Она смотрела мимо него, давно уже научившись смотреть в подобных случаях в пространство, но предположила, что странный звук, приветствовавший ее слова, был глухим горьким смехом.
— Мои короткие удары!
— Но вы же сами говорили, что в гольфе они самое главное.
— Гольф! Или, по-вашему, у меня есть теперь время думать о гольфе!
— Это чудесно, Фредди! Вы действительно нашли себе занятие? Давно пора, если хотите знать мое мнение. И как до-волен будет ваш отец!
— Послушайте, — сказал Фредди, — почему бы вам не выйти за человека замуж, а?
— Наверное, когда-нибудь и выйду, — сказала Ева, — если встречу такого человека.
— Да нет же, нет! — с отчаянием сказал Фредди. Обычно она бывала менее тупой. Наоборот, он всегда считал ее чертовски умной. — Я говорю про себя.
Ева вздохнула. Предотвратить непредотвратимое ей не удалось. Она все еще его жалела, но невольно рассердилась. День был такой чудесный, она чувствовала себя такой счастливой. И вот ему понадобилось все испортить! После очередного отказа ему ей всегда требовалось не менее получаса, чтобы обрести душевное равновесие.
— Я люблю вас, черт возьми! — возопил Фредди.
— Ну, так перестаньте меня любить, — сказала Ева. — На самом деле я ведь просто жуткая. Я сделаю вас несчастным.
— Самым счастливым человеком в мире, — стойко возразил Фредди.
— У меня отвратительный характер.
— Вы ангел.
Ева рассердилась еще больше. Ее давно преследовал смутный страх, что в один прекрасный день, если он не бросит свою привычку предлагать ей руку и сердце, она по ошибке ответит «да». Почему, ну почему науке не известно средство, которое вынудило бы его прекратить свои матримониальные притязания раз и навсегда? И, загнанная в угол, она пустила в ход новый, прежде не использовавшийся аргумент.
— Но это же глупо, Фредди, — сказала она. — Просто глупо. Не говоря уж о том, что я не хочу выходить за вас, как вы-то можете жениться на ком-то — на ком угодно, — если у нее нет денег?
— Жениться ради денег? Никогда.
— Да, разумеется, но…
— Купидон, — отчеканил Фредди, — тоскует и чахнет в золотой клетке.
Ева не предполагала, что ее собеседник способен чем-либо ее удивить: она по опыту знала, что его лексикон исчерпывается примерно сорока тремя словами, а общее число мыслей едва достигало двузначной цифры, но этот поэтический взлет ее ошеломил.
— Что?!
Фредди повторил свой афоризм. Когда тот вспыхнул на экране как подзаголовок дивной фильмы в шести частях «Любовь или мамона» (Беатриса Прелестни и Брайан Фразер), он его одобрил и запомнил.
— А! — сказала Ева и умолкла. Как выразилась бы мисс Пиви, ей это заткнуло пасть. — Я имела в виду, — продолжала она после паузы, — что вы не можете жениться на девушке без денег, если у вас у самого денег нет.
— Послушайте! — В голосе настойчивого жениха прозвучала странная торжествующая нота. — Послушайте же! Только это и стоит между нами? Ведь тогда…
— Вовсе не это!
— Ведь тогда все в порядке. С минуты на минуту денег у меня будет хоть отбавляй. Это более или менее секрет… собственно, даже строжайший секрет, так что не проговоритесь, но дядя Джо собирается отстегнуть мне пару тысяч. Дал слово. Две тысячи шуршалочек. Стопроцентно!
— Дядя Джо?
— Ну, вы знаете, — старикан Кибл. Он дает мне две тысячи фунтов, а я покупаю долю в конторе букмекера и начинаю грести деньги лопатой. Это же и ребенку понятно. Тут хочешь не хочешь, а разбогатеешь. Только посмотрите на идиотов, которые каждый день спускают на скачках всю свою наличность! А кто ее забирает? Букмекеры! Один мой друг, мы с ним вместе в Оксфорде были, партнер букмекера, и они возьмут меня, если…
Серьезность этой информации заставила Еву отступить от твердого правила не смотреть на Фредди, когда он впадал в чувствительное настроение. И если она хотела оборвать его лекцию о финансах, лучше способа не нашла бы: едва их взгляды встретились, как Фредди утратил способность хоть что-то соображать и начал заикаться. Взгляд Евы, устремленный прямо на него, всегда ввергал его в такое состояние.
— Мистер Кибл намерен дать вам две тысячи фунтов?
Еву охватил мучительный стыд. Если она чем-нибудь в себе и гордилась, так только тем, что она верный друг, надежная опора. И вот теперь ей пришлось взглянуть в лицо неприятной истине: с момента приезда в Бландингс она самым гнусным образом бросила интересы Филлис Джексон на произвол судьбы. Она безоговорочно обещала Филлис, что возьмет ее отчима за шиворот и пламенными словами пробудит в нем совесть, после чего он отсчитает три тысячи фунтов, которые так нужны Филлис для покупки фермы в Линкольншире. А что она сделала? Да ничего!
Ева была сама честность даже в сделках с собственной совестью. Другая девушка могла бы сказать, что ей просто не представилась возможность поговорить с мистером Киблом наедине. Но она презрела подобную отговорку: если бы она захотела, то сумела бы застать его одного уже двадцать раз, и ей это было известно. Нет. Она уступала мягкой настойчивости Псмита и проводила свободное время с ним, а про Филлис и ее беды просто не вспоминала. Да, с отвращением к себе она признала, что вовсе забыла про Филлис.
И все это время мистер Кибл широкой рукой осыпал деньгами, тысячами и тысячами фунтов, таких никчемных молокососов, как Фредди! Одного ее слова было бы достаточно, чтобы Филлис уже…
— Две тысячи фунтов, — повторила она ошеломленно. — Мистер Кибл?
— Ага! — сияя, вскричал Фредди. Первый шок от того, что он обрел возможность поглядеть ей в глаза, миновал, и теперь он предавался этому занятию с полным самозабвением.
— Но за что?
Восхищенные глаза Фредди забегали. Любовь, вдруг сообразил он, чуть было не вызвала его на опасную откровенность.
— Ну… ну, не знаю, — промямлил он. — Так просто, понимаете? Просто так.
— Вы просто пошли к нему и попросили эту сумму?
— Э… ну… э, да. Примерно так.
— И он не возражал?
— Нет. Вроде даже был доволен.
— Доволен! — Ева задохнулась. Так мог бы почувствовать себя человек, который вдруг обнаружил, что яма у него на заднем дворе, мимо которой он проходил с полнейшим равнодушием, это вход в пещеру с сокровищами.
Если операция по извлечению денег из мистера Кибла не только проста, но еще и доставляет удовольствие жертве… Внезапно она осознала, что ей совершенно необходимо лишиться общества Фредди. Ей надо было подумать.
— Ну, так как же? — сказал Фредди. — Вы согласны?
— На что? — рассеянно спросила Ева.
— Да выйти за меня замуж, а то на что же? Я, собственно, хотел сказать, что обожаю землю под вашими ножками, ну и прочая такая же чушь… то есть я хотел сказать: и все такое прочее. И теперь, когда вы знаете, что я получу эту пару тысяч и стану партнером букмекера… и все такое прочее. Так я хочу сказать…
— Фредди, — напряженно сказала Ева сквозь зубы, давая передышку своим замученным нервам. — Уйдите, пожалуйста.
— А?
— Я не хочу выходить за вас замуж, и мне надоело повторять вам это. Уйдите, пожалуйста, оставьте меня в покое… — Она умолкла, все та же врожденная честность указала ей, что она изливает на своего злосчастного поклонника злобу, которую должна была бы адресовать самой себе. — Простите меня, Фредди, — добавила она более мягко, — я нечаянно сорвалась. Я знаю, что вы питаете ко мне самые нежные чувства, но, честное слово, я не могу выйти за вас замуж! И вы ведь, конечно, не хотите жениться на девушке, которая вас не любит.
— Нет, хочу, — непоколебимо ответил Фредди. — То есть если она — это вы. Любовь — крохотное семечко, которое холод может погубить, но если ее растить и лелеять, согревая благостным теплом преданного сердца…
— Но, Фредди…
— Она расцветает пышным цветом, — торопливо договорил Фредди. — То есть я хочу сказать, что любовь приходит после брака.
— Чепуха!
— Но именно так было в «Светском браке».
— Фредди, — сказала Ева, — я правда больше не могу разговаривать! Будьте милым, уйдите, хорошо? Мне надо о многом подумать.
— Ах, подумать! — сказал Фредди с уважением. — Будет сделано!
— Большое спасибо.
— О… а… не за что. Ну, пока-пока!
— До свидания.
— Увидимся к вечеру, а?
— Конечно, конечно!
— Отлично! Так, чип-чип!
И высокородный Фредди, вполне довольный, наконец-то усмотрев, как ему казалось, что вторая сторона смягчается, повернулся и зашагал к дому, вскидывая длинные ноги.
III
Убаюканный солнечным теплом городок Маркет-Бландингс являл собой такую мирную картину, что Ева, свернув на главную улицу, средоточие жизни и мысли этих мест, вновь ощутила тихое спокойствие, которого ее лишил разговор с Фредди. Ощущение, что Маркет-Бландингс оставался точно таким же из века в век, навевало приятную безмятежность. Беды и заботы могли допекать поколения, сменявшие друг друга в его стенах, но они не тревожили обомшелую церковь с массивной четырехугольной колокольней, и лавочки с красными черепичными крышами, и старинные гостиницы, чьи верхние этажи так уютно нависали над тротуаром. Ева задумчиво шла к «Гербу Эмсуортов», чрезвычайно респектабельной харчевне, куда лежал ее путь, а справа и слева от нее за сводами арок открывался бодрящий живописный вид на зеленые прохладные уголки, говорившие о былых столетиях.
Главная улица Маркет-Бландингса чем-то напоминала дремлющий двор средневекового монастыря. И ничего современного за исключением кинотеатра. Но и он тут именовался «Электрическим театром», был увит плющом и увенчан высокими дымовыми трубами.
Впрочем, заключение это было слишком поспешным: на главной улице стояло еще одно современное здание с вывеской, гласившей «Дж.Банкс, парикмахер», и Ева как раз поравнялась с заведением мистера Банкса.
В любом другом месте оно могло бы показаться привлекательным, но на фоне Маркет-Бландингса выглядело мерзкой болячкой, и Ева очнулась от размышлений, словно услышав режуще-фальшивую ноту в торжественном гимне. Она уже хотела ускорить шаги, но тут дверь открылась, пропуская на улицу низенькую дородную фигуру. И при виде этой низенькой дородной фигуры Ева остановилась как вкопанная.
Джозеф Кибл посетил парикмахерскую мистера Банкса сразу после второго завтрака, чтобы подстричь свои седеющие кудри перед балом графства. И теперь, выйдя на главную улицу, он недоумевал, каким образом мистер Банкс вырвал у него согласие освежить ему голову гелиотропом. Мистеру Киблу чудилось, что воздух вокруг него напоен благоуханием гелиотропа, и внезапно он вспомнил, что из всех ароматов особенно не терпит аромата гелиотропа.
Обычно Джозеф Кибл умел железной рукой предотвращать поползновения парикмахеров освежать его, и причина, почему на этот раз его бдительность притупилась, чем и воспользовался мистер Банкс, объяснялась письмом, полученным им со второй почтой от его падчерицы Филлис, — вторым после того, которое заставило его взбунтоваться в библиотеке против своей супруги. Заключив договор с высокородным Фредди, он сразу же написал Филлис в крайне оптимистическом ключе: вдохновленный заверениями Фредди, он радостно сообщил ей, что в самом ближайшем будущем получит возможность послать ей три тысячи фунтов для приобретения фермы ее мечты в Линкольншире. Она ответила, нежно его благодаря. Но дни шли, своего обещания он не выполнял, Филлис встревожилась, о чем и сообщила ему на шести плотно исписанных страницах.
Сидя в парикмахерском кресле, мистер Кибл думал об этом письме и постанывал, а Дж. Банкс тем временем, хищно посверкивая глазами, беспощадно его гелиотропил. Отнюдь не впервые после заключения этого делового соглашения мистера Кибла мучили сомнения, разумно ли он поступил, доверив столь тонкую операцию, как похищение брильянтового ожерелья своей супруги, исполнителю, в такой степени известному своим слабоумием, как его племянник Фредди. Это, говорил он себе уныло, работа, которая потребовала бы объединенных усилий самых известных медвежатников, а он предоставил ее на усмотрение молодого человека, который всего лишь раз в жизни оказался способен на вдохновение и инициативу — когда разделил волосы на прямой пробор, хотя все члены клуба «Холостяков» зачесывали их назад. Чем больше мистер Кибл взвешивал шансы Фредди, тем ничтожнее они казались. К тому времени, когда Дж. Банкс освободил его от пятнистого пеньюара, он уже впал в безысходный пессимизм, а когда вышел на улицу, «благоухая так, что ветры от любви к нему томились», то уже сомневался, хватило бы у его сообщника способностей украсть пустой бидон из-под молока. Он настолько погрузился в эти угрюмые думы, что Еве пришлось окликнуть его дважды, прежде чем он выбрался из них.
— Мисс Халлидей? — сказал он виновато. — Прошу прощения. Я задумался.
Ева, хотя за время ее пребывания в замке они не обменялись и двумя словами, прониклась симпатией к мистеру Киблу и поэтому не испытывала того смущения, которое могло бы помешать ей в столь щекотливом разговоре с любым другим человеком. По натуре прямая и бесхитростная, она сразу перешла к делу.
— Вы не могли бы уделить мне минуту-другую, мистер Кибл? — сказала она, взглянув на церковные куранты. Времени у нее было еще достаточно. — Мне надо поговорить с вами о Филлис.
Мистер Кибл дернул головой от изумления, улица засмердела гелиотропом. Словно к нему внезапно воззвал Глас Совести.
— О Филлис?! — охнул он, и в его нагрудном кармане хрустнуло письмо…
— О вашей падчерице Филлис.
— Вы с ней знакомы?
— В пансионе она была моей лучшей подругой. И я пила у нее чай перед самым отъездом сюда.
— Поразительно! — сказал мистер Кибл.
Клиент, жаждущий побриться, скользнул между ними и скрылся в парикмахерской. Они отошли в сторону на несколько шагов.
— Конечно, если вы скажете, что меня это не касается…
— Милая барышня!…
— Но меня это касается, потому что она моя подруга! — твердо сказала Ева. — Мистер Кибл, Филлис рассказала мне, что написала вам про эту ферму. Почему вы не хотите ей помочь?
День был жаркий, но не настолько, чтобы объяснить, почему лоб мистера Кибла покрылся испариной.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35