— Почему это не снимает подозрения со Стоддарда?— Мы лишь предполагаем, что записка написана преступником, но не можем этого доказать. Мы не сможем доказать это ни Йонкеру, ни суду присяжных, ни кому бы то ни было. Йонкер не отдаст Стоддарда без борьбы. А записку он просто отфутболит.— Нам надо найти настоящего преступника, — сказал Фредерике. — Проще простого.— Хотел бы я, чтобы это было так. Глава 20 День незаметно угасал. Заняться было нечем. Мы бесцельно бродили по коридорам “Мидуэя”. Мы должны были бы ощущать потребность в действии, но вели себя так, словно нас накачали наркотиками. Вялые и безвольные, мы были даже не способны расстраиваться из-за собственной апатии.За Дорис Брейди приехала “скорая помощь”, и ее вынесли на носилках. Постояльцы, которые еще днем стремились держаться вместе, теперь так же сильно желали одиночества. Многие из них уединились в своих комнатах.Ближе к вечеру в кабинете доктора Камерона снова встретились Фредерике, Боб Гейл, доктор Камерон и я. Мы обменялись информацией, которая нам была известна. Никто не мог предложить ничего стоящего и сказать, что делать дальше. Доктор Камерон позвонил в главное полицейское управление, чтобы выяснить, когда будет можно навестить Стоддарда. Оказалось, через день-два, не раньше. Стоддард звонил жене, которая должна была приехать в Кендрик с адвокатом семьи, и после их приезда к Стоддарду начнут пускать посетителей. Капитан Йонкер по собственному желанию рассказал о том, что обыск местных баров не дал результатов. Николае Файк не был обнаружен, но похожего на него мужчину видели на автовокзале “Грейхаунд”. Никто не знал, в какой автобус он сел и сел ли вообще.Получив это известие, мы стали без всякой пользы обсуждать, возможно ли, чтобы Николае Файк оказался преступником. Никто из нас не верил в это. В его прошлом не прослеживалось никакого намека на антиобщественное поведение, и, как заметил Фредерике, еще маловероятнее было то, чтобы Файк принялся расставлять ловушку, не успокоив предварительно нервы алкоголем.А как насчет Дорис Брейди? Некоторое время мы со всех сторон рассматривали эту возможность, пытаясь в нее поверить. Мы предположили, что злоумышленником была Дорис и что она впала в шоковое состояние из-за того, что человек, угодивший в ее ловушку, погиб, а не просто пострадал. Мы попробовали доказать виновность Дорис, исходя из ее желания причинить другим на физическом уровне такой же вред, какой ей причинили на психическом: неожиданно выдернуть опору из-под ног, подобно тому, как ее лишили всех моральных ценностей и установок. Мы выдумали аргументацию, не слишком убедительную и не слишком нелепую, и в конце концов пришли к выводу, что такое возможно, но мало похоже на правду. И как сказал Боб Гейл, доказать это было бы весьма трудно, поскольку Дорис было невозможно расспросить.Кто еще? О'Хару и Мерривейла, остужавших свои горячие головы в местной тюрьме, по-прежнему приходилось считать подозреваемыми. Любой из них, поддавшись панике из-за чувства вины, мог затеять драку в столовой. Правда, драка могла подразумевать только панику, а вовсе не обязательно и вину.Таким образом, в списке подозреваемых оставались шесть человек, которые сейчас находились в “Мидуэе”. Единственным мужчиной был Джерри Кантер, а пятеро женщин — это Дебби Латтимор, Этель Холл, Хелен Дорси, Рут Эйренгарт и Айви Поллетт. Лично я не мог поверить в то, что это Дебби, и почти не мог — что это Рут Эйренгарт. Этель Холл, библиотекаря-лесбиянку, я тоже считал невиновной почти со стопроцентной гарантией. Хелен Дорси, спятившая домохозяйка, и Айви Поллетт, жертва заговоров, казались мне более вероятными кандидатами. Оставался Джерри Кантер, который мне не нравился по причинам, не делавшим мне чести, и был слишком уж здоров и весел, чтобы оказаться преступником.Что опять возвращало нас к тем подозреваемым, которых сейчас не было в доме: О'Харе и Мерривейлу, Дорис Брейди и Николасу Файку.Все это никуда не приводило, а лишь заставляло нас снова и снова перебирать все те же десять имен. Мы могли высказывать мнения и предубеждения, изобретать теории и потенциальные мотивы, но не могли со стопроцентной уверенностью вычеркнуть из списка ни одно из них. И никто из нас не мог придумать ничего конструктивного. Наша встреча закончилась безрезультатно: мы ничего не сделали и не составили никаких планов относительно того, что делать дальше.Мы с Бобом поужинали почти молча и почти в пустой столовой. Только несколько самых стойких постояльцев, такие, как Эдгар Дженнингз, Хелен Дорси и Джордж Бартоломью, сидели за разными столами на большом расстоянии друг от друга. Они быстро поели и вернулись к себе в комнаты.Некоторые постояльцы спускались в столовую, шли прямо на кухню и возвращались с подносами или бумажными пакетами, решив поесть в уединении и безопасности в своих комнатах. Они проходили мимо нас, стараясь не встречаться ни с кем глазами. Среди них были Айви Поллетт, Дональд Уолберн и Роуз Акерсон. За то время, что мы ели, Роуз проходила трижды, каждый раз принося и унося тот же самый поднос. После ее третьего появления Боб сказал:— Как вы считаете, она носит еду всем тем, кто остался наверху?— Только Молли Швейцлер, — ответил ему я. — По-моему, надо об этом сказать доктору Камерону. Эти дамы скатываются к своему прежнему состоянию.Как, в общем, и все остальные. Айви Поллетт прошла мимо с затравленным лицом параноика, не способного никому доверять и снова подозревающего вокруг себя заговоры и интриги. За столом наискосок от нас сидела Хелен Дорси, расставляя тарелки, раскладывая ложки и вилки и тщательно вытирая все предметы салфеткой. Она смотрела на еду как на какие-то отходы, от которых надо поскорее избавиться для того, чтобы эти приборы были достойны украшать собою витрину любого универмага. Чувствовалось, что все обитатели “Мидуэя” возвращаются к прежнему поведению, дающему им чувство безопасности. Убийство положило начало этому процессу, присутствие и действия полиции его усугубили, а теперь, видимо, все двигалось уже по инерции. Поимка истинного убийцы могла бы спасти Стоддарда, который тоже скатился назад, по-своему, но что это изменит для остальных, каждый из которых терпит свое личное крушение? Поимка убийцы, вероятно, принесет не больше пользы, чем антибиотик, который дают после того, как эпидемия закончилась.Однако этот вопрос носил чисто теоретический характер, поскольку у нас не было антибиотика, и мы не имели никакого представления о том, как его раздобыть, в то время как эпидемия принимала все более угрожающий характер.После ужина я снова встретился с доктором Камероном, чтобы рассказать ему о тех проблемах в поведении постояльцев, которые я наблюдал, и особенно о Роуз Акерсон и Молли Швейцлер, но он уже знал об этом и чувствовал себя почти таким же бессильным, как и я.— Нам придется позволить им какое-то время вытряхивать это из себя, — констатировал он, — и надеяться, что, когда все закончится, мы сможем исправить нанесенный ущерб.В небольшом кабинете доктора Камерона имелось довольно обширное собрание трудов по психиатрии, и я взял несколько книг, которые, судя по названиям, могли оказаться полезными. Я принес их в свою комнату и весь вечер занимался тем, что перелистывал книгу за книгой, пробегая глазами названия глав, примечания и строя самые невероятные предположения. Я нашел кое-что такое, что вывело из равновесия меня самого, и торопливо пропустил это место — так, как мы торопимся отбежать в сторону, когда нас тошнит. Но ничего такого, что помогло бы мне в моей работе, в отсеивании девяти имен из десяти, там не было, и в конце концов я лег спать. Мне снились запутанные и печальные сны, а в половине восьмого утра я проснулся со смутной, но, по сути, простой идеей в голове. Глава 21 Мы вчетвером расположились в кабинете доктора Камерона. Общая атмосфера не слишком отличалась от вчерашней. Было уже девять тридцать утра, и солнце, проникая в окно, находившееся позади стола доктора Камерона, заливало весь кабинет, делая его более светлым, чем вчера днем. Однако лица вокруг меня оставались такими же сумрачными и летаргическими, их апатия действовала на меня угнетающе, поэтому вместо того, чтобы сразу предложить свою идею, я не стал с ней торопиться. Я слушал, как другие пережевывают одни и те же фразы, и разбирал свою идею по винтикам, выясняя, что в ней не правильно. В каждой идее можно найти что-то не правильное, если вам действительно этого хочется.Но это было глупо, и, воспользовавшись одной из пауз в разговоре, — а разговор наполовину состоял из пауз, — я наконец заставил себя сказать:— У меня есть идея. — Я не мог ограничиться этим предложением и вынужден был добавить:— Правда, не знаю, будет ли от нее какой-нибудь толк.Любая идея была признаком жизни, и все посмотрели на меня с интересом. Фредерике сказал:— От нее будет больше толка, чем от нашего бездарного сидения и жалоб.— Я подумал, — начал я, — что у нас есть некоторые физические приметы злоумышленника. Я имею в виду не то, как он выглядит, а то, что он использует. Например, пилу. И бумагу, на которой он написал мне записку. И у него была одна маленькая бутылочка шотландского виски. Мне кажется, если бы я смог осмотреть комнаты подозреваемых, то, возможно, нашел бы что-нибудь полезное. Не обязательно настоящее доказательство, просто указание на то, на ком нам следует сосредоточить внимание.— Но если подозреваемый узнает, что вы обыскиваете комнаты, он избавится от всех предметов, которые могли бы его изобличить, — возразил доктор Камерон.— Вот поэтому я подумал, — продолжал я, — что было бы неплохо сделать утренние занятия групповой терапией обязательными. Учитывая то, как ухудшается состояние ваших пациентов, это было бы в любом случае полезно, к тому же мы могли бы организовать посещение так, чтобы все подозреваемые оказались в утренней группе. Только шестеро из них находятся сейчас в доме.Все сочли, что идея прекрасная. По крайней мере, полагали они, это была хоть какая-то идея, и она даст нам возможность делать хоть что-нибудь, думать хотя бы о чем-нибудь, что само по себе было прекрасно.Мы немедленно составили два списка для двух групп, посещение которых было обязательным. Всех шестерых подозреваемых — Джерри Кантера, Дебби Латтимор, Этель Холл, Хелен Дорси, Рут Эйренгарт и Айви Поллетт — мы записали в утреннюю группу, добавив к ним Эдгара Дженнингза и Фила Роше, игроков в пинг-понг. Теперь в доме осталось только пятнадцать человек из двадцати двух, поэтому на дневные занятия придут семеро.Занятия должны были начаться в десять тридцать, поэтому Боб сразу же ушел, чтобы сообщить об этом всем постояльцам, а Камерон, Фредерике и я остались в кабинете еще на некоторое время. Мы гадали, что произойдет, если мы не сможем представить полиции замену Стоддарду. Капитан Йонкер взял имена и домашние адреса всех постояльцев, и по крайней мере некоторые из них будут вызваны свидетелями, хотя бы на судебный осмотр трупа коронером и присяжными заседателями, если не на судебное разбирательство дела об убийстве. А мы могли не сомневаться в том, что нас пригласят и на то, и на другое. Средства массовой информации пока еще не проявляли активности, главным образом потому, что Кендрик обслуживала только еженедельная газета, которая считала свою работу выполненной, когда ее сообщения обсуждались на церковных собраниях. Но хотя бы один местный корреспондент центральных газет тут должен был быть, и можно ожидать, что рано или поздно репортеры попытаются узнать, что происходит в “Мидуэе”.В четверть одиннадцатого доктор Камерон отправился проводить занятия по групповой терапии, а я поднялся наверх. Примерно пятнадцать минут спустя пришел Боб Гейл и сказал:— Утреннее занятие уже идет.Поджидая Боба, я лежал на кровати, отдыхая и сосредоточившись на руке, которая сегодня начала безумно чесаться под гипсом. Я сел и попытался унять зуд, вертя запястьем, но едва я сделал неловкое движение, как руку до самого плеча пронзила сильная боль.— Может, мне надо проконсультироваться с врачом? — спросил я.— Ваша рука? — догадался Боб. — Я слышал, как врач сказал доктору Камерону после того, как наложил гипс, что вам следует прийти к нему в больницу в следующий понедельник.— Следующий понедельник, — повторил я. Буду ли я здесь в следующий понедельник? Сегодня четверг, четвертый день моего пребывания в “Мидуэе”. Следующий понедельник стал бы началом второй недели моего пребывания здесь. Пробуду ли я тут так долго? А если да, то что полезного я сделаю к тому времени? Пока я только разрушил жизнь безобидного маленького “зайца” и затравил его до смерти. Это было достижением, которым можно было гордиться.— Нам пора идти, мистер Тобин, — напомнил Боб. — Они там пробудут всего час.— Ты прав, — ответил я и поднялся. — Пойдем.— С кого вы хотите начать?— С Джерри Кантера.Боб провел меня в комнату Джерри и стоял на страже, пока я находился внутри. В “Мидуэе” на дверях не было замков: их отсутствие объяснялось какой-то психологической теорией, которую я так и не понял потому, что меня это особенно не интересовало.Все комнаты в “Мидуэе” были разными и все же похожими одна на другую. Их форма отличалась отчасти из-за первоначального плана дома, а отчасти из-за перепланировок, которые это здание пережило на своем веку. Но обставлены они были одинаково, а когда мы смотрим на комнату, то прежде всего замечаем ее мебель, и только потом видим ее форму, дизайн и осознаем то впечатление, которое она производит в целом.Поэтому комната Джерри Кантера поначалу напомнила мне и мою собственную, и комнату Дорис Брейди, и комнату Николаса Файка, но на этот раз меня интересовали отличия, а не сходство. Она была меньше моей и имела только одно окно, в стиле девятнадцатого века, выходившее на крышу навеса для машин, который находился за боковым входом здания. На кровати лежал раскрытый на середине “
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22