Перед тем управляющий стоял, склонив голову, словно... молился. Нет, он не молился. Он прислушивался — не то слушал что-то, не то ожидал услышать...
— Ох, здравствуйте, мистер Хейз, — произнес он.
На нем сегодня была красная лыжная куртка. Он оперся на костыли и улыбнулся обезоруживающей мальчишеской улыбкой.
— Здравствуйте, мистер Уландер, — отозвался Хейз. — Не будете ли вы так добры, мистер Уландер, объяснить мне, какого дьявола вы ищете в моей комнате?
Управляющий выглядел удивленным. Поднял брови, голову склонил набок... Он выглядел почти так, как если бы это он вернулся к себе в комнату и застал там постороннего человека. Но в этом восхитительно невинном выражении сквозила растерянность. Уландер определенно в чем-то проштрафился. Все с той же мальчишеской улыбкой он оперся поудобнее на костыли и приготовился объяснить... Хейз ждал...
— Вы ведь сказали, что отопление не работает, — заговорил Уландер, — так вот я проверял...
— В этой комнате отопление отлично работает, — заявил Хейз. — Речь шла о соседней комнате.
— А! — качнул головой Уландер. — Вот как!
— Да, так.
— Действительно. Я тут пощупал батарею и мне показалось, что все в порядке.
— Естественно, — сказал Хейз, — потому что оно и было в порядке. Сегодня утром я вам сказал, что не работает отопление в номере сто четыре. А это — сто пятый. Вы что, новичок здесь, мистер Уландер?
— Я, наверное, вас не понял.
— Надо полагать... Не стоит допускать такие ошибки, мистер Уландер, особенно если иметь в виду, что гора кишит полицейскими.
— О чем вы говорите?
— О девушке. Когда эти так называемые полицейские примутся расспрашивать, то, пожалуй...
— О какой девушке?
Хейз долго смотрел на Уландера. Удивление, написанное на лице его и в глазах, казалось достаточно искренним, но возможно ли, чтобы на горе Роусон нашелся человек, еще не слыхавший об убийстве?
Возможно ли, чтобы Уландер, управляющий пансионатом, переполненным лыжниками, не знал о смерти Хельги Нильсон?
— О девушке, — пояснил Хейз, — Хельге Нильсон.
— Что с ней случилось?
Хейз достаточно хорошо играл в бейсбол, чтобы не торопиться бросать мяч прежде, чем прощупает противника.
— Вы с ней знакомы? — спросил он.
— Конечно, знаком. Я знаю всех лыжных тренеров. Ее комната здесь, в конце коридора...
— Кто еще здесь живет?
— Зачем вам?
— Хочу знать.
— Только она и Мэри. Мэри Файрс. Тоже тренер. И... да, и новичок. Ларри Дэвидсон.
— Он тренер? — спросил Хейз. — Такой высокий?
— Да.
— С горбатым носом? С немецким акцентом?
— Нет, нет. Вы говорите о Гельмуте Курце. Тот говорит с австрийским акцентом. — Уландер помолчал. — А... зачем это вам?
— Между ним и Хельгой что-нибудь есть?
— О, этого я не знаю. Они тренируют вместе, но...
— А Дэвидсон?
— Вы про Ларри Дэвидсона? То есть хотите спросить, встречается ли он с Хельгой?
— Да, именно об этом я хочу спросить.
— Ларри женат, — сообщил Уландер, — так что я не думаю...
— А вы?
— Не понял.
— Вы и Хельга. Есть что-нибудь между вами?
— Хельга — мой хороший друг, — заявил Уландер.
— Была, — поправил Хейз.
— А?
— Она мертва. Сегодня днем погибла в горах.
Вот когда Хейз бросил мяч — и попал в цель.
— Боже... — пробормотал Уландер, и челюсть его отвисла. Он покачнулся, шагнул назад и наткнулся на туалетный столик. Костыли упали. Пытаясь сохранить равновесие, он взмахнул ногой в гипсе и едва не упал. Хейз поймал его за локоть, нагнулся за костылями, подал. Уландер все еще не пришел в себя. Он, не глядя, протянул руку, нащупал костыли и снова уронил. Хейз опять их поднял и сам засунул под мышки Уландеру, который оперся на туалетный столик и уставился невидящим взглядом на противоположную стену с рекламной афишей о развлечениях в Кинбели.
— Она... она всегда пренебрегала опасностью, — проговорил он. — Часто на спуске... Я ей говорил.
— Это не был несчастный случай, — сказал Хейз. — Ее убили.
— Не может быть, — Уландер замотал головой. — Не может быть!
— Может.
— Нет. Все любили Хельгу. Никто бы... — Он продолжал качать головой. Взгляд его не отрывался от афиши Кинбели.
— Сюда придут полицейские, мистер Уландер, — продолжал Хейз, — причем вполне реальные. Они будут долго и настойчиво все расспрашивать. Они будут так шарить, как вам и не снилось. Они церемониться не станут. Они ищут убийцу. А вот вы...
— Я... зачем же я, по-вашему, сюда пришел? — спросил Уландер.
— Не знаю. Может, карманы хотели обшарить. Лыжники часто оставляют бумажники и цен...
— Я не вор, мистер Хейз, — перебил Уландер с достоинством. — Я здесь только ради того, чтобы позаботиться о вашем отоплении.
— Ну, тогда мы квиты, — отозвался Хейз. — Когда явится полиция, здесь многим, в том числе и вам, станет жарко.
Глава 7
Он нашел обоих техников в отдельной кабинке кафе-ресторана. Подъемники останавливали в половине пятого — местная администрация считала самыми опасными для лыжников вечерние часы, когда плохая видимость и физическая усталость ослабляют внимание. Техники оказались крепкими седоватыми мужчинами в толстых шерстяных свитерах, они сидели, одинаково обхватив толстыми пальцами кофейные чашки. Им часто приходилось подсаживать лыжников на кресла или снимать их оттуда, и они приучились работать вместе, понимая друг друга с полуслова. Даже речь их казалась плодом одного ума, хотя говорили два языка.
— Меня зовут Джейк, — представился один. — А это Обадия, а коротко — Оби.
— Да, только сам-то я не слишком коротенький, — вставил Обадия.
— Ум у него короткий, — сообщил Джейк и ухмыльнулся. Обадия тоже ухмыльнулся. — Так ты фараон, что ли?
— Да, — признался Хейз. Он показал им значок сразу, как только подошел. И тут же соврал, заявив, что помогает в расследовании, что его прислали из Айсолы, потому что какой-то неизвестный преступник собирается здесь совершить преступление — в общем, наплел с три короба, но Джейк и Обадия, кажется, поверили.
— И хочешь знать, что там за люди взбирались на кресла, так? Тедди тоже хотел.
— Тедди?
— Тедди Вэйт. Шериф.
— Ага. Ну да, — сказал Хейз. — Верно?
— Почему бы тебе у него не спросить? — поинтересовался Обадия.
— Да я спросил, — солгал Хейз. — Но иногда возникают новые факты. Тогда расспрашиваешь свидетелей лично, понимаете?
— Ну, мы-то ведь не свидетели, — сказал Джейк. — Знаешь же, что мы не видели, как ее убили.
— Но вы ее посадили на кресло, верно?
— Точно. Он подсадил.
— И кто-то сел вместе с ней, верно?
— Верно, — согласился Джейк.
— Кто? Так это все хотят узнать — кто, — хмыкнул Джейк.
— Вот что самое неприятное, — добавил Обадия.
— А вы не помните? — спросил Хейз.
— Помним, что падал снег, это мы точно помним.
— Мы еле кресла видели, так густо валил. — Очень трудно отличить лыжников друг от друга — при таком-то ветре и снегопаде, правда, Оби?
— Попросту говоря, невозможно, Джейк.
— Но Хельгу вы узнали, — бросил Хейз.
— Само собой. Но она с нами поздоровалась, понимаешь? Сказала: «Здравствуй, Джейк, здравствуй, Оби». И села в то кресло, что ближе к платформе, на внутреннее. А он — на другое...
— Он? — переспросил Хейз. — Значит, это был мужчина? На соседнее кресло сел мужчина?
— Гм, точно сказать не могу, — задумался Джейк. — Раньше женские лыжные костюмы отличались от мужских, но теперь-то уже не отличаются.
— Совсем не отличаются, — подтвердил Обадия.
— К примеру, догоняешь, догоняешь какую-нибудь девчонку в красных штанах, догнал — оказывается парень. Вот так-то...
— Значит, вы не можете сказать, мужчина ехал рядом с Хельгой или женщина, так?
— Точно так.
— Может — мужчина, может — женщина.
— Это лицо что-нибудь говорило?
— Ни словечка.
— Как он был одет?
— Так ведь мы не убедились, что это был он, — напомнил Джейк.
— Да, конечно. Я хотел сказать... лицо, занявшее кресло. Думаю, проще будет принять ему какой-нибудь пол.
— Что принять?
— Пол... допустим пока, что лицо это было мужчиной.
— Ага, — Джейк задумался. — Ладно, как скажете. Но, по-моему, так рассуждать не годится.
— Да ведь я не рассуждаю. Я только хочу упростить...
— В чем дело, все ясно, — прервал Джейк. — Конечно, так проще. Но все-таки не годится, право.
Хейз глубоко вздохнул.
— Э-э-э... как он был одет?
— В черное, — ответил Джейк.
— Черные брюки, черная куртка, — вставил Обадия.
— В шапке?
— Нет. В низко надвинутом капюшоне. И в черных очках.
— Рукавицы или перчатки? — спросил Хейз.
— Перчатки. Черные.
— Вы не заметили, была какая-нибудь эмблема на рукаве или нет?
— Какая эмблема?
— Переплетенные буквы П и Р, — объяснил Хейз.
— Как у лыжных тренеров? — спросил Джейк.
— Вот именно!
— Это носят на правой руке, — с некоторой досадой сообщил Обадия. — Я же говорил, что это лицо заняло внешнее кресло! Как мы могли видеть правый рукав, хоть бы там что-то и было?
Хейзу внезапно пришла в голову нелепая мысль. Он поколебался, прежде чем задать вопрос, но в конце концов подумал: «Черт с ним, почему бы не попробовать?»
— Это лицо, — спросил он, — не было... не носило костылей?
— Чего не носило? — изумился Джейк.
— Костылей. Ноги в гипсе не заметили?
— Какого черта... ничего не понимаю, — возмутился Джейк, — у него были лыжи с палками. Костыли, гипс! Боже мой! И без того поди попробуй вскарабкаться на этот чертов подъемник. Воображаю!..
— Ладно, — отступил Хейз. — Оставим эти подробности. Сказало ли это лицо что-нибудь Хельге?
— Ни слова.
— А она ему что-нибудь сказала?
— Насколько мы могли слышать, нет. Ветер выл, как бешеный.
— Но вы расслышали, когда она сказала: «Здравствуйте».
— Точно.
— Значит, если бы она сказала что-нибудь этому лицу, вы бы это услышали?
— Точно. Ничего мы не слышали.
— Вы утверждаете, что он держал палки. Не заметили в этих палках ничего необычного?
— По-моему, палки как палки были, — пожал плечами Джейк.
— На палках были розетки?
— Не заметил. А ты, Оби?
— Да кто же это мог заметить?
— В особом случае, — не сдавался Хейз. — Будь там что-нибудь неладное, сразу бы заметили!
— Я ничего неладного не видел, — заявил Обадия. — Я только подумал, что этому приятелю должно быть очень холодно.
— Почему?
— Потому что он низко надвинул капюшон и замотал почти все лицо шарфом.
— Каким шарфом? Вы ни о чем таком еще не говорили.
— Верно! На нем был красный шарф. Закрывал нос и губы до самых очков.
— Гм-м-м, — промычал Хейз, и все трое немного помолчали.
— Это ведь вы уронили палки, когда подымались? — спросил, наконец, Джейк.
— Да.
— Я вас запомнил.
— Если помните меня, то как же не запомнили Хельгиного соседа?
— Хотите сказать, мистер, что я его должен помнить?
— Я только спрашиваю.
— Ну как увижу человека в черных брюках, черной куртке с капюшоном, в темных очках и замотанного шарфом, так, может, и узнаю. Только вот мне кажется, что вряд ли он до сих пор в таком наряде расхаживает, а?
— Полагаю, что не расхаживает, — вздохнул Хейз.
— И я так полагаю, — отозвался Джейк. — Хоть я и не фараон.
Глава 8
На горы спускались сумерки.
Закат разлился по небу и обагрил снега. Вьюга начала стихать, облака таяли под лучами заходящего солнца. Над горами, над долиной, над городом — везде царила невероятная тишина, тишина, которую нарушал только легкий звон автомобильных корпусов под ветром.
Хейз отыскал Бланш, устроил ее в главном здании у камина, снабдил двойным шотландским виски и полудюжиной спортивных журналов.
После этого он поднялся к себе, переоделся и засунул под брючный ремень свою верную «пушку» 38-го калибра. «Пушка» была тяжелой и давила...
Он отправился вверх по склону горы, пробиваясь через завалы снега точно под трассой канатной дороги.
Вокруг все было тихо. Подъемник не работал.
Гора была безлюдной и будто уснувшей...
Подъем оказался нелегким.
Снег под канатной дорогой никто не утаптывал, и Хейз карабкался с трудом, попадая на непроходимые снежные осыпи, выписывая зигзаги, повторяя трассу подъемника, и все же иногда ему приходилось выбираться из глубокого снега на плотно укатанную машинами дорогу справа. Сумерки сгущались. Он понимал, что скоро стемнеет полностью, поэтому захватил с собой фонарик из машины. Только теперь он подумал о том, что именно собирается там искать. Почти не оставалось сомнений в том, что все следы убийцы уже засыпала метель. Он снова обругал Теодора Вэйта и его инвалидную команду. Послал бы он сюда кого-нибудь сразу же, как только обнаружили мертвую девушку, тогда еще была бы надежда найти какие-нибудь следы.
Хейз продолжал подниматься. После целого дня на лыжах он чувствовал себя физически и духовно истощенным, мускулы отказывались шевелиться, глаза воспалились. Когда горы погрузились во мрак, он нажал кнопку фонарика. И тут же провалился в снег по пояс. Потерял равновесие, упал, поднялся снова. Снег почти перестал, но ветер после захода солнца поднялся опять — злой, пронизывающий ветер, свистящий, между деревьями по бокам канатной дороги, сдувающий облака с неба. Возник тонкий лунный серп и кое-где звезды. Облака проносились между ними, как беззвучные отряды конницы, и откуда-то с гор доносился пронзительный вой ветра, протяжный свист, проникающий до мозга костей.
Хейз снова упал.
Сыпучий снег забрался за воротник куртки, холодные струйки поползли по спине. Он попытался вытряхнуть снег, потом поднялся и упрямо пошел дальше. Обувь его не подходила для таких экспедиций, она закрывала ноги только по щиколотки и не могла уберечь их от снега. Как-то вдруг он осознал, что ноги совсем окоченели. Он стал жалеть, что так безрассудно взялся за это дело.
Он уже прошел, наверное, треть длины подъемника. Гора, притихнув, тонула в полном мраке, слышался только первобытный свист ветра. Карманный фонарик бросал маленький круг света на снег впереди.
Подъем становился все круче.
Хейз остервенело карабкался вверх. Внезапно свет фонаря коснулся чего-то, блеснувшего на миг, но Хейз продолжал идти. Потом он остановился. Обернулся и посветил назад. Того, что блеснуло, уже не было. Выругавшись, Хейз медленно описал лучом фонаря широкий круг. Что-то снова блеснуло.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22