.. Я вскапывал грядки после картошки и вдруг стал мысленно разговаривать с Колей - так, словно он стоял рядом: корил за пьянку и разболтанность, ругал по-дружески и советовал быстрее взять ситуацию под контроль. И вот к сумеркам появилось назойливое желание пополам с тревогой: надо сходить позвонить в Ленинград Ольге. От нее и узнал.
И вспомнилось, как Коля восторженно рассказывал мне о дочке-двухлетке: "Димка, ты представляешь, у нее точно такая же голубенькая жилка около носа, как у меня! В том же самом месте!"
И не позвонит уже Коля: "Димка! Как дела! Ну, что нового? Пишешь, гад?"
Сильнейший ветер. Ночую в Зеленогорске.
В сегодняшних сутках 25 часов. И долго тянется вечер.
2 октября 1986г. Зеленогорск.
Дочитал "Накануне" Тургенева. Слабая вещь при богатой стилистике. Ерунда. Зачем она сейчас нужна? И раньше, зачем? Ради последних фраз: "Будут ли у нас люди?" Современная критика раздолбала бы такой роман в пух и прах, случись он в наши дни.
5 октября 1986г. Зеленогорск.
Конец "золотой осени", которая в этом году не заладилась. Сегодня весь день солнце. Клены, просвеченные золотыми лучами, небо голубое. От тепла в доме появились мухи - большие и жужжащие. Они бьются о стекло и сердито жужжат.
Везу домой арбуз.
Прочитал повесть М. Дудина "Где наша не пропадала" - об обороне полуострова Ханко и блокаде. Бесчувственная вещь. Много трагических и интересных фактов, но написано без чувств.
5 ноября 1986г. Гараж.
Сегодня нас на дежурстве трое: я, новый сторож Иван Ермилов и его собачонка Чернышка - помесь лайки и фокстерьера. Карты выпали так, что теперь мне дежурить с Иваном.
Ваня пытается читать журнал "Неву" с повестью братьев Стругацких "Хромая судьба", клюет носом, просыпается, пялит глаза, но страницы так и не переворачивает. Чернышка - худая, развеселая собаченция, лежит на стуле и, высунув язык, дышит так, словно пробежала сто километров.
Время - 23-15. Ворота закрыты, но спать рано. Точнее - жалко ложиться спать. Что во сне делать? Только сны смотреть, если приснятся.
Я - в очередном творческом кризисе, не знаю, за что взяться: "Шута" ли переделывать (или писать заново?), писать ли рассказ о Юрике, или "Рассказ человека, которого не было", начатый недавно; или подождать вдохновения и взяться за что-то совершенно новое?
Ждать не хочется, выбрать из имеющегося - трудно. И я занимаюсь пустяками: подправил и сократил рассказ "Этажи", назвав его - "Случай с Евсюковым"; просмотрел записные книжки к "Шуту"... Вот такие дела. Кризис. Халтурить не хочется, а тему, которая легла бы прочно на сердце, не выбрать.
Оброс незаконченными рукописями, а товарной продукции нет. И трудно стало с формой, с языком. Я заметил: пока не найду интонацию - нет текста, нет слов, нет движения сюжета, ничего нет. Могу целый день бродить как неприкаянный и искать интонацию. Нашлась, зазвучала внутри - и слова полетели сами. Откуда берется интонация? Наверное, она рождается на уровне подсознания, когда срослось вместе понимание материала и любовь к нему. Это как песня или мотив, которые приходят неожиданно, но далеко не случайно.
Вчера мне сообщили, что повесть "Мы строим дом" прошла какую-то комиссию при СП, и я - участник 8-го семинара молодых писателей Северо-Запада. Молодой писатель в 37 лет! Смех... Долго я раскачивался в своей бурной жизни к писательскому ремеслу. Долго. Хотя печататься в журналах и газетах начал в 23 года. Это, наверное, и помешало. Я увидел, что могу, и расслабился. А сейчас приходится догонять.
В феврале 1987 года будет пять лет, как я работаю механиком в гараже сутки через трое. А что сделано? Три повести, несколько рассказов и десяток-другой газетных миниатюр. Срам!..
Новый сторож Иван сдвигает стулья и готовится прилечь. Свернул ватник под голову, расстегнул пиджак, сейчас стянет сапоги и наденет тапочки.
- Подремлю, пожалуй, немного. И Чернышка пусть поспит, устала с непривычки...
- Та-ак... - Я решаю проявить твердость. - Сторож подремлет, Чернышка поспит... А кто будет охранять гараж? Механик?
- Ты думаешь, кто-нибудь залезет? - Иван неуверенно улыбается. - Чего тут брать-то? Ворота мы заперли. Правда, Чернышка?
Если сейчас не поставить нового сторожа на место, то он сядет на шею и будет храпеть в нашей будке сутки напролет. Это мы проходили.
Я коротко напоминаю Ивану Ивановичу порядок несения караульной службы подразделениями вневедомственной охраны на территории гаража в ночное время. Обход территории! Проверка наличия замков и пломб на запираемых помещениях! Проверка освещенности! Проверка целостности оконных застеклений! Визуальный контроль на предмет наличия посторонних лиц на охраняемой территории!
- Я ничего не забыл, Иван Иванович?
Ваня хлопает глазами. Так душевно говорили за жизнь, и вдруг - такой официоз!
- Кх-м... К-хе... Так я тогда пойду? - Он растерянно застегивает пиджак. - Пройдусь, да?
- Пройдитесь. Это будет нелишним...
- Пошли, Чернышка, пройдемся...
6 ноября 1986 г. Дома.
Были на дне рождения у тещи. Ирине Александровне - 60 лет. Я никогда и не знал, сколько ей. Не задумывался.
Орест Скарлато - директор Института Зоологии АН СССР за столом рассказал, как к нему в кабинет явился псих.
- Дайте мне двадцать академиков, и я организую институт долголетия.
Скарлато еще не знал, что это псих.
- Где же взять академиков?
- Это ваше дело. Мое дело предложить. Я сделаю так, что люди будут жить по двести-триста лет.
- Э-э... А-аа, - растерялся Скарлато.
На стенах кабинета висели портреты известных ученых прошлого.
- Я бы вот с ним хотел поговорить! - псих ткнул пальцем в один из портретов.
- Так вы посмотрите даты... Он же умер!
- Это ничего. Сейчас наука многое может. Баллоны с газом подсоединить заговорит!
- Может, вы желаете осмотреть наш зоологический музей? Это рядом, вас проводят. Хотя нет, сегодня понедельник - выходной.
- Ну и что? Экспонаты-то на месте! Я бы посмотрел.
- Нет, знаете, по понедельникам их кормят. Лучше не мешать.
- А, ну это другое дело. Кормежка - святое. Значит, не дадите двадцать академиков?
- Вряд ли...
Другой гость, сотрудник Военно-морского музея Игорь Павлович, рассказал следующее. В Сингапуре адмиралу флота Горшкову подарили огромное чучело тигра. Он сдал его в Военно-морской музей. Чучело и по сей день там - в запасниках. Работники музея плетут небылицы новым сотрудникам и гостям, что это не тигр, а образец секретного боевого оружия ударно-психологического свойства. Стоит, дескать, как декорация, но по условной фразе включается на определенную волну, излучает глазами биополе и - глубокий летаргический обморок. Человека можно допрашивать в этом обмороке, и он все расскажет, а потом забудет.
Отдать чучело куда-нибудь боязно: вдруг адмирал вспомнит про подарок? Например, захочет поставить у себя на даче? Чучело пылится.
Скарлато, услышав эту историю, пообещал приложить все усилия, даже написать адмиралу, чтобы забрать тигра в свой музей. Благо, рядом, за углом.
14 ноября 1986г.
Ездил в Репино, в Дом творчества кинематографистов - на семинар кинофантастов.
На семинар я ездил как корреспондент "Авроры". Виделся с Вит. Бабенко и Эдиком Геворкяном. Геворкян или дурак, или меня считает дураком: полчаса рассказывал мне про цветное мороженое.
Смотрели с Ольгой два фильма: "Голод" (США) и про Джеймса Бонда "Шпион, которого я полюбила".
Первый - о вампире, с кровью и жутью. Но о чем по большому счету - не понял.
Второй - легкомысленный и дурковатый.
Когда мы растеряно выходили из кинозала после просмотра "Голода", мужчина артистической наружности с шейным платком и седыми волосами сказал глубокомысленно, обращаясь к своей молодой спутнице: "Это фильм о мужском одиночестве". Я мысленно крякнул. Силен мужик на домысливания.
Сегодня смотрел в Репино фильм "Письма мертвого человека". Авторы сценария - Б. Стругацкий и Слава Рыбаков, наш семинарист. Фильм сложный по форме и простой по содержанию. Режиссер - К.Лопушанский, из молодых. Много символики, требующей определенных знаний. Не могу сказать, что понравилось; скорее - необычно.
Геворкян, а затем и Ольга Ларионова сказали, что у меня бледно-зеленая аура, слабая и маленькая. Я, понятия не имея, что за штука - аура, перепугался и стал расспрашивать, не связано ли это с продолжительностью жизни и т.п. Они сказали, что прямой связи нет, аура - это энергия; я им не поверил, думал - успокаивают.
Откуда взяться сильной ауре у меня? С каких харчей и образа жизни? Логинов-Витман сказал, что у А. Смолярова аура черная, и он - вампир. Такие дела.
30 ноября 1986г.
Два дня провел на 8-й Конференции молодых писателей Северо-Запада, в семинаре В. Мусаханова и С. Лурье. Тот самый вальяжный Мусаханов, которого я встретил однажды поутру у Конецкого и принял за директора магазина. Оказался хорошим дядечкой. Обсуждали рукописи, говорили о литературе. Мою повесть хвалили, но советовали, "чтобы она стала настоящим шедевром", добавить то-то и то-то. Каждому хотелось что-нибудь добавить. Никто не предлагал сократить или выбросить что-нибудь. Это уже хорошо.
Девочка с филфака, автор нескольких одностраничных экзерсисов, выслушав фрагменты, которые я зачитывал, пожала плечами:
- А кому это может быть интересно? Никто из моих друзей с филфака, я думаю, читать бы не стали...
Девочка та интересная, характерная. В ее рассказиках: такси, любовь, цветы, пуссера (джемпер такой), танкеры (куртка такая), дискотеки, усы, длинные вьющиеся волосы (у мужчин). Рассказывая о себе, не забыла сказать, что ее бабушка - художница, а писать она начала по совету бабушкиной подруги - писательницы (она назвала незнакомую мне фамилию).
Мусаханов спросил ее: "А могли бы вы не писать? Ну вот, если бы вам запретили писать, чтобы вы сделали: утопились, занялись бы чем-нибудь другим или вышли замуж?"
- Замуж я вообще не собираюсь выходить, - обиделась девочка; ее зовут Наташа К. - А вообще, я пишу для себя.
- А зачем вы пришли на Конференцию? - спросил Лурье. Ее явно кто-то втолкнул в списки участников.
- Ну, мне посоветовали, - пожала плечами красотка с пухлыми губами. Сказали, что надо сходить, интересно...
Когда ее стали слегка поругивать, она оправдалась тем, что ее друзьям с филфака нравится.
- Бросьте вы эти критерии: друзья с филфака! Там заучившиеся всезнайки, что они понимают в литературе! Я сам учился на филфаке, знаю.
- Да нет, вообще, у меня настоящих друзей на филфаке нету... Так просто, даю некоторым ребятам почитать...
Когда Лурье обмолвился о Вит. Кришталовиче, который на нервной почве попал с гастритом в больницу (вот, дескать, как человек переживает из-за своей повести!), эта девочка обиженно и гордо сказала:
- У меня тоже язва была. А сейчас опухоль!..
...Потом, за кофе, мы говорили с Лурье и Мусахановым о разрыве в поколениях, о том, что нынешних двадцатилетних напрочь не волнуют темы войны и прошлого, они даже не хотят знать, что была блокада, голод, война и послевоенная голодуха. И встал вопрос: а зачем им это? Каждое поколение живет заново. И многие думают, что ими все началось и ими кончится. И еще говорили о том, что самосознание народа - в литературе.
Была встреча с издателями. Характерно: издатели больше не жалуются на отсутствие бумаги, Теперь они жалуются на плохую полиграфическую базу. Нет мощностей, оборудование устарело...
После конференции я огорчился. Мне тридцать семь лет, книги нет, публикаций серьезных нет, и я все еще "молодой литератор". Тоскливо стало. Очень тоскливо. И главное - перспективы весьма хилые: книгу "высиживают" в издательстве года три, а она у меня еще и не собрана. И литературный каток давит и мнет: я уже начинаю осторожничать, недавний запал, когда я не думал, какое впечатление произвожу на редакторов - главное рукопись! - куда-то уходит, вдохновение тает, здоровый авантюризм уступает место унынию. Ну, напишу еще повесть, а кто будет ее печатать? В журналах портфели забиты двухгодичным запасом, брать ничего не хотят, шарахаются от авторов, разве что не вывешивают табличек: "У нас все есть, и нам ничего не надо!" А читать в журналах нечего, пишут плохо.
И кто виноват? Сам и виноват. Но три-четыре года назад я был полон оптимизма: пробьемся! Желание писать было огромное! А сейчас рядом с остатками оптимизма поселяется тоска. Нет, оптимизм еще жив, но больно сволочная у него соседка: тянет душу, руки вдруг задрожали сегодня.
Вчера говорил со Смоляровым по телефону, он подбодрил меня словами В. Конецкого, которые услышал от меня же: "Надо вьяб... и въяб..!"
Совет отличный! Надо выполнять.
3 декабря 1986г. Гараж.
Теперь мой постоянный сторож - Ваня Ермилов; у него есть помощник Чернышка. График работы сторожей утрясли, и их смены совпадают со сменами механиков. Иногда они могут меняться меж собой, но это их право.
Вечерами мы варим картошку, которую Ваня подбирает в овощных фургонах, пьем чай, курим и калякаем часов до двенадцати. После гимна я твердо сажусь за свои бумаги, и Ваня умолкает. Ему к пятидесяти, небольшого роста, худой, жилистый, с чуть грустными запавшими глазами. Плотник, электрик, кочегар. Сейчас, в основном - плотник. Сторожем он работает для штампа в трудовой книжке.
Живет с Тамарой - поварихой из детского садика в Молодежном. У него взрослый сын в Архангельской области, у нее детей нет. Ее муж - в тюрьме, развод она не оформляла. Ваня халтурит по плотничьему делу - ездит по дачам от Комарово до Белоострова, его знают и зовут каждый год на мелкие работы скамейку поставить, забор перебрать, столбы заменить, качели детям сделать, крыльцо подправить...
Иногда Ваня рассказывает о своей жизни.
...У Вани был школьный друг - на два года старше. Из соседней деревни. Он остался ради Вани на второй год, чтобы "подождать" и потом вместе поступать в ФЗУ при Дулевском фарфоровом заводе. Ваню не приняли.
Ему сказали:
- Нарисуй что-нибудь.
Ваня нарисовал самолет и танк.
Ему говорят:
- Нет, ты нарисуй цветочек или натюрморт.
Ваня нарисовал страшную штуку, и ему вернули документы.
Они с другом поехали по другим городам. Там Ваню тоже не брали - не подходил возрастом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53