— Вздрогнув, он мотнул головой в сторону цитадели. — Разве вы не знаете, что такое привычка к наркотику? К пище, энергии — все равно. Если не сдерживать ее своей волей, она пожрет тебя…
— Честь — одно дело, — вмешался Дэмьен. — Глупость — совсем другое. Возьми кровь, ты, или я должен сам вылить ее в твою проклятую глотку?
Светлые глаза встретили его взгляд. И Охотник медленно кивнул.
— Верю, что ты это сделаешь, — прошептал он.
— Возьми.
Посвященный медленно отнял одну руку от меча и коснулся руки Сиани. И поднес бумажную чашу ко рту, и выпил. Дэмьен увидел, как дрожь пробежала по его телу, когда он впитывал драгоценный напиток. Наслаждение? Боль? Таррант не протестовал, когда она вновь наполнила чашу, и не отказался от ее дара. Пока он пил, Дэмьен взял полоску ткани, приготовленную когда-то для перевязки, и протянул ее Сиани. Та плотно обмотала руку.
Когда все было кончено, Охотник пошевелился. Медленно, с усилием он засунул меч в ножны, и Сотворенная защита спрятала его мощь. И даже Таррант вздохнул — казалось, с облегчением, — когда холодный огонь скрылся из виду.
— Ну, рассказывай, в чем дело? — Дэмьен ткнул пальцем в разрисованный камень у его ног. — Что это за штуки?
Прежде чем ответить, Охотник глубоко вздохнул.
— Наш враг защитил кору планеты, — сообщил он слегка дрожащим голосом.
— Зачем? — спросила Сиани.
— Видимо, чтобы Связать разлом. — Голос Охотника упал до шепота. — Остановить движение земли.
— Но ты же говорил, что это невозможно.
— Надолго — невозможно. Но если и не рассчитывать надолго, если ослепить себя мечтой о могуществе…
Он оглядел заснеженные горы, опутанные сияющей паутиной холодного огня, накрытые огромной сетью талисманов, что тянулись миля за милей строго по прямой. Тысячи бездействующих Творений, что втягивают в себя земную энергию, которая высвобождается при движении планетной коры.
— Я говорил, что она безумна, — прохрипел он, — я так думал. Но чтобы настолько… Бог мой. Когда это все рухнет — а оно рухнет рано или поздно, — как она думает, что произойдет? С ней, со всем, что она здесь понастроила?
— Думаешь, талисманы не выдержат?
— Как они могут выдержать? Энергия Фэа — величина постоянная. Давление в месте разлома постоянно растет. Вначале здесь, возможно, и хватало энергии, чтоб Связать землю в каком-то одном месте… Но теперь? Больше века давление копилось под спудом. Все больше и больше Фэа требовалось для поддержания статус-кво — и посмотрите, как ослабели здешние потоки. Куда пропадает энергия, если земля не движется?
Дэмьен обратился к Хессет:
— Что говорит ваш народ? Когда Хозяин Лема появился здесь впервые, в горах шли непрерывные грозы. Прошло время — и теперь их почти не бывает. — Он повернулся к Охотнику. — Здесь все время горел свет. Энергия светилась. Избыток.
— Вначале энергии было более чем достаточно для ее целей, — пробормотал Таррант. — Когда земля сдвигалась, к поверхности поднималась свободная энергия. Эти талисманы ее Связывали, а излишки стекали в небо. То, что оставалось, можно было смирить. Впитать в себя.
— Но зачем? — спросила Сиани. — Чего она хотела?
Серебряные глаза обратились к ней.
— Зачем Сензи похитил Огонь? Почему непосвященные так тянутся к свободной Фэа, рискуя погибнуть, лишь бы утолить неутолимую жажду? Каждый раз, когда Джаггернаут сотрясают толчки, находится дурак, который пытается Творить. Так вот, перед вами женщина, которая обездвижила саму землю и может наслаждаться энергией в безопасности. Но только до тех пор, пока ее охраняют талисманы. Она попалась в ловушку. Напомнить, о чем говорят ракхи? Грозы стали редки. Не потому, что энергии стало меньше, но потому, что все больше и больше ее уходит на поддержание Связи. Но подземное давление продолжает расти, равновесие становится все неустойчивей. И однажды талисманы не выдержат… — Он запнулся. Посмотрел под ноги. — Мы стоим на мине замедленного действия. Такой мощной, что трудно даже вообразить. И если ракхи говорят правду… она вот-вот взорвется.
— Ты знаешь, как ее взорвать, — тихо вставил Дэмьен.
Охотник обвел взглядом заснеженную землю, покрытую талисманами.
— Они соединены в одну последовательную цепь, — кивнул он наконец. — Если вывести из строя один элемент, полетят и остальные. Но сразу ли отреагирует земля? Есть множество вариантов…
— Но вероятность высока.
— Еще бы, вероятность высока. Никогда бы она не была так высока, не вмешайся человек. — Охотник тряхнул головой, словно не веря себе. — Нет, только тот, кто безоглядно пренебрегает сейсмическими закономерностями, может соорудить такую чудовищную глупость.
— Или тот, кто безоглядно увлекся погоней за властью, так что ничего вокруг не видит. По-моему, это тот самый случай.
— Она пожирала меня, — прошептал Охотник, обхватив себя руками, точно защищаясь от воспоминаний. — Она использовала мою боль, как фильтр, чтобы отцедить свежую энергию. Вот зачем ей Сиани. Живая мембрана, очищающая энергию, которой она так жаждет. Она думает, что с ее помощью сломает барьеры в своей душе, обретет могущество посвященной…
— Я думал, это невозможно.
— Это так. Но мечтать о власти не запретишь. Люди никогда не желали признавать свою ограниченность. Насколько легче, вопреки истине, считать, что природа оделила всех поровну, что одно лишь усилие воли — и препоны рухнут, и вся власть в твоих руках… — Он горько рассмеялся. — Как будто природа знает, что такое справедливость. Как будто эволюция постоянно не сталкивает нас между собой, чтобы выжил сильнейший.
— А Темные? — спросила Сиани. — Откуда они-то взялись?
— Это слуги. Симбиоты. Она разместила их в центре своей сети, чтобы они поддерживали ее могущество. Они служат ей глазами, ушами, руками, прочесывают землю в поисках того, что ей необходимо… а в обмен получают ее защиту. Это не так мало, ведь на этой земле больше нет колдунов-людей. — Глаза его сузились, в голосе зазвенела ледяная сталь. — Если мы хотим уничтожить ее тварей, начинать надо с нее. Или в критический момент она ударит нам в спину.
— Если мы освободим землю от Связи, это поможет?
Таррант явно испытывал сомнения.
— В цитадели тоже есть талисманы. Помню, что видел их, когда меня туда притащили. Но точно не знаю какие. Если против толчков, то крепость может выдержать. Одну-две минуты, не больше, но этого хватит. Она ведь будет предупреждена, не забывайте. Волна земной Фэа, что предшествует землетрясению, достигнет ее раньше. Она будет знать, что ее драгоценная защита не сработала, и если успеет за это время покинуть крепость… — Он запнулся. И очень тихо произнес: — Если только она не будет Творить в этот момент. Тогда она не спасется.
— А можно ее вынудить к Творению? — задал очевидный вопрос Дэмьен. — Отвлечь, чтобы она не глазела по сторонам?
— Как?
— Напасть на нее. Чтоб она должна была защищаться.
Таррант покачал головой:
— Это значит, что должен Творить и нападающий, и когда волна ударит… они погибнут оба. Нет, надо заставить ее саму, но как…
Он вдруг остановился. И медленно, глубоко вздохнул.
— Джеральд? — обеспокоилась Сиани. — Ты что?
Он обхватил себя за плечи. И молчал, сжимая пальцы.
— Ты знаешь способ, — тихо сказал Дэмьен.
— Может быть, — прошептал Охотник. — Но это очень опасно. Если бы она могла мыслить здраво, если бы мы могли предвидеть ее реакцию… но ни она, ни мы этого не можем. — Он покачал головой. — Слишком опасно, священник. Такой опасности мы еще не встречали.
— Ну-ка расскажи.
Светлые глаза остановились на Дэмьене. Серебряно-белые, с еле заметной краснинкой. Посвященный исцелялся.
— Ты должен пойти туда один, — негромко, но с вызовом выдал Таррант. — Если у нас не будет возможности — или необходимости — последовать за тобой, ты отправишься сам и встретишься с ней в одиночку. Ты должен пробраться в самое сердце крепости, вооруженный лишь собственным разумом и минимумом оружия. Ну как?
— Если я решу, что дело стоит риска, — осторожно сказал Дэмьен.
— Земли ракхов не будут подпитывать ее вечно. Потоки уже стали слишком слабыми, они не насыщают ее, они почти целиком уходят на поддержание охранной сети. Скоро она потянется за Завесу, а потом… Скорее всего придет на земли людей. Совершенно безумная, всегда голодная, а за нею — орды демонов, способных высосать разум из своих врагов, оставляя бессмысленную шелуху… Стоит это риска, преподобный Райс? Пойдешь ты в одиночку штурмовать цитадель, рискуя навлечь на себя ее ярость и ярость самой земли, но выиграть эту битву? Потому что я, похоже, знаю способ сделать ее слабой, но это должен выполнить человек. Разумный, но не посвященный. Только один из нас отвечает этому описанию. Как у тебя с отвагой, священник?
— Я пойду туда один и сделаю все, что нужно.
— В этом мало приятного, предупреждаю.
— В отличие от всего остального путешествия?
Против воли Охотник усмехнулся; и тут же лицо его исказила боль.
— Ты храбрый человек, преподобный Райс. Истинная отвага — вещь редкая. Я ожидал этого. Но дело не только в риске. — Серебряные глаза вспыхнули огнем. Ледяным, режущим, безжалостным. — Ты можешь довериться мне, священник? Безоговорочно? Ты можешь отдать мне себя ради спасения леди? Вручить мне свою душу на сохранение?
Дэмьен вспомнил, как однажды ему пришлось вытерпеть прикосновение души посвященного к своей — чтобы поддержать его. От одного воспоминания мороз прошел по коже. А ведь речь тогда шла о мимолетном контакте, не о глубоком проникновении. Даже холодный огонь в жилах, его боль, его ужас были несравнимы с этим… полным изменением. Оледенением души. Срастанием с разумом столь нечистым, что все, с чем он встречался, разъедала порча. Дэмьен вздрогнул, представив такое… но промолчал. Таррант не спрашивал его, понравится ли ему такой контакт. Он спросил, позволит ли он. Поверит ли ему.
Священник посмотрел на осунувшееся лицо посвященного. На кожу, еще недавно сожженную огнем. На слабость, что скрывалась под маской высокомерия. Только что из-за этой слабости он едва не расстался с жизнью. Человек, который страшился смерти больше всего на свете. Он рисковал жизнью, он терпел муки ради того, чтобы выполнить обещание. Сдержать слово. Исполнить обет, которому не был свидетелем никто из его спутников.
— Надеюсь, это временно, — тихо промолвил священник.
— Разумеется, — кивнул Охотник. — Надеюсь, мы оба выживем, чтобы расторгнуть договор.
— Ты даешь мне слово?
— Даю. — Светло-серые глаза блеснули злобой. К нему или к их врагу? — Полагаю, преподобный Райс, вы знаете, чего оно стоит.
Дэмьен чувствовал, что ненадежно балансирует на самом краю высокого обрыва и камень крошится под его ступнями. Но мрачная цитадель, которая маячила впереди, была страшнее неведомой глубины внизу; и вот он услышал свой голос, отстраненно, точно издалека:
— Ну что ж, Охотник. Скажи мне, что ты хочешь сделать.
Таррант кивнул. И обернулся к утыканному. С тех пор как он очнулся, посвященный ни разу не показал, что знает о присутствии Потерянного. Теперь же он оглядел припавшую к земле фигуру, взъерошенный светлый мех, защищавший хозяина от ночного холода, и будто разом вспомнил все, о чем ему рассказывали.
— Возвращайся к своему народу, — велел он пещерному ракху, жестом показывая Хессет, чтобы та перевела. — Скажи им, чтобы все как можно быстрей покинули эти места. Земля скоро начнет трястись, а здешние пещеры слишком хрупкие, чтобы защитить их. Скажи, чтобы шли вниз на равнины или на запад. Подальше от зоны разлома. Как можно быстрей. От этого зависит их жизнь. — Он бросил взгляд на ночное небо, рассчитывая время. — Завтрашняя ночь — последний срок. Скажи им это. Мы не начнем, пока ночь не опустится, и потом останется совсем немного времени. — Он взглянул на ракханку и предупредил: — Очень немного. Объясни ему так, чтобы он понял.
Красти с минуту смотрела на него с подозрением, потом закончила перевод. Словам ракхене понадобилось время, чтобы проникнуть в разум Потерянного; наконец уразумев, утыканный поспешно переспросил Хессет. Она зашипела в ответ с такой ненавистью, что это было понятно и без перевода. Утыканный застыл, разглядывая отряд. Он смотрел на Тарранта, долго и внимательно, но по лицу его было не прочесть, о чем он думает, потом резко повернулся и побежал в ночь, нервно подергивая хвостом. Мягкий снег заглушил звук шагов.
Дэмьен подождал, пока Потерянный скроется из виду, — главным образом, пока он перестанет слышать, — и бросил Тарранту:
— Не ожидал от тебя.
— Еще бы, — тихо отозвался Охотник. — Похоже, за эти дни я совершил много такого, чего сам от себя не ожидал.
— Не думала, что их жизни что-то для тебя значат, — с вызовом вставила Хессет.
Серебряные глаза обратились на красти, и в них блеснуло вялое злорадство.
— Ничего не значат. Но я признаю свои обязательства. — И он снова обратился к Дэмьену: — Ты спас мою жизнь. Вы все ее спасли. Но в твоем случае, преподобный… Я знаю, что это значило для тебя. Мы прошли одну школу — ты и я, — и я еще помню достаточно, чтобы понять, чего это тебе стоило.
«Какой боли», — говорили его глаза. «Какого стыда». Он кивнул туда, где тенью в ночи исчез Потерянный.
— Прими это как малое выражение благодарности. Несколькими сотнями смертей меньше. Они не будут у вас на совести, преподобный Райс. Это не перевесит всего зла моего существования… но это все, что я могу предложить, не рискуя лишний раз жизнью. Я сожалею об этом.
— Только помоги нам сейчас, и больше от тебя ничего не потребуется, — твердо произнес Дэмьен. — Для того я тебя и вытащил.
Джеральд Таррант поклонился. И если он и чувствовал сейчас слабость, ее пересилила ненависть к врагу. Такая ненависть, что представить было страшно. Жажда мести и кровь Сиани укрепили не только плоть, но и дух.
— Как скажешь, — прошептал Охотник.
44
Туннель был длинный, темный и весь провонял плесенью. Это значило, во-первых, что живые ходили здесь достаточно часто, разнося повсюду ее хрупкие споры; во-вторых, сюда не задувал зимний ледяной ветер.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76