– Остался лишь один секрет, Бансом: насколько серьезны эти неприятности на самом деле. – Он заткнул кувшин и подтолкнул бокал Бансому. Жрец положил на стол несколько медяков и взял бокал. – Предсказатели увидели это еще до того, как мы покинули Момус, даже до того, как сформировали труппу. Если ничего не предпринять, сомневаюсь, что мы вообще сможем открыться, а если и откроемся, не окажется ли это просто фарсом?
– То есть?
Алленби наклонился вперед:
– Артисты… боятся выходить на манеж…
Бансом невольно расхохотался.
– Прошу прощения, Великий Алленби. – Он бросил на стол два мовилла. – Прости, пожалуйста, но я просто не могу себе такого представить. Все наши артисты мастера своего дела, и у них за плечами много лет работы и на манеже, и у придорожных огней.
– И тем не менее это так. Сколько ты видел репетиций?
Бансом сделал глоток, потом пожал плечами:
– Всего несколько после того, как мы покинули Момус, да и те уже больше недели назад. Даже клоуны перестали пускать зрителей, даже если им предлагают плату.
– Понимаешь? Можешь себе представить, что это означает? Чтобы клоуны отказывались выступать за медяки?
Бансом кивнул:
– Теперь понимаю, о чем ты. Все происходило так постепенно, что я даже не задумывался… Но почему? Они же не перестали быть артистами и не стали хуже, чем на Момусе.
Алленби потер подбородок, потом откинулся на койку с бокалом в руке.
– И этот корабль, и Пироэль – странные площадки. И пироэлианцы – странные зрители, а теперь еще и соперники в виде «Арнхайма и Буна»… Доктор Ворр сегодня лечил жонглеру Рулиуму сломанный палец на ноге. Рулиум уронил булавы во время репетиции.
– Рулиум? – Бансом открыл рот. – Только не Рулиум!
– Теперь ты начинаешь понимать?
– Да. – Бансом покачал головой. – И да, и нет. Что такое на нас нашло? Нельзя ли это как-то наладить?
– Мы знали, что сильно рискуем, отправляясь на гастроли так скоро, но нужно было трогаться сразу, как только мы получили медяки. Если бы мы еще промедлили, спонсоры начали бы забирать средства. – Алленби пожал плечами. – Тут уж либо отправляться немедленно, либо не отправляться вовсе.
Бансом вспомнил чувства, нахлынувшие на него после наблюдений за приготовлениями «Арнхайма и Буна».
– Возможно, так было бы лучше – не отправляться вовсе.
– Это беспредметный разговор; мы уже здесь и останемся здесь, если не сможем собраться и отработать программу так, чтобы хотя бы покрыть расходы. – Алленби поставил локти на стол и сжал руки. – Я убежден, что эта труппа вполне может заставить толпу раскошелиться. Недостаток массовости и пышности мы более чем компенсируем мастерством и изощренностью. Я распорядился назначить парад-алле сегодня на шестой час пополудни – за целый час до выступления «Арнхайма и Буна».
– Так ведь даже шатер еще не установлен!
– И тем не менее. Уже сейчас каждая свободная пара рук и все рептилии, включая Горбунка, отправляются работать. Думаю, оборудование будет готово вовремя, но от этого мало толку, если на улицы Кукью выйдет унылая, неорганизованная толпа, а не цирк.
– Великий Алленби, ты просил меня о помощи. – Бансом поднял брови и пожал плечами. – Но что я могу сделать? Я всего лишь жрец – простой историк.
– До отправления с Момуса Шелем работал с предсказателями. У него был ответ.
– И какой?
Алленби пожал плечами:
– Я надеялся, что он рассказал тебе.
–Нет.
– Вы ничего не обсуждали?
Бансом пожал плечами:
– Мы практически не разговаривали с самого старта. Он был полностью погружен в работу над рукописью… – Жрец полез за пазуху и вытащил листок бумаги, который дал ему доктор Ворр.
– Что это?
– Доктор передал. Он сказал, что это письмо Шелема ко мне. – Бансом развернул листок, потом испустил вздох разочарования. – Ничего.
– Что там написано?
– Сорок семь: тридцать четыре. Читай сам.
– И это все? Что означают эти числа?
– Ты должен понять, Великий Алленби, Шелем был очень стар, и его разум… ну, вот очень хороший пример. Это явно порядковые номера книги и главы, но история, которую Шелем написал для жрецов Тарзака, начинается с книги сорок первой и заканчивается сорок шестой. Сорок седьмой книги не существует.
– Бансом, возможно, именно ее он и писал.
– Несомненно, но ни один жрец не может выступить с рассказом, не утвержденным остальными жрецами Тарзака. Возможно, в Иконе такое бывает, но…
– Какой период охватывает эта глава?
– Не знаю. Молодой Нуссет – ученик Шелема – должен бы знать. Он копировал рукопись.
Алленби нажал на кнопку пульта, вмонтированного в стол, и вызвал скрипториум. Нуссет отозвался.
– Нуссет, это Алленби.
– Да, великий Алленби?
– Какой период охватывает тридцать четвертая глава в новой книге Шелема?
– M-м, не уверен. Минутку.
Алленби, подняв брови, посмотрел на Бансома; тот только пожал плечами.
– Ученики уже не те, что прежде.
– Великий Алленби?
– Да, Нуссет?
– Вот она. Так, тридцать четвертая… хм-м-м. Эта глава рассказывает о войне. Похоже, закончена.
– Нуссет, принеси ее в кают-компанию. – Алленби увидел, что Бансом хмурится. – В чем дело?
Жрец покачал головой:
– Чтобы Шелем собирался читать это труппе корабля? Самый страшный период в истории Момуса? Если труппа в таком настроении, если люди настолько неуверены в себе, как ты описываешь, Великий Алленби, эта глава может оказаться последним ударом.
– Возможно.
– Возможно? Я кое-что понимаю в жреческом деле.
Алленби кивнул:
– Не обижайся, пожалуйста, Бансом, но то, что Шелем был старшим жрецом «Барабу», приводит меня к мысли, что и он тоже кое-что понимал в своем деле.
Бансом покраснел.
– Конечно. – Они несколько минут ждали в тишине, не сводя глаз с двери кают-компании.
Когда вошел Нуссет с пачкой бумаг, Алленби взял их, подал ученику несколько медяков, и, не успел тот выйти из комнаты, как Алленби уже погрузился в чтение. Он был неподвижен, жили только голубые глаза. Дочитав страницу, он подкладывал ее в конец пачки. Наблюдая, как Алленби то посмеивается, то хмурится, то смаргивает слезы, как кивает, берясь за следующую страницу, Бансом снова вспомнил о довинитском миссионере.
«Я еще не слишком стар, – думал он. – Я еще мог бы пойти в ученики к каменщику. А еще работа жреца очень похожа на работу интермедиста… да и рассказчика. Если я когда-нибудь вернусь на Момус».
Он вздохнул, поднял голову и увидел, что Алленби протягивает ему бумаги; жрец не смог истолковать выражение его лица. Когда Бансом взял рукопись, Алленби встал и пошел к двери, затем остановился.
– Бансом, в четвертом часу ты выступишь перед труппой с этой главой. Будь готов. – Он повернулся и вышел.
Жрец сел, несколько минут таращился на закрытую дверь, потом посмотрел на бумаги в руке. Знакомые каракули Шелема покрывали нелинованные листы. Покачав головой, Бансом начал читать.
В четвертом часу Бансом стоял на упаковочном ящике в грузовом трюме «Барабу» в окружении собравшейся труппы. Люди, арваниане и ящеры – все в парадных одеяниях – стояли молча, ожидая слов жреца. Бансом откашлялся и начал:
– Шел двести четвертый год крушения «Барабу» и пятый год пребывания лорда Алленби в должности Великого Государственника Момуса. Защита Девятого Квадранта Обитаемых Планет, послом которого Алленби некогда являлся, была снята по приказу Совета Семи Девятого Квадранта для усиления обороны центральных районов, оказавшихся в зоне особого внимания военачальников Десятого Квадранта. Остались только горсточка Горных Егерей, вышедших на пенсию или демобилизовавшихся на Момус, да заверения Объединенных Квадрантов, что они придут на защиту Момуса в случае, если планета подвергнется вторжению.
Бансом читал слова Шелема, и месяцы борьбы, боли и страданий постепенно стирались из памяти, пока и жрец, и артисты не вернулись к тому мрачному часу.
– В то же самое время, когда последний корабль Девятого Квадранта покинул небеса Момуса, лорд Алленби пригласил к себе Великих Мастеров планеты. Они собрались в доме Алленби в городе Тарзаке и встретились с представителями оставшихся Горных Егерей…

* * *

Лорд Алленби, сидевший, скрестив ноги, за столом, смотрел на мрачные лица собравшихся.
– Есть предложения? – Его взгляд остановился на лице молодого человека в черно-коричневой мантии униформиста, ярко выделяющейся на фоне стены. – Пейнтер? Ты – старший из оставшихся на планете Горных Егерей.
Стоявший поодаль бывший лейтенант пехоты пожал плечами:
– Если разведывательные прогнозы, которыми снабдил тебя генерал Казн, верны, то Десятый Квадрант использует для вторжения наемников, – возможно, арваниан – под предлогом, который даст Объединенным Квадрантам формальный повод отказаться от вмешательства. Вопрос только во времени, но можно не сомневаться, что это будет скоро.
Алленби потер подбородок:
– Размер арванианского отряда?
– Не больше батальона. На что-то большее ОК пришлось бы обратить внимание. Но… – Пейнтер опустил глаза. – Этого должно хватить. Они будут вооружены шквальными лучеметами в качестве легкого оружия и, возможно, импульсными излучателями и дезинтеграторами для тяжеловооруженной роты. К тому же арваниане – крутые ребята.
– Ну а наши Егеря? Ведь их на Момусе около двухсот?
Пейнтер кивнул:
– Примерно половина из них – технический персонал: техники, медики, электрики и компьютерщики не более годятся для боя, чем клоуны… – Пейнтер заметил, что Великий Камера, мастер тарзакских клоунов, глянул на него, подняв бровь. – Не обижайся, Великий Камера. – Лейтенант снова повернулся к Алленби. – За вычетом их и тех, кто негоден по возрасту, мы имеем, возможно, дюжину строевых солдат, экипированных разве что голыми руками.
–И?..
– И будь это задачей в офицерской школе, я бы вспомнил, осторожность – мать доблести, – и не получил бы неуд.
– Невозможно.
– Знаю.
– Ну и какова же альтернатива, Пейнтер?
– Герилья. Партизанская война. Избегать прямых столкновений, использовать тактику булавочных уколов, утомлять их… превратить для арваниан жизнь на Момусе в ад… – Пей-нтер опустил глаза и покачал головой.
– Что такое? Что ты собирался сказать?
Пейнтер скривил губы, потом поднял глаза:
– Чтобы превратить планету в ад для арваниан, нам необходимо будет превратить ее в ад и для нас самих. Такая война – это противоборство духа… мужества. Чтобы увеличить для арваниан цену завоевания, народу Момуса придется и самому заплатить дорогую цену. Возможно, на это уйдут годы. Они могут измотать нас первыми…
– Ха! – Все повернулись к Доруму, силачу и мастеру тарзакских уродцев. – Пейнтер. Ты полагаешь, момусиане лишены силы духа? – Остальные одобрительно кивнули.
Пейнтер потер глаза, потом опустил руку.
– Я видел такую войну раньше, Дорум. Шесть лет назад, во время восстания на Хессифе. У меня на глазах командира роты разорвало на куски… маленькая девочка попросила воды… она обмоталась проволокой, превратившись в ходячую бомбу. – Он отошел от стены. – Хватит у тебя духу превратить себя в бомбу, Дорум? Или превратить в бомбу жену или дочь? У хессифиан на это хватило духу, и этого оказалось недостаточно. Мы разбили их. Егеря подавили восстание.
Воцарилась мертвая тишина. Алленби видел, как углубляются морщины на лицах.
– Есть другие предложения? – Никто не шелохнулся. – Прекрасно. Пейнтер, с чего начнем?
Наавон Дор, командир арванианских наемников, забыл о линейном крейсере «Меч», несущемся к планете Момус: его стило порхало по экрану, закрывавшему одну из переборок каюты, движения художника были быстрыми и уверенными. На экране появились изображения суровых гор Арвана и резких ветров, сгибающих тонкие растения. Экран Наавона мог бы оживить рисунок: серые облака скользят за горами, деревья диа раскачиваются под ветром, – но он предпочитал достигать этого эффекта рисованием. На переднем плане появился утес, а на обрыве – вихрь линий и теней, который скоро превратился в подобие его самого: высокая фигура, приплющенная голова гордо вскинута, черные, как ночь, глаза пристально смотрят из-под выступающих надбровий на далекие горы. Наавон мгновение помедлил, всматриваясь в портрет. На герое была старомодная одежда: стоячий воротник и скрещенные ремни, как у старых арванианских наемников. Наавон нахмурился, потом узнал воина. Отец, почему я сейчас думаю о тебе?
– Наавон? – Старший офицер отвернулся от экрана. В люк просунулся его заместитель.
Наавон выключил экран, стирая изображение, и бросил стило на прикроватный столик.
– В чем дело, Госс?
– Многопалый прилетел с командного корабля и желает видеть тебя.
– Этим некорректным в расовом отношении словечком ты, полагаю, обозначаешь адмирала Садисса.
– Его самого.
– Возможно, Госс, тебе интересно будет узнать, что Са-дисс как ворлианец не более виноват в том, что у него четырнадцать пальцев, чем мы, арваниане, в том, что у нас десять.
– Да, Наавон. – Госс, старый солдат и верный друг старшего офицера, потупился, изображая конфуз, в уголках рта обозначились озорные морщинки. – Хотя не знаю. Виноват он или нет, а, бьюсь об заклад, бучу поднять может.
Наавон покачал головой:
– Чего хочет представитель нашего патрона?
Госс ухмыльнулся:
– Он желает предъявить кому-то обвинение.
Старший офицер вскинул брови и кивнул:
– Ладно, Госс. Пожалуйста, пригласи адмирала.
Госс повернул голову и крикнул:
– Эй, ты! Давай сюда! – А потом вошел в каюту, сел напротив Наавона и стал ждать появления ворлианского адмирала.
Садисс вошел. Арванианский командир с интересом наблюдал, как приземистый гуманоид, одетый в черный костюм и плащ, осматривает каюту, высматривая, куда сесть. Наавон указал на табурет:
– Это лучшее, что я могу предложить, адмирал.
Садисс бросил злобный взгляд на сидящего Госса, потом повернулся к Наавону:
– Я лучше постою.
– Как хотите. – Госс поднял ногу в ботинке, положил ее на табурет, сверху закинул другую ногу. У Наавона мелькнула мысль, не следует ли ему объяснить ворлианцу, что Госс так же ведет себя и с арванианскими офицерами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27