Жизнь была бурная, расписанная по минутам.
К занятиям Лиза, несмотря ни на что, относилась серьезно и училась прилично.
Однако ж, помимо лекций и семинаров, успеть надо было неимоверно много. Премьеры в театрах, Доме кино, ужины в ресторанах, визиты к труднодоступным парикмахерам и портным.
Поездки за город – бесконечная череда чьих-то дач с неизменными каминами, шашлыками и грузинским вином.
Еще – просто вечеринки в разных модных домах, где на крошечном пространстве – советских все-таки! – квартир собиралось несметное количество людей, в большинстве меж собой незнакомых. Но в этом, пожалуй, и была особая прелесть.
Она очень быстро усвоила правила этого круга.
И первое – мужчин следует менять, относиться к этому легко, даже если в этот момент менять не очень хочется. Потому что, во-первых, страдания унизительны, во-вторых, обязательно появится кто-то новый, как правило, много лучше.
Еще она быстро усвоила, что секс – это нечто вроде танца или партии в теннис.
Иногда удовольствие бывает умопомрачительным, иногда – так себе, иногда – ничего, кроме разочарования, а то и брезгливой гадливости.
Но такова жизнь.
И главное – это тоже было правило клана – недопустимо смешивать секс с теми чувствами, что иногда рождаются в душе – симпатией, ощущением душевного родства, привязанности, порой нежности или жалости.
Ни в коем случае!
Зерна – от плевел!
И никак не иначе.
Единственное, что она еще не решила для себя окончательно, – как следует относиться к будущему мужу?
В том, что замуж нужно будет идти в определенное время – не раньше и не позже, – она знала точно.
Тоже – правило.
Все, однако, решилось быстро и как бы само собой, не оставляя места для принятия собственных решений.
Управляющим совзагранбанком в той европейской державе, где представлял империю Лавров-папа, назначили никому не известного товарища Лемеха, в семье которого подрастал сын – Леонид. И тоже, между прочим, готовился вступить на перспективную стезю международного банковского дела.
Молодой человек неприметной, но скорее приятной наружности, неплохо образованный, в меру интеллигентный, обладавший даже некоторым чувством юмора. И главное, он был готов – возможно, даже искренне – следовать неписаным правилам клана.
«Чего ж вам боле?» – воскликнул однажды классик по схожему поводу.
Дело сделалось быстро.
Молодые провели медовый месяц в Югославии, в Москве их ждала вполне приличная двухкомнатная квартира на набережной Тараса Шевченко. Некоторое время теперь предстояло жить относительно тихо и пристойно, в ожидании назначения Лемеха-младшего в какую-нибудь подобающую – стараниями обоих отцов – заграницу.
И – жили.
Кстати, занимавший некогда Лизу вопрос о соотнесении в замужестве любви и секса, к счастью, решать не пришлось.
Эмоций, даже отдаленно напоминающих любовь, муж не вызывал, с сексом справлялся на троечку, порой – на тройку с плюсом.
Терпимо.
И снова, пожалуй, впору пришелся классик: «Чего ж вам боле?» ан нет!
Оказалось – требуется иногда и более.
И даже не то чтобы требуется – незвано, негаданно само вторгается в душу, пропитывает ее медленно и незаметно или сразу переполняет до краев.
Как у кого.
Не суть, главное, наступает момент – становится необходимым, жизненно важным. А если уж совсем всерьез – много важнее, чем сама жизнь.
Пришла беда – открывай ворота.
Случилось такое с Лизой.
Сложись по-другому – быть может, никакой беды, никаких ворот, – напротив, сплошное и бесконечное счастье.
Однако ж сложилось именно так, как сложилось.
Любовь, рухнувшая на нее с небес, обернулась бедой. Прилипшей надолго, как трудноизлечимая хворь, как и та – причиняя боль, опутывая паутиной тоски и безнадежности.

Москва, 3 ноября 2002 г., воскресенье, 18.10


Это было полное помешательство, отягощенное идиотизмом в квадрате.
Как минимум.
Идиотизм заключался в том, что добрых полтора часа он без всякой цели катался по Москве. Слово «катался», произнесенное в тот день применительно к автомобильной поездке по столичным магистралям, люди, пережившие это испытание, могли воспринять неадекватно и в лучшем случае нервно рассмеяться.
Однако ж он именно катался – то есть колесил по городу, никуда не спеша и уж тем более ни от кого не прячась.
Маршрута не было даже приблизительного – Игорь Всеволодович ехал, как говорится, куда глаза глядят, а глядели они, надо сказать, по сторонам, причем с интересом все возрастающим.
Город, оказывается, разительно изменился.
Возникли целые улицы, причем не на задворках, на пустырях, как когда-то, – в самых заповедных московских уголках.
Нарядные, чистые, сияющие умопомрачительными витринами дорогих магазинов и пестрым разнообразием лавчонок подешевле.
С бесконечными ресторанчиками и кафе, очень разными и соответственно рассчитанными на разную публику.
У тех, что подешевле, почти обязательно красовались у входа аккуратные дощатые стенды на ножках, извещали о сегодняшнем меню и… неизменно рождали в душе далекие школьные воспоминания. Потому, наверное, что меню дня писано было мелом. Как в школе.
Привычные московские местечки, шумные, бестолковые, застроенные черт-те как – сейчас и не вспомнишь, пожалуй, как именно, – были теперь облагорожены огромными сияющими гигантами. Плазами, отелями, торговыми и офисными центрами, банками.
Увиденное повергло Игоря Всеволодовича в сильное изумление – полноте, да Москва ли это? Хотя отдельные фрагменты прежнего города остались неизменными или преобразились в пределах узнаваемости.
В сущности, реакция была закономерной. И легко прогнозировалась.
Лет десять уже Игорь Всеволодович Непомнящий принадлежал к людям определенного круга. Которые: а) по городу передвигаются исключительно в автомобиле; б) изо дня в день следуют, как правило, одними и теми же маршрутами; в) не имеют обыкновения глазеть по сторонам, ибо – даже если сами управляют машиной – привыкли размышлять в пути о проблемах насущных или отвлеченных. Словом, не бросают на ветер время, проведенное в пути. Потому что к собственному времени относятся с огромным пиететом. И правильно делают.
Теперь, однако ж, вполне могло так статься, что из этого привилегированного круга ему предстояло выпасть – потому, возможно, проклюнулась неожиданная склонность к ротозейству. На всякий случай, на будущее.
Вероятнее, однако ж, подсознание продолжало свои тайные игры – заслонив до поры серьезную, если не сказать – опасную, проблему пустыми случайными мыслями.
Потому не готов был Игорь Всеволодович принять и уж тем более осмыслить происходящее.
Пока – не готов.
Вот и тянуло хитрое подсознание, но исподволь, негромко, вторым вроде бы планом, разматывало уже больную тему. Подбрасывало аккуратно разные, обрывочные пока мысли.
Сначала Игорь Всеволодович как бы невзначай, не придавая особого значения, пытался вспомнить, не затерялась ли в памяти фамилия Щербаков. Поразмышляв таким образом некоторое время, он не припомнил ничего конкретного, хотя что-то смутное мелькало вроде в глубоком омуте забытого. Что-то далекое и малознакомое.
Впрочем, подумал он, это могла быть фамилия артиста, Поэта или вообще литературного персонажа.
Вероятнее всего, так и было.
На всякий случай Игорь все же решил покопаться в бумагах, своих и отцовских.
Вдруг?..
В какой-то миг он отчетливо уловил некий политический дух. Но тут же одернул себя. Сыщики говорили про генерала и героя – вот и политика.
Потом пришла другая, куда более горькая и тревожная мысль. Легко сказать: покопаться в бумагах, которые, естественно, дома.
Домой теперь нельзя.
А куда – можно?
Где ночевать сегодня, и завтра, и… вообще?
Простая и совершенно житейская мысль окончательно развеяла созерцательное настроение, однако оно, похоже, уже сделало свое дело.
Он не паниковал, не было даже чувства, что происходит нечто запредельное. Напротив, воплотившись на время в образ крутого голливудского парня, попавшего в обычную передрягу, Игорь Всеволодович стал методично и взвешенно перебирать в памяти друзей и знакомых, к которым можно было бы напроситься на ночлег. Сказав правду или придумав забойную историю – не суть. В зависимости от ситуации и личности, на которую падет выбор.
Время, однако, шло, стремительно темнело, и бессмысленная поездка начинала основательно тяготить.
К тому же воскресный вечер манил автомобилистов в лабиринты своих больших и маленьких радостей – улицы стремительно пустели. Одинокий джип становился все более заметным.
Выбор между тем никак не складывался.
Кандидатуры отпадали одна за другой, причем совершенно не потому, что друзья Игоря Всеволодовича были людьми ненадежными, трусливыми или, того хуже, непорядочными.
Напротив, каждый отставленный – отставлен был именно потому, что был человеком в высшей степени порядочным. Обречь порядочного человека т такое испытание было свинством в высшей степени.
Здесь нужен был не то чтобы подлец или тем паче преступник, что, впрочем, тоже не годилось категорически. Эти нашли бы миллион и еще одну причину сдать Непомнящего с потрохами. Притом с очевидной выгодой для себя.
Человек нужен был особого склада, безусловно – любитель авантюр, риска.
Смелый, но – по-настоящему, не безрассудно.
Абсолютно уверенный в своих силах, связях и возможностях.
Притом он все-таки должен быть честен, разумеется, умен и – главное – очень хорошо относиться к Непомнящему.
Может быть, даже любить его братской, сестринской или какой другой любовью.
Таковых, как выяснилось, в длинной веренице друзей и приятелей Непомнящего нет и в помине.
Даже отдаленно похожих.
Все было понятно: жил спокойно, преимущественно без экстрима – откуда ж взяться в приятелях крутым техасским рейнджерам?..
Он размышлял – и довольно долго – о вчерашнем знакомце. Тот безупречно подходил по всем параметрам, кроме разве что любви.
Результат раздумий оформился в сознании Игоря Всеволодовича емкой фразой: «Если бы мы встречались хотя бы дважды…»
Добавить действительно было нечего.
Зато дополнительное упоминание любви неожиданно воскресило в памяти еще одно имя. Не забытое – о такой роскоши Игорь даже не мечтал, – но титаническим усилием воли отодвинутое на второй план. Так, чтобы просыпаясь каждое утро – по крайней мере не произносить его, даже мысленно.
И засыпая не делать того же.
"Чушь! – воспоминание отозвалось немедленно, болезненно и резко. – С какой стати? Почему она должна этим заниматься? Решать мои проблемы… Очень мило!
И очень последовательно с моей стороны. К тому же благородно. А муж или кто-то, кто теперь его замещает? Он-то как посмотрит на такой пассаж? С чего это, собственно, я взял, что она сидит одна, как Пенелопа, смотрит вдаль в ожидании… Чего, собственно, ожидании? А вернее – кого? Только не меня. И в Москве ее наверняка теперь нет, и вообще в России. Зачем сидеть в унылой ноябрьской луже, когда весь мир открыт? И не просто открыт – принимает, обожает, боготворит.
Вот, читал же намедни…"
Действительно читал в светской хронике какого-то солидного западного журнала. В самолете по дороге в Лондон. Но об этом лучше было бы не вспоминать.
Сначала он просто разозлился на себя, теперь пришел в ярость.
«Нет, каков подлец, да что там подлец – трус, предатель, альфонс!» Игорь Всеволодович негодовал искренне. Но какими бы сильными ни были эмоции, мысль уже застряла в сознании, к тому же это была единственно реальная мысль из всех, что мелькали прежде. А вернее, это была единственная, идеально соответствующая идеалу кандидатура.
Разумеется, были «но», скрупулезно перечисленные им во гневе. Фокус, однако, заключался в том, что ни одного из них могло и не быть.
А ехать куда-то следовало уже катастрофически – время, усталость, пустынные улицы, по которым как будто специально то и дело курсировали патрульные машины ГАИ, становились опаснее с каждой минутой.
На безобидном повороте машину вдруг занесло – Игорь Всеволодович немедленно пришел в себя и сразу же понял: отключился на мгновение или просто ослабил внимание. Джип между тем несло прямо на внушительный железобетонный столб.
В последние доли секунды он сумел вырулить – машина проскочила по ухабистому газону, с размаху налетела на высокий бордюрный камень и встала. На грязном снегу тускло блеснули осколки одного из поворотников.
– Я понял, – мрачно произнес Игорь Всеволодович, обращаясь, надо полагать, к провидению. – Я еду.
Однако, прошу заметить, машина наверняка уже в розыске, а путь, начертанный вами, лежит в аккурат на Рублево-Успенское шоссе. Со всеми вытекающими отсюда последствиями. Вы полагаете, стоит рискнуть?
Может, вы даже уверены в том, что обойдется? Ну, остается в таком случае мне, сирому и гонимому, только одно. Повинуюсь.
Закончив тираду, обращенную в высшие сферы, Игорь Всеволодович ухарски – чего уж теперь осторожничать, если ведет за собой, можно сказать, сама судьба! – развернул машину, рывком сорвался с вязкого газона и через пару секунд мчал по Москве, взяв курс на юго-запад.
Настроение у него было какое-то вздернутое – решительное, агрессивное и неожиданно радостное одновременно.
Оказавшись на Кутузовском, он притормозил у родительского дома, намереваясь заглянуть в супермаркет, занимающий теперь первый этаж. Явиться в гости хотелось, как полагается, с красивой бутылкой, красивыми сладостями, красивыми цветами.
Секундой позже, однако, пришла другая, куда более здравая мысль: явиться с «малым джентльменским набором» в его ситуации было по меньшей мере смешно.
"Дорогая, я на краю пропасти, погоня дышит в спину, дни мои – по крайней мере на свободе – сочтены.
Но вот, знаешь ли, по дороге прихватил кое-что – вспрыснуть встречу".
Глупо.
И пожалуй, фальшиво.
А женщина, к которой он ехал, захваченный сумбуром нетерпеливой радости, стыда и страха, фальшь чувствовала обостренно.
И категорически не переносила.

Москва, год 1994-й


С этой женщиной он познакомился так банально, что позже обоих это обстоятельство даже удивляло и, пожалуй, несколько обижало.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36