука опустилась ему на плечо.
Он поспешно обернулся и увидел перед собой Паука.
— Куда идет мой отец? — спросил индейский воин. — Мой отец, вероятно, ошибся.
— Почему? — удивился Натан, стараясь сохранить хладнокровие.
— Лагерь кончается здесь.
— Ну и что же из этого?
— Разве мой отец не просил у вождя гостеприимства?
— Да, конечно, просил.
— Куда же он идет?
— Я иду в лес собирать некоторые растения, которые мне нужны для приготовления лекарств.
— О-о-а! — возразил индеец. — Если вы скажете это вождю, то он, несомненно, позволит вам идти.
— Разве я пленник?
— Нет. Но вождь отдал приказ, чтобы никто без разрешения не выходил из лагеря, а так как для моего отца не было сделано исключения, то и он должен подчиниться этому приказу.
— Хорошо. Я останусь, но буду помнить, каково гостеприимство у команчей.
— Мой отец неправ, и честь племени требует, чтобы это дело разрешилось немедленно. Пусть мой отец следует за мной к нашему вождю.
Натан почувствовал ловушку. Предложение Паука было ему очень не по вкусу, но делать было нечего, и он вынужден был согласиться.
— Пойдем, — сказал он индейцу, и они вместе направились обратно к вигваму вождя.
Единорог сидел перед своим вигвамом, окруженный старейшинами племени. Около него, опираясь на ружье, стояла Белая Газель.
Когда мнимый шаман появился перед этим собранием, то никто из индейцев и виду не подал, что им известно, кто он такой.
Американец окинул их пытливым взором.
— Я попался, — пробормотал он, — они что-то слишком уж спокойны.
Тем не менее он уверенно остановился перед ними, скрестил руки на груди и ждал.
Тогда Белая Газель подняла голову, в упор посмотрела на него и сказала:
— Натан, вожди просят, чтобы вы продемонстрировали одно из тех чудес, которые умеют совершать их шаманы.
Взоры всех с любопытством обратились на американца. Все ждали его ответа, чтобы судить, трус он или нет. Натан это понял, пренебрежительно пожал плечами и сказал с презрением:
— Команчи — собаки и старые бабы, а охотники нашего племени гонят их ударами бичей. Они считают себя такими хитрыми, а между тем белый обманул их, и если бы не вы, то они ни за что не узнали бы меня.
— Итак, вы сознаетесь, что вы не индейский шаман?
— Конечно нет, карай! Эта индейская шкура, которую я на себя напялил, слишком воняет и давит мне на плечи. Я с наслаждением скину ее.
Белая Газель с улыбкой обернулась к Единорогу.
— Вы видите, вождь? — сказала она.
— Да, вижу, — отвечал он и, обращаясь к американцу, продолжал. — Мой брат воин в своем племени?
Натан усмехнулся.
— Я сын Красного Кедра, непримиримого врага вашего племени, и мое имя Натан, — отвечал он бесстрашно. — Делайте со мной что хотите, собаки, но вы не вырвете у меня ни одного стона, ни одной слезы, ни одного вздоха, ни единой жалобы!
При этих словах по рядам присутствующих пробежал одобрительный ропот.
— Ага, — сказал Единорог, которому Белая Газель, прошептала что-то на ухо. — Зачем же сын Красного Кедра явился в лагерь команчей.
— На этот вопрос мне очень трудно ответить вам, вождь, — откровенно заявил Натан. — Я не искал вас, а только хотел проскользнуть мимо ваших заслонов и уйти.
Недоверчивая улыбка заиграла на губах Белой Газели. Она покачала головой.
— Натан принимает нас, вероятно, за детей, если думает, что мы поверим такому вздору, — сказала она.
— Вы можете думать что вам угодно. Мне все равно, я сказал правду.
— Это маловероятно. Ваш отец и брат, без сомнения, также находятся недалеко отсюда? — спросила девушка.
— Что касается их, то пусть черт свернет мне шею, если я знаю, где они находятся в настоящее время.
— Я ожидала от вас подобного ответа. К несчастью для вас, воины уже разосланы по всем направлениям и скоро обнаружат их.
— Не думаю. Впрочем, мне до них нет дела. Тем лучше для них, если они спасутся, и тем хуже для них, если их поймают!
— Мне, очевидно, нет надобности говорить вам о том, какая участь вас ожидает.
— Я уже знаю. Достойные краснокожие, вероятно, позабавятся тем, что изрежут меня живьем на куски или сожгут на медленном огне, или сделают со мной еще что-нибудь подобное.
— А если вам даруют жизнь, то вы согласитесь открыть, где находятся ваши отец и брат, а также ваш достойный друг брат Амбросио?
— Клянусь, что нет. Я бандит, с этим я согласен, но я никогда не был ни изменником, ни доносчиком. Запомните это и, если вы желаете видеть, как умирает настоящий мужчина, то приходите посмотреть на мою казнь.
— Ну что? — спросил Единорог у Белой Газели.
— Он не хочет сказать, — отвечала она. — Но, несмотря на его решимость, мучения, может быть, заставят его проговориться.
— Итак, — продолжал вождь, — ваше мнение, что…
— Мое мнение таково, — перебила она с живостью, — что следует быть с ним таким же безжалостным, каким был он по отношению к своим жертвам.
— Хорошо.
Единорог указал на американца.
— Уведите пленника, — сказал он, — и пусть приготовят все необходимое для казни.
— Благодарю, — произнес Натан. — По крайней мере, мне не придется долго ждать. Это будет мне большим утешением.
— Подождите радоваться. Посмотрим, что вы скажете завтра, — насмешливо сказала ему Белая Газель.
Натан ничего не ответил и удалился под конвоем двух воинов, насвистывая сквозь зубы.
Воины крепко привязали его к стволу дерева. Убедившись, что он не сможет убежать, оба они ушли.
Оставшись один, Натан беспечно произнес:
— А все-таки я сумел сыграть свою роль недурно. Если бы не этот дьявол в образе женщины, то я был бы теперь спасен, я уверен в этом!
ГЛАВА XXXII. Натан
Скрываясь в ветвях высокого платана, Красный Кедр заметил своего сына, привязанного к стволу дерева.
Скваттер не любил сыновей. Все его чувства были сосредоточены на Эллен. Как отца его мало интересовало, жив ли Натан или умер, но, увидев сына поставленным жестокой судьбой в такое тяжелое положение, он жалел его, как храброго товарища и ловкого стрелка, на которого можно смело положиться в любой схватке.
Красный Кедр решил освободить своего сына — не из любви к нему, а для того, чтобы иметь лишнее меткое ружье на случай атаки.
Ночь сгущалась, огромные грозовые тучи с глухим громом заволакивали небо и заслоняли звезды. Ночной ветер усилился и жалобно завыл на ветвях столетних деревьев девственного леса.
Крепко связанный, Натан спал или притворялся спящим. Два воина, улегшиеся неподалеку, чтобы сторожить его, видя, что их пленник, по-видимому, спокойно покорился свой участи, задремали.
Вдруг с вершины дерева, под которым лежал Натан, донесся слабый звук, похожий на свист ужа.
Натан поспешно открыл глаза и быстро огляделся, стараясь не производить при этом ни малейшего шума, чтобы не потревожить караульных.
В это время последовал второй, более продолжительный свист, а за ним и третий.
Натан осторожно поднял голову и посмотрел вверх, но темнота ночи мешала ему увидеть что-либо. В следующую минуту какой-то предмет неопределенной формы коснулся его лба и, несколько раз задев его по лицу, упал, наконец, к нему на колени. Пленник, наклонив голову, стал его разглядывать.
Это был нож!
Натан едва не вскрикнул от радости. Значит, не все его покинули! Значит, его друзья интересуются еще его судьбой и ищут средство для спасения.
Поразительное зрелище являл теперь собой этот человек — с широко открытыми глазами, сдвинутыми бровями, с лицом, искаженным борьбой страха и надежды, — с трудом освобождающий свои руки от веревок, крепко прижимающих его локти к стволу дерева, и храпящий при этом, подобно человеку, спящему глубоким, спокойным сном.
С невероятными усилиями Натан перерезал наконец веревку, стягивавшую кисти его рук, и занялся той, которая связывала его локти.
Наконец и она поддалась. Теперь, когда руки его были свободны, остальное не представляло труда. В несколько мгновений он окончательно освободился от пут и засунул нож за пояс.
Веревка, на которой был спущен нож, поднялась.
В невыразимом напряжении Натан ждал, что будет, а пока принял прежнее лежачее положение и продолжал храпеть.
Вдруг один из стороживших его воинов встрепенулся, расправил свои онемевшие от холода члены, подошел, зевая, к пленнику и наклонился над ним.
Натан из-под полуопущенных век внимательно следил за его движениями. Увидя лицо краснокожего в двух дюймах от себя, он так стремительно обхватил шею команча обеими руками, что последний, захваченный врасплох, не успел даже вскрикнуть.
Натан и вообще-то обладал силой Геркулеса, теперь же надежда на освобождение удвоила его силы. Как в тисках сжимал он шею индейца, отчаянно боровшегося, чтобы освободиться от смертельных объятий, но железные пальцы бандита все крепче и крепче сжимали его горло.
Глаза индейца налились кровью, черты лица исказились, он машинально взмахнул два раза руками, вытянулся в предсмертной агонии и испустил дух.
Чтобы окончательно удостовериться в его смерти, Натан не выпускал его еще две — три минуты. Затем он положил труп на землю, придав ему положение человека, спящего спокойным сном.
Вытерев холодный пот, выступивший на лбу, он поднял глаза к вершине дерева, но ничего не увидел.
Внезапно молодым человеком овладела ужасная мысль, что друзья, отчаявшись в его спасении, покинули его. Смертельный страх стеснил его грудь.
Но ведь он узнал сигнал своего отца! Свист ужа с давних пор был у них условным знаком для переговоров во время опасности.
Его отец не таков, чтобы оставить дело неоконченным из боязни нежелательных последствий!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35