Бекетт кивнул.
– Это правда, что чума убивает гермафродитов? – Стоунер произнес слово «гермафродит» так, как будто это была особенно грязная вещь.
– Да, настоящих гермафродитов, – подтвердил Бекетт. – Это наводит на определенные мысли, не так ли?
– Я думал, что получающееся в результате общество может состоять из ярко выраженных мужских и женских особей, а гермафродиты большей частью вымрут. – Он прокашлялся. – Все это очень интересно, но я не услышал ничего действительно нового, ничего, указывающего на яркий прорыв.
– Мы все еще собираем данные, – сказал Бекетт. – Например, мы проводим параллельную линию исследований некоторых симптомов чумы, аналогичных симптомам при нейропении.
– Нейро… что? – переспросил Стоунер.
Викомб-Финч пристально посмотрел на Бекетта. Это было что-то новое!
– Нейропения, – сказал Бекетт, замечая, что веки Стоунера опустились в раздумье. – Нейрофилы – это гранулярные лейкоциты с ядром, имеющим от трех до пяти углублений, связанных с хроматином. Цитоплазма нейрофилов содержит очень мелкие гранулы. Они являются частью первой линии защиты тела от бактериального вторжения. Эта болезнь может иметь генетическое происхождение.
«Для Стоуни он слишком вдается в технические детали», – подумал Викомб-Финч, однако эта новость была захватывающей. Он сказал:
– Ты получил эти данные из вскрытия Фосс?
Бекетт некоторое время молчал, глядя вниз на лежащие перед ним бумаги, но не видя их. Затем он продолжил:
– Ариена дала нам перед смертью огромный объем сведений.
– Это была доктор Ариена Фосс, которая работала с Биллом и остальными, пока ее не убила чума, – объяснил Стоунеру Викомб-Финч.
Стоунер кивнул, отметив болезненное выражение лица Бекетта.
– Перед тем, как умереть, она дала нам собственную внутреннюю картину симптомов, – сказал Бекетт. – Эта чума убивает поражением нервной системы и блокадой энзимов. Происходит общая деградация функций и конечный провал в бессознательное состояние, после чего быстро следует смерть.
– Я видел, как умирают жертвы чумы, – сказал Стоунер. Его голос стал хрипловатым.
– Процесс болезни не длится достаточно долго, – сказал Бекетт, – для того, чтобы проявилось много симптомов. Мы вынуждены были догадываться только по начальной стадии, а Ариена дала нам отлично составленную их картину.
Стоунер нервно сказал:
– Очень интересно.
Викомб-Финч глубоко затянулся трубкой и указал черенком на Стоунера.
– Не забывай, Стоуни, что чума была настроена на специфический эффект – убивать только женщин, причем быстро, чтобы сделать невозможным оказание медицинской помощи.
Тон голоса Стоунера был сух:
– Я имею представление об избирательности болезни.
– Замечательное достижение, – сказал Викомб-Финч.
– Если мы можем на минуту прервать этот митинг Общества Поклонников Безумца, – сказал Стоунер, – то я должен сообщить вам, что моя неосведомленность пока не была нарушена.
– Мы имеем дело с замечательным кодом, – сказал Бекетт. – Он эквивалентен очень сложной комбинации крайне искусно задуманного сейфа. О'Нейл нашел ее, поэтому мы знаем, что это можно сделать.
– Оказывается, вы потратили все это время для того, чтобы рассказать мне: вы стоите перед крайне трудной проблемой, – сказал Стоунер. – Никто этого не оспаривает. Наш вопрос звучит следующим образом: насколько близко вы подошли к решению?
– Может быть, ближе, чем многие подозревают, – сказал Бекетт.
Викомб-Финч резко выпрямился.
Бекетт посмотрел в зал, где сидел Хапп, мирно поблескивая толстыми стеклами очков и слегка выдвинув свое кресло вперед соседних, в которых сидели Данзас и Лепиков. Все трое внимательно наблюдали за Бекеттом, а при последней реплике на нем сконцентрировалось и внимание всего персонала.
«Этот совершенно дикий телефонный звонок Хаппу от Броудера», – думал Бекетт. Он представлял себе молодого человека в изоляционной камере с его беременной дамой – и неожиданно эта идея! Как она пришла ему в голову? И точная, и неточная – но какое озарение она вызвала!
Викомб-Финч одарил Бекетта сдержанным взглядом.
Стоунер нагнулся вперед:
– Ближе, чем мы подозреваем?
– О'Нейл продемонстрировал несколько вещей, – сказал Бекетт. – Клетка не является неизменной. Он показал, что химические фрагменты клетки можно перенастроить, переделать с тем, чтобы они выполняли совершенно необычные действия. Живая организация клетки, эта система, задающая ее операции, была разрешена! Мы больше не можем сомневаться в том, что это возможно. Важно и то, что мы теперь знаем, что генетически направляемые изменения функций клетки не останавливаются с наступлением зрелости. Случай с нейропенией убеждает нас в том, что можно приобрести новую генетическую болезнь и во взрослом возрасте.
Стоунер моргнул.
Викомб-Финч продолжал молча пристально глядеть на Бекетта. Неужели это то, что американцы называют «подсыпать снежку»?
– Когда некоторые из тысячи тысяч химических процессов, происходящих одновременно в каждой из наших живых клеток, блокируются, замедляются или как-либо прекращаются, развитие организма определенным образом изменяется, – сказал Бекетт. – О'Нейл продемонстрировал, что это правильно как для процесса развития сложных, высших организмов, так и для простейших форм. Могут быть получены огромные изменения. И он показал, что система допускает тонкую настройку.
– Правильно! – сказал кто-то в зале.
Викомб-Финч вынул трубку изо рта, поняв неожиданно, куда клонит Бекетт. Это обратимый процесс! Когда это было сказано, оно стало очевидным. Имеет ли Стоунер хоть малейшее понятие о том, что он только что слышал?
– Меня ввели в курс дела доктора медицины из Министерства Внутренних дел, – сказал Стоунер. Его голос звучал раздраженно, а в глазах снова появилось ледяное выражение. – Это как погоня за бумажками на ветру, где нельзя пропустить ни одного клочка.
«Стоунер не понял последствий», – подумал Викомб-Финч. Все это проскочило у него мимо ушей.
– Вы дали нам понять, что близки к концу этой погони, – сказал Стоунер.
– Так мне и передать премьер-министру? Он спросит меня: насколько близки?
– Мы пока не можем сказать, – ответил Бекетт. – Но мы теперь видим дорожку намного яснее. То, что разработал О'Нейл, – это вирусный штамм, который переносит информацию донорской ДНК в живую человеческую клетку посредством зараженного бактериального агента.
– Та спирохета, о которой объявили канадцы, – сказал Стоунер. – Это та самая болезнь?
– Я полагаю, что нет. Мы думаем, что они видели какой-то остаточный продукт распада О'Нейловской чумы. Может быть, мутацию.
– Запертую в клетке, – пробормотал Стоунер.
– Как перекрещивающиеся ленты на майском шесте, – сказал Бекетт.
– Майский шест! – сказал Стоунер. Он кивнул явно понравившейся концепции. Это произведет впечатление на Министерство Внутренних дел.
– Несомненно, есть генетическая серия, которая определяет, что зародыш будет женского пола, – сказал Бекетт. – Чума встраивается в эти, ориентированные на пол структуры и остается в них достаточно долго для создания общего хаоса.
– Забирает старый мяч и уносит его с поля, – сказал Стоунер.
«Я забыл, что он старый футбольный болельщик», – подумал Викомб-Финч.
– Хорошо сказано, – сказал он вслух.
В голосе Бекетта слышалось удивление.
– Блок, однажды сформированный, остается заметно сильным. Он должен быть связан с более мощными химическими связями. О'Нейл идентифицировал повторяющиеся вторичные ДНК-процессы в таких подробных деталях, что имел возможность найти и выбрать из них.
– Вы действительно думаете, что наступаете ему на пятки? – спросил Стоунер.
– Я говорю то, во что верю, – сказал Бекетт и увидел, как Хапп в другом конце комнаты согласно кивнул.
Твердо сжав зубы на черенке трубки, которая уже потухла, Викомб-Финч старался выглядеть глубокомысленно и страстно желал чувствовать себя так же уверенно, как и Бекетт.
Стоунер взглянул на директора, и в его взгляде появилось подозрение.
– Что ты на это все скажешь, Уай?
Викомб-Финч вынул трубку изо рта. Он положил ее в пепельницу чашечкой вниз и глядел на нее, произнося свои слова.
– Мы убеждены, что О'Нейл состыковал две половины определенных участков внутри спирали ДНК-РНК человеческой генной системы. Группа Билла считает, что могут существовать независимые воспроизводящиеся системы внутри спиральной цепочки, которые формируют эту связь.
– А ты как считаешь? – спросил Стоунер.
Викомб-Финч посмотрел на Стоунера.
– Они могут сделать наиболее обещающий прорыв из всех, достигнутых до сих пор.
– Могут, – сказал Стоунер. – Ты не убежден в этом.
– Я ученый! – запротестовал Викомб-Финч. – Я должен видеть доказательства.
– Тогда почему ты считаешь их подход многообещающим?
– Он делает упор на вирусные ДНК, во-первых. Все мы знаем, что они должны иметь какое-то значение. Кроме того, такой подход делает явные шаги в клеточную систему.
– Мне не видны эти шаги, – сказал Стоунер.
– Главной бумажкой в этом бумажном вихре является блокирование энзимов, – сказал Бекетт.
Стоунер бросил молниеносный взгляд на него, затем на Викомб-Финча. Он отметил этот комментарий, и было ясно, что он повторит его премьер-министру.
– Вирусные ДНК могут быть связаны с бактериальными ДНК прямым процессом, – сказал Викомб-Финч. – Все потомство бактерии будет содержать вирусную ДНК и все сообщения, записанные в этой вирусной ДНК.
– Сообщение, – сказал Стоунер бесцветным голосом.
– Она встречается с участком человеческой цепочки ДНК, который определяет, кто хозяин женского пола, – сказал Викомб-Финч. – Вирусная ДНК, как мы думаем, встраивается в эту клеточную основу и отсоединяется от своего бактериального носителя.
– Сообщение передано, – сказал Бекетт.
– И вы знаете, как это происходит? – спросил Стоунер.
– Теперь мы можем пойти по ее следу, – сказал Бекетт. – Мы начнем предвидеть форму процесса очень быстро.
– Как быстро, черт возьми? – Стоунер пристально смотрел на Бекетта.
Бекетт только пожал плечами.
– Мы работаем над этим так быстро, как только можем.
– Мы твердо уверены в условиях, при которых она воспроизводится, – сказал Викомб-Финч. – Не забывайте, что чума пролиферирует в присутствии антибиотиков.
– Мы впадаем в нетерпение, – сказал Стоунер.
– Как раз сейчас ваше нетерпение удерживает нас от нашей работы, – сказал Бекетт.
Стоунер оттолкнул кресло и поднялся на ноги.
– Может кто-нибудь скажет моему водителю, что я готов ехать?
Викомб-Финч поднял руку и увидел, как заместитель торопливо встал и покинул комнату.
Стоунер повернулся и посмотрел на Викомб-Финча.
– Ты действуешь на меня, как удав на кролика, Уай. Моя бы воля, мы бы взяли и сожгли всех вас. Потом стерилизовали бы территорию и попытались начать все сначала.
– Совершая еще раз все те же ошибки, – сказал Бекетт, обходя стол.
Стоунер перевел свой холодный внимательный взгляд на Бекетта.
– Может быть и нет. Мы можем сделать научное исследование преступлением, которое карается смертной казнью.
Развернувшись, он вышел из комнаты, даже не поглядев на заместителя, который распахнул перед ним дверь.
Бекетт стоял рядом с Викомб-Финчем, глядя, как за Стоунером закрывается дверь.
– Как ты думаешь, что он скажет премьер-министру? – спросил Викомб-Финч.
– Он скажет, что у нас есть новая теория, которая может быть и удачной, но правительство должно подождать, что получится.
– Ты действительно так думаешь? – Директор посмотрел на Бекетта, затем нагнулся над столом и поднял трубку.
– Очень научный подход – подождать, пока не появятся доказательства.
Викомб-Финч сказал, глядя на свою трубку:
– Скажи мне, Билл, это было то, что вы, ребята, называете «подсыпать снежку»?
– Никоим образом.
Директор поднял глаза и встретился взглядом с Бекеттом.
– Тогда я хотел бы, чтобы ты ставил меня в известность перед тем, как вывалишь такую кучу, как сейчас. Особенно двухсторонние намеки.
– Ты, конечно, не ставишь под сомнение…
– Конечно, нет! Я просто не уверен, поделился бы я этим со Стоуни.
– Оно прошло прямо мимо его ушей.
– Да, я уверен, что в этом ты прав. – Викомб-Финч взглянул на сотрудников, которые медленно покидали комнату, ни один из них не встречался взглядом с директором.
– Но у него есть здесь свои шпионы, и один из них наверняка объяснит ему это.
– Тогда он узнает как о кнуте, так и о прянике.
– Политики не любят кнутов в руках у других людей. Пряников тоже, кстати.
– Мы слишком возбуждены скрытым смыслом идеи, – сказал Бекетт.
Викомб-Финч взглянул на Хаппа, все еще сидевшего в большом кресле. Комната уже была почти пуста.
– Я думаю, что доктор Хапп не возбужден так, как ты, Билл. Доктор Хапп, кажется, задремал.
– Ну так что ж, черт побери! – воскликнул Бекетт. – Мы работали всю ночь.

37

Из Ирландии мы вышли, Ненависть и теснота Нас вначале искалечили.
Я ношу из лона матери своей Фанатичное сердце.
Уильям Батлер Йитс

Когда перед самым полуднем они спустились на центральный ярус долины, Джон обнаружил, что он не такой ровный, каким выглядел с высоты. Дорога поднималась и опускалась по низким холмам, на которых кое-где притулились домики. Некоторые из них не были сожжены, но большинство стекол в их окнах отсутствовало. Двери были открытыми. Никаких признаков человеческого присутствия не было. Позади, среди деревьев, иногда слышалось тявканье лисы, а однажды, когда они вышли из-за опоясанного гранитом скального выступа, раздалось испуганное кудахтанье и мелькнули коричневые перья курицы, бросившейся в придорожные кусты. На многих каминных трубах гнездились галки. Гигантский клен, одиноко стоявший в поле, был украшен стаей диких голубей, мелькавших мягкими сероватыми пятнами среди зелени.
На многих полях зеленела трава.
Херити, шагая рядом с Джоном, понюхал воздух и сказал:
– Есть какой-то специфический запах человеческого присутствия, который из этой долины исчез.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74