За равнинами, покрытыми кустистой травой, где пасутся бизоны, там есть другие горы — так индейцы говорят, — горы, которые вздымают свои ледяные вершины под самое небо; я ходил в ту сторону, но так далеко не забирался.Индейцы там живут в палатках из бизоньих кож, я с этими индейцами дрался, и охотился вместе с ними, спал в их палатках; я мог бы жить их жизнью и найти счастье, думаю. У них есть лошади, у южных индейцев, они их добывают с испанских ранчо, там, на юге, ближе к Мексике.— А дальше к северу лошадей у них нет?— Пока нет, но скоро появятся — и знаешь, па, когда индеец добывает лошадь, он становится другим человеком. Я это видел. Команчи и кайова имеют лошадей, но кайова недавно живут на западных равнинах, они только что пришли с гор, что лежат дальше на западе.Индейцы в Америке похожи на народы в Европе и Азии, о которых ты нам рассказывал, — вечно воюют друг с другом, вечно стремятся в новые земли и прогоняют оттуда людей, которые были там до них, прогоняют или убивают.— Люди во многом одинаковы по всему свету, Джубал. Мы — не лучше и не хуже, и они тоже. Пикты жили в Англии, а потом пришли кельты, а после них, через долгое время — англы, саксы и датчане. И когда они уже осели и устроились, явились норманны, отобрали всю землю у народов Англии и раздали ее в наделы тем людям, что пришли с Вильгельмом Завоевателем. Старая история. Добыча достается победителю.Ведь индейцы поступали точно так же с другими индейцами. В Мексике ацтеки были дикарями, которые победили других людей, более старые и более цивилизованные народы, а потом двинулись маршем, как римляне, и попытались завоевать все вокруг.Кортес нашел добровольных союзников, потому что многие индейцы Мексики ненавидели ацтеков.То же самое было в Перу. Люди, которых мы называем инками, пришли неожиданно и сплавили в одну обширную империю разные племена и народы, и сделано это было путем завоеваний. И так поступают не только люди. Растения делают то же самое. Когда складываются подходящие условия, появляется новый вид растений и занимает всю территорию.— Па! Но там, за горами, бывали белые люди. После того, как я переправился через большую реку, текущую на юг, я поплыл на каноэ вверх по реке, текущей с запада, и странствуя по стране, лежащей к северу от нее, я нашел несколько больших камней с надписями, точно такими же, как на некоторых старых-старых картах, которые попали к тебе из Исландии.— Руны?— Да. Насчет этого двух объяснений быть не может, па. Они там побывали.Мы говорили допоздна, пока не прогорел огонь и не остыл кофе в кружках. Думаю, так много Джубал никогда не говорил. Звук его голоса словно согревал комнату… Но, поднявшись после всего, он сказал:— Спи чутко, па, ведь индейцы придут, когда подскажет их колдовство, а тот, кто спит слишком крепко, может так и не проснуться.После этого он ушел — он редко спал в помещении даже в самую холодную погоду. Я взял дров из закрома, раздул огонь, и когда поленья занялись, вышел из дому и пошел к Джереми.Лила месила тесто. Джереми что-то ткал — Барри Магилл научил его своему ремеслу.— Садись, — сказала Лила. — Горшок на огне. Хочешь чаю из сассафраса Сассафрас — американский лавр.

?— Хочу, — ответил я, а потом повернулся к Рингу. — Джубал здесь. Он говорит, что на севере собирались воины и что по селениям идут разговоры, что они скоро придут сюда… может быть, даже сегодня ночью.— Тогда надо поставить двух человек на стены. Барри и Тома — в первую смену, так?— Да, а Сакима и Кейна — во вторую. А последнюю оставим для себя.— Вот тогда, стало быть, они и придут, Барнабас. Я только что думал про давние времена. Помнишь моряцкую жену, которая сдавала нам комнаты? Мэг, так ведь ее звали?— Вроде так. Да, я ее хорошо помню. Надеюсь, ее муж воротился и у нее завелась дюжина сыновей. Она была добрая женщина.— Хотел бы я снова увидеть Джублейна. Хорош он был со шпагой, Барнабас. Лучший из всех, кого я знал когда-нибудь… кроме тебя.— И тебя.— Ну… было мне дано такое искусство. Я и верхом ездить умею, но сколько уже времени прошло с тех пор, как я в последний раз видел лошадь?— Ничего, скоро снова увидишь. К югу от Санти живет один испанец, у которого есть девять лошадей на продажу или обмен. Он собирается обратно на старую родину и хочет там жить хорошо. А лошадей взять с собой не может — хлопотно и дорого, да и никто кругом не хочет, чтобы он их забирал, только его соседи не могут заплатить нужную цену. Говорят, с ним можно сторговаться.— Когда?— Я послал Кина с Янсом.Джереми Ринг собрал свою работу, убрал в сторонку и допил остаток чая.— Я бы сходил сейчас к Джону Куиллу, но не думаю, что он бросит свое хозяйство. Он сейчас выстроил третий дом, два-то спалили индейцы, и урожай у него сжигали три раза, так он поклялся, что в следующий раз либо отобьет их, либо умрет.Я пошел предупредить Черного Тома. Он рано ложился спать, так что сейчас поднялся из постели, оделся, взял два пистолета, абордажную саблю и мушкет и полез на стену. Следом поднялся наверх Саким — постоять на часах, пока встанет Барри.Вечер был прохладный. Светили звезды, но постепенно наползали облака. Да, ночь будет темная, очень темная.Кейн О'Хара с женой пришли в форт из своей хижины на краю поля. Кейн завел привычку курить табак — научился у Уа-га-су, который до сих проводил много времени среди нас.Как странно было в такой момент не иметь рядом Эбби, о которой надо позаботиться…С гор тянул необычно холодный ветер. Неужели это будет та самая ночь?— Нет… еще нет…Я проговорил это вслух, и Кейн О'Хара, который стоял поблизости, оглянулся.— Просто раздумываю вслух, — пояснил я.Он кивнул:— Я тоже так делаю, когда жены нету дома.Мы следили, как исчезают звезды за наплывающими облаками. Ночь стала темной и недвижной, как бархат. Я шевельнулся, доски у меня под ногами чуть скрипнули. Бродячий ветерок зашелестел листьями в лесу, потом улетел дальше. Мы вслушивались в ночные звуки — ведь это был наш лес, и мы хорошо понимали его язык. Ибо никогда лесной шум не бывает одним и тем же, звук его меняется от места к месту, и если ухо настроено слушать, оно различит каждый чужой шорох в ночи.Оставив Барри с Томом на стене, я вернулся к себе в дом.Я лежал на широкой кровати один, думая об Эбби, Абигейл. Я вспоминал, как она говорила о разных вещах, как звучал ее голос, каким тихим, интимным был он ночью. Я думал о тех временах, когда рождались наши дети, о том, как я был напуган, когда появился на свет второй.Не знаю, так никогда и не понял, почему так было, но в ту ночь я вдруг почувствовал себя отрезанным от всех, жутко одиноким, мне захотелось найти кого-нибудь, чтоб побыл со мной — хотя бы немного, потому что Эбби лежала в хижине у Лилы, где та могла лучше ухаживать за ней и присматривать всю ночь.Все пугающие часы одиночества, пережитые мною когда-либо, столпились тогда вокруг меня, ведь ей пришло время рожать, а я ничего не мог сделать — я, который всегда делал все. В тот вечер ко мне заглянул Джон Куилл, принес кусок мяса от убитого оленя, и я разговаривал с ним, пока он чуть не силой от меня вырвался.А причины для моих страхов не было никакой, потому что ребенок вышел на свет легко, без всяких осложнений…Через некоторое время я заснул, и меня разбудила опустившаяся на плечо рука Сакима.— Пора, я думаю.— Есть какие-то признаки?— Возможно… Небольшая перемена в звуках… едва заметная. Пойдем! Я сварил кофе.Кофе все еще был редкостью, но мы привыкли к его вкусу давным-давно, обнаружив в захваченном грузе, я когда он весь вышел, стали пополнять свои запасы с работорговых кораблей, направляющихся в Вест-Индию. Иногда мы оставались без кофе — тогда мололи бобы или что было.Наш кухонный стол был выскоблен добела. Такой порядок завела Эбби, и после ее отъезда я старался ничем не нарушить его безукоризненную чистоту. Ел я на скамейке за дверью, а столом пользовался лишь для чтения и письма. Это натолкнуло меня на мысль… Надо проверить, отлил ли Джон свечи для нас всех. Мой запас становился все меньше и меньше.Саким налил две кружки.— Хорошо, старый друг, что мы вместе. Я вижу, ты читал Монтеня. А перед тем был Маймонид… Я хотел бы иметь возможность познакомить тебя с Хальдуном… Ибн Хальдуном Ибн Хальдун (1332 — 1406) — арабский историк и философ, основное произведение — «Книга назидательных примеров…».

. Что за чудо его «Мукуаддимах»! Эту книгу ты должен прочесть когда-нибудь. Он был одним из величайших наших мыслителей… не самым великим, может быть, но одним из них. Чрезвычайно практический человек — вроде тебя.— Я? Практический? Хотел бы я таким быть. Временами во мне бушует безумие, Саким, и большей частью я самый непрактичный из всех людей.— Пей кофе. Вот хлеб из маисовой муки. Лила будет в отчаянии, если увидит, что ты его не ел.— Только не Лила. Ты забыл, какая она. Она делает то, что нужно, и не обижается, если ее трудов не замечают. Я давно уже понял, что на свой лад наша Лила — философ.— Ну что ж… остается только надеяться, что Джереми это понимает. Но легко философствовать о семейной жизни, когда сам не женат. Давай есть наш маисовый хлеб. Если уж надо нам болтать всякие глупости, так лучше при этом есть, тогда время не будет потрачено совсем уж зря.Саким поставил кружку на стол.— Наш добрый Хальдун много чего говорил по поводу питания. По его утверждению, все свидетельства показывают, что тот, кто ест мало, выше тех, кто ест много, как в отваге, так и в чувствительности.И все же мы с готовностью воспринимаем мысль, что толстый человек — мудрый. Разве не был он достаточно мудр, чтобы добыть себе пищу? Однако мы не спешим приписать набожность кому-либо кроме тощих. Толстый пророк никогда не сумеет основать новую религию, а тощий, аскетичного вида может сделать это без труда.Пророк должен всегда спускаться с гор или выходить из пустыни. Но ни в коем случае не подниматься из-за стола.Он должен также иметь сильный и красивый голос, но не слишком отточенный. Мы склонны не любить и подозревать людей со слишком хорошо поставленным голосом. В голосе пророка должна звучать некоторая грубость…— Пошли лучше на стену, — сказал я с некоторой грубостью в голосе. — Тут становится душновато. По крайней мере, когда я читаю Монтеня, то могу закрыть книгу, если устал слушать.— Вот видишь? Я рассыпал перед тобой жемчуга, а ты на них не обратил внимания. Что ж, так — так так.Мы взобрались по лестнице в темноте, ощупью находя перекладины. Рядом с нами возник тенью Кейн О'Хара.— Ничего, — доложил он. — Но сверчки умолкли.Уходя, он добавил:— Если я понадоблюсь, крикните погромче или выстрелите. Спать я не буду, так только, опущу голову на стол.— Я останусь здесь, — сказал Саким Кейну. — Только не съедай весь хлеб.Бревна, из которых был выстроен палисад, были неравной длины, но мы сознательно оставили их такими, чтобы нападающим было труднее ночью высмотреть человеческую голову. Бревна торчали над землей в среднем на пятнадцать-шестнадцать футов, а настил галерейки, идущей вдоль стен, был на десять футов от земли — кроме того места, где находились ворота. С земли на галерейку вели две лестницы. Вперед за стену выступали два блокгауза, что позволяло защитникам стрелять вдоль стен. Второй блокгауз был добавлен позже первого, ибо мы стремились постоянно улучшать нашу фортификацию.Джереми заряжал запасные мушкеты.Теперь в небе не было видно ни одной звезды. Поднимался ветер, сейчас обнаружить приближающихся станет трудно. Тьма стояла густая, но наши глаза привыкли к ночи. До сих пор, насколько мне было известно, никаким индейцам не удавалось захватить укрепленную позицию вроде нашей, но я знал, как опасна излишняя самоуверенность, и пытался поставить себя на их место и представить, как они попытаются это сделать.Добрую дюжину раз они пробовали зубы на этом форте — но безуспешно. И если они решились снова испытать силы, то, видимо, полагают, что на этот раз у них получится.Что-то ударило в палисад подо мной…Чуть подальше как будто еще что-то упало, что-то скользнуло змеей вдоль галерейки и исчезло за стеной.Исчезло — да не совсем. Это было веревка с узлами, один узел застрял в щели между двумя столбами. Тут же я услышал шорох мокасин по бревнам снаружи, и почти сразу же над стеной возникла голова.Причудливо раскрашенное лицо индейца было всего в нескольких дюймах от меня, и мой ответ последовал мгновенно: короткий резкий удар прикладом мушкета в это лицо.Он меня вообще не видел, он только высунул голову над бревнами, чтобы осмотреться, а потому даже не попытался уклониться; вся сила удара пришлась в цель, и он свалился на землю с гулким ударом.— Веревки! — закричал я. — Они лезут по веревкам!Перевернув мушкет, я выстрелил во вторую голову, которая появилась над стеной футах в двадцати от меня — я едва смог ее разглядеть в темноте.А дальше началась рукопашная, и это была нелегкая схватка. Троим сенекам — как оказалось, это именно сенеки, — удалось перебраться через стену. Одного мы застрелили, когда он спрыгнул на землю уже внутри форта, второй был заколот шпагой.Что происходит за пределами моего поля зрения, я не представлял. Не время было вертеть головой по сторонам. Прямо передо мной стену перескочил крупный индеец, гибкий, великолепной наружности мошенник, насколько я мог судить в темноте. Не успел он коснуться пятками настила, как тут же бросился на меня с ножом в руке.Мушкет мой был разряжен, и я бросил его на доски. Вытащить пистолет из-за пояса я не успевал, а он надвигался быстро, держа нож в опущенной руке. Резким ударом ладони по запястью я сбил его руку в сторону, тут же поймал это запястье, поставил подножку и опрокинул его на галерейку.Он сильно ударился, но мгновенно вскочил и снова двинулся на меня, только теперь осторожнее. Я мог бы вытащить пистолет, но у него такого оружия не было. И потому я выхватил свой нож — нож из Индии, подаренный мне отцом в давние времена. Индеец сделал удачный выпад, но я его парировал и тут же сам ткнул ножом вперед. Он кое-что понимал в драке на ножах, но о фехтовании не знал ничего, и кончик моего ножа чиркнул его по запястью.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41