Джузеппе повернулся на стуле и задал следующий вопрос:
– Но ведь кто-то нашел Молина и убил его?
– Но при чем тут его патриотические взгляды?
– Вы же сами сказали. Вы вынуждены таить ваши безумные идеи.
– Наверняка его убили не за это. Наверняка есть другие причины.
– Какие, например?
– Настолько хорошо я его не знала.
– Но сами-то думали, наверное?
– Разумеется. Ничего не могу ни понять, ни предположить.
– А в последнее время? Что-то случалось? Не вел ли он себя как-то необычно?
– Он вел себя как всегда. Раз в неделю я его навещала.
– Он не говорил, что чем-то обеспокоен?
– Ни слова.
Джузеппе замолчал. Стефан решил, что Эльза говорит правду – она действительно не заметила никаких перемен в поведении Молина.
– А что случилось с Авраамом Андерссоном? – спросила она.
– Его застрелили. Такое впечатление, что даже не застрелили, а расстреляли. Он тоже принадлежал к вашей группе, которая группой не является?
– Нет. Герберт иногда беседовал с ним, но они никогда не говорили о политике. Герберт был очень осторожен. У него было мало настоящих друзей.
– А кто мог убить Авраама Андерссона?
– Я не была с ним знакома.
– Кто был Молину ближе всех?
– Думаю, я. И дети. По крайней мере дочь. С сыном отношения порваны.
– Кто их порвал?
– Не знаю.
– А еще кто-то был? Вы никогда не слышали о некоем Веттерстеде из Кальмара?
Она ответила не сразу. Джузеппе и Стефан быстро переглянулись. Она была совершенно очевидно удивлена, откуда им известно это имя.
– Он упоминал иногда это имя. Герберт родился и вырос в Кальмаре. Веттерстед – родственник бывшего министра юстиции, того самого, которого тоже убили несколько лет назад. Мне кажется, он художник-портретист. Но я не уверена.
Джузеппе записал в блокнот ее показания.
– И ничего больше?
– Нет. Герберт был не из тех, кто любит поговорить. Люди ведь разные, не так ли?
Джузеппе поглядел на Стефана.
– У меня еще один вопрос. Когда вы бывали у Молина, чем вы развлекались?
– Не поняла вопроса.
– Вопрос заключается в следующем – вы с ним танцевали?
В третий раз за время разговора на ее лице ясно читалось удивление.
– Да, – сказала она. – Танцевали.
– Танго?
– Не только танго. Но часто именно танго. Старые танцы тоже почти исчезли. Те, которые нужно уметь танцевать, где требуется элегантность и мастерство. Как танцуют сейчас? Как обезьяны!
– Вам наверняка известно, что у Герберта Молина была специальная кукла для танцев?
– Он был страстный танцор. Танцевал замечательно и старался не терять формы, а для этого надо практиковаться. Для чего и нужна была кукла. В молодости, мне кажется, он мечтал быть танцором. Но когда позвала труба, он пошел выполнять свой долг.
Стефан подумал, что даже язык у нее высокопарен и старомоден. Словно она заклинала время вернуться вспять – в тридцатые – сороковые годы.
– Могу предположить, что не многие знали об этой его страсти.
– У него почти не было друзей. Сколько раз надо это повторить?
Джузеппе потеребил нос, обдумывая, что еще спросить.
– А когда он увлекся танцами?
– Думаю, во время войны. Или перед самым ее началом – он же был тогда очень молод.
– Почему вы так думаете?
– Он как-то рассказывал.
– И что он рассказал?
– Только то, что я уже говорила. Ничего больше. Война была тяжелым испытанием. Но иногда он получал увольнительные. Немецкое командование очень заботилось о своих солдатах. Когда была возможность, их отпускали отдохнуть и оплачивали отдых.
– Он часто говорил о войне?
– Нет. Не часто. Но мой отец говорил о войне постоянно. Как-то они одновременно получили увольнительную и поехали в Берлин. Отец рассказывал, что Герберт ходил на танцы каждый вечер. По-моему, каждый раз, когда Герберт получал отпуск, он прямо с фронта ехал в Берлин – и танцевал.
Джузеппе долго молчал.
– Можете сообщить нам еще что-то, что могло бы помочь следствию?
– Нет. Но я очень хочу, чтобы вы поймали убийцу. Понятно, что строгого наказания он не получит – в Швеции защищают преступников, а не их жертвы. Наверняка станет известно, что Герберт сохранил верность своим идеалам. Осудят не преступника, а его, хотя его уже нет в живых. Но я все равно хочу, чтобы убийцу нашли. Я хочу знать, кто мог это сделать.
– Сейчас у нас больше нет вопросов. Но мы еще увидимся.
– Меня в чем-нибудь подозревают?
– Нет.
– Тогда я хочу узнать, откуда вам стало известно про мундир.
– В другой раз, – сказал Джузеппе и поднялся.
Она проводила их до прихожей.
– Должен сказать, что ваши взгляды на грани… на грани экстремизма, – сказал Джузеппе, выйдя на крыльцо.
– Швецию уже не спасти, – ответила она. – В молодости я еще встречала полицейских с твердыми политическими убеждениями. Они разделяли наши идеалы. Теперь таких нет.
Она закрыла дверь. Джузеппе хотелось быстрей уйти.
– Жуткая тетка, – сказал он у калитки. – Мне все время хотелось залепить ей оплеуху.
– Боюсь, таких гораздо больше, чем мы думаем, – сказал Стефан.
Они шли в гостиницу молча.
Джузеппе вдруг остановился:
– Что она сказала? О Герберте Молине?
– Что он всегда был нацистом.
– А еще?
Стефан недоуменно покачал головой.
– Она сказала буквально следующее, – продолжил Джузеппе, – Герберт Молин до самой смерти придерживался этих диких взглядов. Я дневник его только проглядел, но ты его прочитал. Можно задать себе такой вопрос – чем именно он занимался в Германии? Или такой: не было ли тогда людей, которые искренне желали его смерти?
– Сомнительно, – сказал Стефан. – Война кончилась пятьдесят четыре года тому назад. Это очень долгий срок для мести.
Джузеппе не разделял такой уверенности.
– Может быть, – сказал он только. – Все может быть.
И они продолжили путь. У здания суда настала очередь Стефана остановиться.
– А что, если попробовать все перевернуть? Мы думаем, что все началось с Молина, потому что его убили первым. Поэтому мы отталкиваемся от Молина. А что, если все наоборот? И нам надо вместо этого сосредоточиться на Аврааме Андерссоне?
– Не «нам», – сказал Джузеппе. – Мне. Я не отметаю эту версию. Но это маловероятно. У Авраама Андерссона были совершенно другие причины для переезда в Херьедален. И он ни от кого не прятался. Из того, что мы успели о нем узнать, вытекает, что он был очень общительным человеком, дружил с соседями, если их там можно так называть. Совершенно иной тип личности.
Они дошли до гостиницы. Стефана обозлило замечание Джузеппе, подчеркнувшего, что это он, а не кто другой, он и местная полиция ведет следствие. Его снова отодвинули в сторону. Умом он понимал, что раздражаться тут нечему, но ничего не мог с собой поделать.
– Что ты собираешься делать? – спросил Джузеппе.
Стефан пожал плечами:
– Уезжать.
Джузеппе помялся:
– А как ты себя чувствуешь?
– В какой-то из дней начались боли. Сейчас все прошло.
– Пытаюсь представить себя в твоей шкуре. Не получается.
Они стояли на крыльце гостиницы. Стефан наблюдал за воробьем, клевавшим дохлого червяка. Я и сам не могу представить себя в своей шкуре, подумал он. Мне до сих пор кажется нереальным, что девятнадцатого ноября я должен явиться в буросскую больницу для облучения.
– Покажи мне до отъезда это место, где стояла палатка, – попросил Джузеппе.
Стефан собирался уехать сразу, но отказать Джузеппе он не мог.
– Когда? – спросил он.
– Сейчас.
Они сели в машину Джузеппе и поехали на Линселль.
– Леса в этой части страны совершенно непроходимые, – внезапно нарушил молчание Джузеппе. – Если остановиться и пройти десять метров, попадаешь в совершенно другой мир. Ты это и сам заметил.
– Да. Заметил.
– Такому человеку, как Молин, наверное, было легче жить со своей памятью именно в лесу. Здесь время не движется. Никто его не беспокоит. Там, где ты нашел дневник, не было, случайно, еще одного мундира? Он совершенно спокойно мог бы его надевать, маршировать по тропинкам и кричать: «Хайль Гитлер!»
– Он сам пишет, что дезертировал. В горящем Берлине снял с убитого гражданскую одежду. Если я ничего не путаю, он сбежал из Берлина в тот же день, когда Гитлер покончил самоубийством. Но тогда Молин, судя по всему, этого не знал.
– Мне кажется, о самоубийстве Гитлера несколько дней молчали, – неуверенно сказал Джузеппе. – Потом кто-то выступил по радио и сказал, что фюрер пал на посту. Но может быть, я что-то путаю. Я не силен в истории.
Они повернули к дому Молина. На деревьях висели обрывки заградительной ленты.
– Надо бы прибрать за собой, – сказал Джузеппе сконфуженно. – Но мы передали дом дочери. Ты, кстати, видел ее?
– Не видел с тех пор, как мы с ней беседовали.
– Решительная дама, – сказал Джузеппе. – Интересно, знает ли она биографию отца. Надо с ней поговорить.
– Наверное, должна знать.
– Может быть, стыдится. Любому было бы стыдно, что его отец – наци.
Они вышли из машины и немного постояли, прислушиваясь к неумолчному шуму леса. Потом Стефан повел Джузеппе на берег к обнаруженной им стоянке.
Он сразу увидел, что кто-то здесь побывал после него, и резко остановился. Джузеппе удивленно посмотрел на него:
– Ты что?
– Не знаю. Мне кажется, здесь кто-то был.
– Что-то изменилось?
– Не знаю.
Он осмотрелся. На первый взгляд все было так же. И все равно он точно знал, что кто-то тут побывал. Что-то было не так. Джузеппе ждал. Стефан дважды обошел место, прежде чем понял, в чем дело. Тогда он сидел на поваленном дереве и крутил в руках еловую ветку. Поднявшись, он оставил ветку на земле там, где сидел. Теперь эта ветка лежала на тропинке у воды.
– Кто-то здесь был, – сказал Стефан. – Кто-то сидел на этом стволе.
Он указал на ветку.
– Можно снять отпечатки пальцев с еловой ветки? – спросил он.
– Вполне возможно, – сказал Джузеппе, вынимая из кармана пластиковый мешочек. – Попробовать-то никто не мешает. А ты уверен?
Стефан кивнул. Он точно помнил, куда положил ветку. А теперь она переместилась. Он ясно представил себе, как кто-то сидит на стволе, точно так же, как и он несколько дней назад, потом поднимает ветку и швыряет ее в сторону.
– Тогда надо вызвать собак, – сказал Джузеппе и вытащил мобильник.
Стефан посмотрел на опушку. Внезапно у него возникло ощущение, что рядом вполне может кто-то быть. Кто-то может за ними наблюдать.
И одновременно что-то шевельнулось в памяти. Что-то такое связанное с Джузеппе. Он задумался, но ничего не шло в голову.
Джузеппе разговаривал с кем-то по телефону. Он задал несколько вопросов, вызвал опергруппу с собаками и нажал кнопку отбоя.
– Странно, – сказал Джузеппе.
– Что?
– Пропала собака Андерссона.
– Как это – пропала?
Джузеппе пожал плечами:
– А вот так. Была – и нету. Хотя там все кишит полицией.
Они удивленно поглядели друг на друга. С ветки спорхнула птица и полетела к озеру. Они молча следили за ней, пока она не исчезла.

16

Арон Зильберштейн лежал на уступе скалы, откуда ему был хорошо виден дом Авраама Андерссона. Он направил бинокль и насчитал три полицейских автомобиля, два микроавтобуса и еще как минимум три частных машины. Из леса то и дело появлялся человек в комбинезоне. Он понимал, что именно там, в лесу, был убит Авраам Андерссон. Но пока он не мог приблизиться к месту преступления. Если будет возможность, он спустится туда ночью.
Он перевел бинокль. Собака, той же породы, что и та, которую он был вынужден убить у Молина, была привязана к тросу, натянутому между домом и деревом на опушке. Ему вдруг подумалось, что собаки могли быть одного помета или, по крайней мере, от тех же родителей. Мысль о собаке, которой он перерезал горло, вызвала приступ тошноты. Он опустил бинокль, лег на спину и сделал несколько глубоких вдохов. Слабо пахло влажным мхом. Над головой плыло облако.
Я ненормальный, подумал он. Я уже должен быть в Буэнос-Айресе, а не в глухих шведских лесах. Мария бы так обрадовалась, что я вернулся. Может быть, даже переспали бы с ней. Как бы то ни было, я бы сладко выспался и утром открыл мастерскую. Дон Антонио наверняка звонил сто раз и раздражался, почему стул, сданный им на реставрацию три месяца назад, все еще не готов.
Если бы в ресторане в Мальмё он по чистой случайности не оказался за одним столом со шведским моряком, говорящим по-испански, и если бы этот чертов телевизор был выключен и он не увидел бы лица этого убитого старика, все не полетело бы кувырком. Сейчас бы он уже собирался в «Ла Кабану».
Прежде всего, ему ни к чему было самонапоминание о том, что произошло. Он-то надеялся, что этот кошмар, преследовавший его всю жизнь, остался в прошлом. Он надеялся, что последние годы жизни он сможет прожить так, как и мечтал – в покое.
И один-единственный кадр в телевизоре изменил все. Попрощавшись с моряком, Арон покинул ресторан. Вернувшись в номер, он опустился на край кровати и долго сидел неподвижно, пока не принял решение. Он больше не пил в эту ночь. На рассвете он вызвал такси в аэропорт, находившийся в нескольких десятках километров от города. Приветливая женщина помогла ему оформить билет на Эстерсунд. Там его уже ждал прокатный автомобиль. Он заехал в город, снова купил палатку и спальный мешок, походный примус, кое-какую теплую одежду и карманный фонарик. Потом зашел в винный магазин и купил коньяк и вино, с расчетом, чтобы хватило на неделю. И наконец, купил в книжной лавке карту. Прежнюю он выкинул, как и кастрюли, примус, палатку и мешок. Кошмар повторяется, подумал он. У Данте в аду был круг, где грешников мучили одной и той же пыткой – все повторялось раз за разом. Он попытался вспомнить, за какой именно грех полагалась такая пытка, – и не смог.
Потом он выехал из города и остановился на заправке, где купил все имеющиеся местные газеты. Их оказалось две. Сел за руль и стал искать, что есть об убийстве. В обеих газетах новость была на первой полосе. Он не понимал ни слова, но запомнил название, каждый раз сопровождавшее фамилию Авраама Андерссона. Глёте. Надо думать, это название места, где жил Андерссон – Арону однажды за ним удалось проследить, – и где он впоследствии был убит.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53