Стук ходиков тонул в гнетущей, вязкой атмосфере пустоты, однако Ян почувствовал, что, входя в комнату, он что-то изменил в ней, какой-то уже установившийся порядок нарушился, и стены стали как будто раскрываться вокруг него. Смутная глубина изливалась ему навстречу, и Ян чувствовал невидимые волны, мягко струящиеся по бокам, плавно обтекающие его руки и плечи. «Ну и намерзся я на улице, – подумал Дудка, – как в воду теплую тут окунулся».
– Эй! – тихо позвал он. – Ты спишь?
Никто не отозвался. Дудка подошел ближе к изголовью и протянул руку, слегка коснувшись своего необычного гостя. Внезапно кончики его пальцев вспыхнули и тускло засветились в полутьме комнаты. Разинув рот, Ян остолбенело уставился на руку – кисть ощущала холод и легкое покалывание. Затем свечение померкло и постепенно угасло. Ян нерешительно пошевелил пальцами – рука слушалась, только слегка онемела. Он опустил руку и увидел старика.
Тот лежал на постели, тело его вытянулось, черты лица заострились. Руки старика свободно лежали вдоль тела, глаза были прикрыты. От всей его фигуры веяло холодом и спокойствием.
Ян распахнул плащ и приложил ухо к груди старика. Сердце не билось, однако, коснувшись ладонью своей груди, он не услышал и стука собственного сердца. «Возьми себя в руки, успокойся, – шепнул внутренний голос. (А может быть, это сказал его дом?) – Он мертв, и ты это знаешь. Все вышло так, как он и сказал. Теперь тебе нужно выполнить его волю. Конь старика стоит в сарае, доверши остальное».
За время войны Ян привык к виду и образу смерти. Однако то было в бою, здесь же суровая торжественность и строгая простота Исхода поразили Яна, ввергли его душу в трепет, и вновь вернулось ощущение нереальности происходящего. Перед глазами все затуманилось, кровать с умершим вдруг поплыла, задрожала в потоке чего-то, подобного теплому воздуху. Едва она исчезла, тут же появилось нечто большое, белое и восковое на вид. Оно растекалось и пульсировало, словно силилось войти в какую-то единственно верную форму; потом картина прояснилась, все остановилось, и Ян увидел Свечу. Высокая и истонченная, она догорала в глубине комнаты, над пламенем вился легкий дымок, но запаха Ян не ощущал. Свеча догорала и вот-вот должна была погаснуть. Он смотрел во все глаза на тонкий слабый огонек, теплившийся в огарке, и со страхом думал о том, что будет, когда кончится воск. Фитиль некогда был крепок и толст, теперь же от него остались лишь тлеющие волоски, скрученные в жгут. Наконец облачко дыма вырвалось из огарка, фитиль догорел. Неожиданно яркое, ослепительно белое пламя вспыхнуло перед глазами Яна, он зажмурился – в это мгновение ему показалось, что мир перевернулся.
Когда глаза привыкли к полутьме комнаты, все изменилось. Видение исчезло, перед ним была постель, и на ней лежал мертвый в пыльном дорожном плаще. Вновь стучали ходики, за окном в ночи где-то запел сверчок. Ян повернулся на негнущихся ногах и вышел из комнаты. Небо было по-прежнему черно, все в мелких осколках звезд. В стойле неподвижно стоял конь, бока его были покрыты расшитой попоной. Глаза коня были по-прежнему закрыты. Ян вывел его под уздцы и остановился у крыльца, не в силах подняться по ступеням. Вдали мигнула зарница, и вдруг первая капля дождя упала ему на щеку. Зашумел листвой тополь, ветер пролетел через двор, растрепал Яну волосы и подтолкнул его в спину. Оставалось довершить остальное. Ян оставил коня под крыльцом и скрылся в доме. Снаружи сияли звезды, молодые листья пробудившихся деревьев шелестели в ожидании рассвета. Светало.

Когда они достигли дубравы, темнота рассеялась окончательно. Воздух был серый, по-утреннему мутный. Стояла мертвая тишина, даже сороки еще не проснулись в рощах, а прочие птицы крепко спали в гнездах. Было влажно, земля уже покрылась молодой порослью травы, редких злаков и первоцвета. Конь ступал осторожно, шея его была перехвачена крепкой веревкой, другой конец ее опоясал умершего. Ян представил себе со стороны их молчаливую группу, призрачно проплывающую в рассветной яви мимо холмов и деревьев, и ему стало не по себе. Тогда он решил остановиться. Оглянувшись, Ян не увидел дома, скрытого в низине, поросшей яблонями и березами. Он некоторое время колебался, затем, решившись, окликнул старика. Тот не шелохнулся. Конь, казалось, дремал, переминаясь с ноги на ногу. Еще раз окликнув и не получив ответа, Ян подошел к мертвому и заглянул ему в лицо.
Лицо старика было темно, черты лица заострились. Под кожей разлилась восковая бледность, она словно боролась с темнотой, но оба цвета были мертвенны, лишены иных красок, и таким же тусклым казался окружающий воздух: не было солнца, чтобы согреть, оживить предрассветную стынь. Тишина стояла вязкая, густая, в ней тонули шорохи спящего леса. Даже река, казалось, замедлила свой ход, и только угадывалось неустанное движение воды где-то тут, рядом, за лесным логом, затянутым белесой дымкой.
– Его нельзя так оставлять, – пробормотал Ян. В памяти ворохнулись воспоминания о том, как приходилось хоронить убитых на поле боя, как крошилась земля и пот заливал глаза. Еще не зная, что будет делать дальше, он шагнул к лошади и взял ее под уздцы. У Коростеля не было с собой лопаты, и он почувствовал, что стоит, машинально ковыряя носком сапога мягкий хвойный ковер земли, словно пробуя ее мягкость, податливость, словно выверяя что-то, еще непонятое, но уже близкое, чреватое разгадкой. Ян наклонился и подхватил щепоть земли. Она была полна красноватых комьев глины и чего-то черного, перемешанного с мелкими корешками дерна. Сухая глина, рассыпавшись, просочилась меж пальцев, и в этот миг Ян вновь ощутил: все вокруг вновь изменилось, словно земля слегка повернулась, а он остался стоять на месте. Коростель поднял голову.
Он стоял у куста шиповника на краю поляны. Неподалеку, опустив голову, застыл конь со своей печальной ношей. Между ними раскинулась опушка. На том месте, где только что был Коростель, струился легкий туман, постепенно истончаясь и тая в утреннем небе. Ян не мог понять, как это случилось, и тут же на него вдруг навалилась усталость вперемежку с каким-то нервическим страхом: коленки дрожали, ноги стали ватные, как во сне с погоней и неожиданным пробуждением. Он понял, что все уже сделано, все кончилось, повернулся и с отчаянием огляделся вокруг.
Не было ни голосов, ни видений, только тишина звенела, а в небе с металлическим хрустом поворачивались звезды, уже невидимые в белом утреннем мареве. «Он чужестранец, у них свои обряды и обычаи», – прошептал сам себе Дудка, с ужасом осознавая, что не слышит собственных мыслей. Он повернулся, сунул руки в карманы куртки и зашагал прочь – туда, где его ждал невыспавшийся за ночь дом.


* * *

Во дворе все было тихо. Он закрыл калитку на крючок, опустил ведро на дно колодца и зашел за дом по нужде. На притолоке стояла давешняя миска с водой, но Ян замерз, только взглядом по ней скользнул и быстро вошел в дом. Дверь отворилась, из комнаты пахнуло теплом. Он шагнул внутрь и поспешно задвинул щеколду.
«Это ты?» – спросил дом, и в голосе его была тревога. «Угу», – буркнул Ян, поспешно раздеваясь на ходу и норовя скорее запрыгнуть в теплую постель. Однако на полпути, уже занося ногу над одеялом, он вздрогнул как ужаленный, остановился и бочком-бочком попятился от кровати, где еще недавно лежал умерший. С минуту он стоял, оторопев, затем уселся на свой старый диванчик, подложил под голову маленькую подушку-думку, закутался в солдатское одеяло и облегченно вытянул ноги. Потушив огонь, он почувствовал, как медленно проваливается в мягкую бархатную яму, но выбираться из нее ему уже не хотелось, сон овладел им полностью.
Лежа на дне мира, Ян с удивлением взирал на образы и видения, теснившиеся в его усталом воспаленном мозгу. Он видел старика и его коня – обоих с закрытыми глазами, двор в лунном свете, какие-то тени за калиткой, звезды, отражающиеся в колодезном ведре, пустую кровать, белеющую в глубине комнаты. Затем все подернулось рябью, как озерная вода в октябре, затеплился свет, и Ян Коростель вновь увидел Свечу.
Она колыхалась в воздухе, огонек мерцал и тлел на догоревшем фитиле. Какое-то мгновение пламя колебалось, затем язычок огня утончился и истаял, выдохнув струйку бесцветного дыма. Ян спал и не мог видеть, как в эту минуту за рекой что-то ярко сверкнуло и вспыхнуло, подобно упавшей звезде. Однако в отличие от падучей звезды или кометы сияние ударило внизу, где-то меж деревьев, и несколько мгновений спустя вверх, в небо, устремился столб огня и, достигнув его, озарил небосвод. Вновь вспыхнули ночные звезды, серебристые мириады приняли в свой мир лучик света. Когда же он растворился в небесных просторах, звезды вновь стали меркнуть. Всего этого спящий Ян не видел, но Свеча в его сне стала расти, наливаться мертвенным светом и вдруг брызнула, сверкнула неистовым сиянием, будто зажглась вновь. Яну снилось, что все опять перевернулось вверх ногами, а свет рос, ширился, заливал собою все вокруг. Коростель открыл глаза, но свет не уменьшился. Свеча пропала, а комната была залита солнцем и за окном пели утренними голосами птицы.

ГЛАВА 2
ГОСТЬ ИЗ ДОМА – ГОСТЬ В ДОМ

Письмо было написано на листке плотной серой бумаги неизвестной в этих краях фактуры, испещренной сеткой мелких белых трещинок вытершегося узора. Ян нашел его под подушкой постели, на которой ночью лежал незнакомец. Он собирал после умершего белье, чтобы потом сжечь его по обычаю где-нибудь в поле, на открытом месте. Серый листок был исписан торопливой рукой, слова налезали друг на друга, однако почерк был четкий, уверенный и выдавал характер твердый и решительный.
Ян вспомнил события прошедшей ночи, и у него вдруг пересохло в горле. Он снял с полки бутылку старого виноградного вина, плеснул в большую глиняную кружку красную пахучую жидкость. «Он написал его, когда лежал ночью и умирал, а я спал рядом. А сейчас я проснулся и, кажется, даже испугаться не успел за все, что было этой ночью». Все, что с ним произошло за ночь, утратило прежнюю остроту, утреннее солнце стерло с неба холодные звезды. Однако сейчас в душе у него было смятение, и он никак не мог решиться прочитать письмо старика, которого он оставил вчера в лесу.
Ян глотнул теплого терпкого вина, в голове прояснилось. Тогда он положил листок на стол у окна, откуда доносились беззаботные птичьи разговоры, и стал читать.

Ян!
Я хочу поблагодарить тебя за все, что ты сделал для меня. Извини, я внес в твою жизнь неприятное беспокойство. Что ж, во всем виновато провидение и, наверное, мой конь. Он всегда лучше меня разбирался в людях. Я же в последнее время, похоже, что-то перестал понимать в жизни, иначе не оказался бы здесь в таком плачевном положении. Ты открыл передо мной дверь черной звездной ночью, когда я уже утратил надежду. Поэтому я оставляю тебе подарок, надеюсь, он поможет тебе лучше понимать жизнь и себя в ней. Ты найдешь его под окном, когда стемнеет.

Ян бросил взгляд на подоконник, но, кроме сухих цветков и пучка душицы, там ничего не было.

Меня не ищи. Я теперь уже в другом лесу, если только там они есть. Время мое на исходе, скоро утро. Жаль, что все так получается, ведь ты многого не ведаешь. Меня в этих краях не знают, и будет лучше обо мне не распространяться. Есть только один человек, который может меня искать. Его имя – Травник. Ему ты должен рассказать обо всем, что сегодня случилось. Кто на меня напал – я не знаю, но это не главное, что меня сейчас тревожит. Кажется, близится утро, а силы мои меня уже покидают. Я не назвал тебе своего имени. Их у меня несколько, но они тебе ни о чем не скажут. Музыкальной ловкости у меня нет, но если ты – Коростель, то я скорее всего Клест, если ты слыхал о такой птице. Прощай, и да будет жизнь твоя светлой и не пребудет с тобой тьмы.
Клест.
Ниже подписи стоял какой-то знак или символ, смысл которого Ян не понял. Под ним было написано несколько слов на разных языках и, похоже, разными почерками. Некоторые буквы были совершенно непонятны, они больше походили на рисунки или значки. Заканчивали лист несколько строк, как показалось Яну, стихотворного текста, либо это было какое-то заклинание или наговор – прочитать их он не сумел.
Коростель отложил листок и какое-то время сидел без движения, глядя в окно. Затем встал, тяжело вздохнул и принялся собирать с постели белье. Свернув простыню, Ян уложил ее в наволочку от подушки, отворил дверь и вышел во двор. Положив белье на траву, он разжег огонь на костровом месте, где обычно сжигал мусор, и присел на пенек, который недавно специально приволок из леса вместо лавки. «Нужно навести в голове порядок», – подумал Ян. Мысли путались, он никак не мог сосредоточиться. Мелкие ветки вспыхнули, и он подсыпал хвороста. Огонь нужен был жаркий, чтобы сгорело все без остатка, а уходить далеко от дома Дудке не хотелось. Сырые валежины отдали легкий дымок, который тут же подхватил свежий утренний ветер. Коростель отодвинулся и взял с травы белье. В это время за его спиной кто-то негромко кашлянул. От неожиданности Ян вздрогнул и резко обернулся.
Перед ним за забором стоял человек в дорожной одежде лет двадцати семи – тридцати и улыбался ему. Что-то неуловимое в чертах его лица говорило о том, что родом он из каких-то других земель. Рядом у поваленного бревна стояли еще шестеро его спутников. Все были в запыленных плащах разного цвета, с походными мешками за спиной. Оружия Ян не заметил, однако оно вполне могло скрываться в складках широких плащей. Как они оказались у его подворья, Коростель не заметил.
– Просим извинить, хозяин, за столь раннее вторжение, – с веселой улыбкой сказал человек, стоящий перед Яном.
«Наверное, старший в компании», – отметил про себя Дудка.
– У нас есть к вам дело, и это очень важно.
Улыбка незнакомца обезоруживала, однако в мыслях у Яна была полная сумятица, и ему не улыбалось встречать сегодня гостей.
– Вы еще не вторглись сюда, пока не перелезли забор, а сидеть на бревне может каждый, кому заблагорассудится.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53