Возможно ли, чтобы одному-единственному человеку удалось покорить себе такую мощь, когда тысячи других лишились жизни, пытаясь сделать это?
Вздохнув, он вернулся к действительности. Леди Си спросила счет и накинула на плечи жакет. Неужели они пробыли здесь так долго?
— Уже поздно, — улыбнулась она, извиняясь. — Мне пора возвращаться.
— Чтобы не встретиться с ними ? — Дэмьен постарался выговорить это непринужденно, но ему не удалось скрыть своей тревоги.
Им принесли счет, Дэмьен просмотрел цифры.
— В этом городе девяносто шесть языческих храмов, — тем временем предупредила его Сиани, — девятнадцать чародеев и около тысячи человек, считающих себя колдунами или чем-то вроде этого. Тебе не понравятся ни они, ни то, чем они занимаются. Поэтому не спрашивай.
— Не знаю, не знаю. Вот эта чародейка, к примеру, мне очень даже нравится.
Сиани поглядела на него. Слова Дэмьена явно смутили ее. Наконец она встряхнула головой:
— А ты куда приятнее, чем можно было ожидать.
Он усмехнулся:
— Стараюсь!
— Ты еще будешь в городе некоторое время?
— Если они меня вытерпят.
Женщина не спросила, о ком говорит Дэмьен. Это подтверждало, что она уже об этом знает. Ее Познание действительно было полным, что несколько неожиданно для такого места, как это.
Дэмьен вгляделся в окутанную ночью площадь и подумал о том, что может скрываться в такой темноте.
— Пойдем, — сказал он Сиани и бросил на столик несколько монет, — я провожу тебя до дома.
Если Собор даже издалека выглядел величественно, то вблизи он производил еще более сильное впечатление. Над меньшими арками парили более высокие, пространство между ними заполняла искусная резьба в самых разнообразных стилях. Огромное здание было сплошь покрыто несколькими слоями резных орнаментов, словно архитектор боялся чистого пространства. Но даже если обилие украшений казалось излишним по современным стандартам, это тоже было особенностью архитектуры Собора. Сила архитектуры Возрождения кроется в ее способности поражать зрителя величием.
Дэмьен остановился у подножия широкой лестницы перед входом в Собор и позволил себе открыться для всего, что предполагал найти в этом месте: слитой воедино веры тысяч людей, послушных одному закону; остатков великой мечты, пострадавшей, но не уничтоженной в ужасной войне, которая разделила Церковь и бросила человека на милость стихий этой чужой планеты; надежды, что однажды вера победит колдовство и вся Эрна наконец будет заселена, став безопасной для проживания.
Чувства переполняли Дэмьена, соединяясь с возбуждением от бегущего по жилам тепла из-за выпитого эля, радостью от успешного окончания путешествия, удовольствием от удачно складывающихся отношений с очаровательной женщиной.
— Если бы я не был таким грязным, — обратился он на прощанье к Сиани, — то попытался бы обольстить тебя.
— Если бы ты не был таким грязным, — с улыбкой ответила она, — это могло бы у тебя получиться.
«Великолепное начало», — подумал Дэмьен.
По ступеням Собора все еще спускались прихожане, разделяясь на два потока. Дэмьен не заметил одиноких женщин. Все они собирались в маленькие компании или же уходили в сопровождении мужчин. Даже сюда, на ступени храма Господня, пала тень Охотника.
Но вот последние верующие пожали руку своему священнику и вышли из храма, и огромные изукрашенные ворота стали медленно закрываться, оставляя ночь снаружи. Какое-то время Дэмьен в восхищении рассматривал причудливый узор, украшавший ворота, затем взошел по ступеням и постучал.
В воротах приоткрылась маленькая дверца, и оттуда выглянул человек в одежде священника с маленькой лампой. Дэмьен понимал, что на фоне сверкающих белых ступеней, после множества хорошо одетых прихожан он кажется привратнику, мягко говоря, неряшливым.
— Чего? — грубовато спросил привратник, и в тоне его голоса отчетливо прозвучало: «Закрыто на ночь!» Его подозрительный взгляд скользнул по мечу Дэмьена.
— Храм открыт?
Со вздохом раздражения привратник отступил, давая Дэмьену войти. Да, официально Собор оставался открытым, и любой мог войти, чтобы помолиться. Церковь придерживалась этой традиции и на востоке, и на западе. И если какой-нибудь грубый солдат хочет сделать это в такое время, привратник не имеет права прогнать его. Дэмьен знал это, задавая свой вопрос. Но когда он, пригнувшись, протиснулся через низкую дверцу и оказался в преддверье собственно Собора, привратник предостерегающе тронул его за плечо.
— Оставьте оружие, — холодно произнес он.
Дэмьен был больше удивлен, чем рассержен. Рукоять меча была хорошо видна над его плечом, и золотое навершие с гардой, имитирующей языки пламени, должно было внушить привратнику лучшие манеры. Неужели никто из их Ордена здесь не был так давно, что эти люди ничего не смыслят в их обычаях?
— Его Святейшество у себя? — поинтересовался Дэмьен.
Привратник посмотрел на него так, как будто Дэмьен произнес при нем Проклятие, и отряхнул свой рукав, словно одно присутствие невежи каким-то образом замарало его.
— Святой Отец занят, — резко ответил он. — Приходи утром, в обычное рабочее время, и ты сможешь испросить аудиенцию.
— Передай, что Дэмьен Килканнон Райс уже здесь, — перебил его Дэмьен. — Думаю, он захочет меня увидеть.
Привратник одарил его долгим, недобрым взглядом. Но в конце концов решил, что от этого неприятного гостя будет проще избавиться, исполнив его желание, чем пытаясь выставить вон. Подозвав послушника — улыбчивого юношу с чистыми глазами, — привратник грубо приказал ему:
— Пойди и сообщи Его Святейшеству, если он вообще впустит тебя, в чем я сильно сомневаюсь, что Дэмьен Килканнон Райс требует аудиенции, и немедленно.
Мальчик убежал, охваченный служебным рвением. Чтобы занять время, Дэмьен подошел к двери в само святилище и заглянул в щелку. Он увидел обитые бархатом скамьи, позолоченный алтарь и драгоценную мозаику, изображающую изгнание Пророком Единого Зла во тьму — одну из немногих картин, разрешенных Церковью.
«Хорошо, — подумал Дэмьен, — очень хорошо».
— Отец?
Юноша посыльный вернулся. Он уставился на Дэмьена широко раскрытыми глазами, полными благоговейного страха, когда привратник, явно шокированный, заюлил:
— Примите мои извинения, отец. Мы не знали, кто вы. Конечно же Его Святейшество примет вас.
Юноша повернулся, желая указать дорогу, но Дэмьен мягко отклонил его попытку:
— Не нужно. Я знаю, как пройти. Спасибо, сын мой.
Дэмьен чувствовал изумление мальчика, когда шел по мозаичному полу к тяжелой двери, которая наверняка вела к лестнице. Интересно, что ему наговорили? Дэмьен прислушивался, ожидая услышать шепот или какой-нибудь намек на движение позади, но только когда он достиг лестницы и двери уже закрывались у него за спиной, юноша украдкой поведал привратнику невероятную тайну.
В шепоте его было девять частей благоговейного изумления и лишь одна часть страха:
— Отец Райс — колдун…
Дэмьен тихо рассмеялся, поднимаясь по лестнице.
2
Образ Патриарха: совершенно белые волосы, орлиные черты лица, глаза холодные, пронзительно синие. Строго очерченные тонкие губы, мимолетный проблеск безукоризненных белых зубов. Смуглая кожа, иссушенная и истонченная возрастом. Резкие черты, говорящие о суровости и непреклонности. Его тело, как и лицо, с годами стало скорее жестким, чем слабым. Широкие сильные плечи, с которых каскадом ниспадали волны шелка цвета слоновой кости, скрывая фигуру старика в просторных складках. Сила в каждой черте, даже в манере держаться. Власть.
И что-то еще читалось на его лице, в глазах, в позе и… в голосе, густом баритоне, которому позавидовал бы любой певец. Гнев. Негодование. Отвращение.
Именно этого Дэмьен и ожидал.
— Вы с поручением? — холодно осведомился Патриарх.
Вдоль стен стояли шкафы с книгами, чередующиеся с маленькими окнами с витражными стеклами, которые превращали огни города в тысячи разноцветных искр. Вся обстановка в комнате буквально дышала роскошью: массивный письменный стол красного дерева, подушки малинового бархата на единственном кресле, тоже красного дерева, старинные драпировки и узорчатые ковры — все говорило о богатстве хозяина, осмотрительно и со вкусом используемом. Дэмьен огляделся, безуспешно пытаясь найти место, где можно присесть. Затем положил свой дорожный мешок на край полки и порылся в нем в поисках послания Ее Святейшества. На ближайших книгах осела пыль, поднятая им с мешка. Дэмьен почувствовал неодобрительный взгляд Патриарха даже раньше, чем взглянул ему в лицо.
— Ее Святейшество шлет наилучшие пожелания, — возвестил Дэмьен и достал пергаментный пакет.
Патриарх с минуту разглядывал послание, обратив особое внимание на то, что печать Церкви, подтверждающая его подлинность, расположена с краю, а сам конверт остался открытым. Патриарх поднял взгляд на Дэмьена. Холодные голубые глаза откровенно говорили: «Она доверяет тебе. Я — нет».
Наконец Патриарх развернул послание и углубился в чтение.
«Сила, — отметил Дэмьен, — он прямо-таки излучает силу».
Убедившись, что Патриарх полностью поглощен чтением документа, Дэмьен прошептал ключ к Познанию. Осторожно, очень осторожно — ведь если узнают, что он сейчас и здесь Творит волшебство, можно будет забыть обо всем, что он надеялся совершить. Но произнесенных слов никто не услышал. Фэа легко заструилось вокруг Дэмьена, сплетаясь в картину, которую ему предстояло разгадать. И… да, все обстояло именно так, как он и подозревал. Было бы удивительно, если бы Патриарх знал об этом. Человек старается объяснить свою собственную силу привычными понятиями. Вместо признания, что каждая его мысль вызывает мельчайшие колебания, распространяющиеся в потоках Фэа и изменяющие реальность по его воле. Что вполне естественно в здешних землях. Чародей с врожденными способностями, выбравший профессию, запрещающую ему осознать истинный источник своей власти…
Патриарх кивнул и изящной, ухоженной рукой вложил письмо в конверт.
— Она о вас высокого мнения, — произнес старик, бросив пакет на стол. Фраза, не выражавшая ни одобрения, ни порицания. Хотя Святая Мать написала совершенно ясно: «Это верный человек, он полностью предан нашему делу. Можете положиться на его честь, осторожность и осмотрительность». Патриарх пристально посмотрел на посланника и плотно сжал губы. — Хорошо. Я не обесчещу себя лицемерием, Дэмьен Килканнон Райс. Скажу только, что здесь тебя очень ждали — тебя и твою магию.
Патриарх медленно подошел к окну. Драгоценные кольца сверкнули на его руке, отражая огни города, когда он приоткрыл створку. Постояв немного, молча глядя на ночной город, как будто это помогало ему подобрать слова, старик разразился целой речью:
— С самых ранних лет служил я этой земле… Как только стал достаточно взрослым, чтобы понять, что это за планета и что она делает с людьми, я посвятил свое тело и душу нашему спасению. Это означает верность одному Богу в мире, где тысячи и тысячи божеств требуют поклонения, вознаграждая дешевыми и мелкими чудесами любые жертвы в их честь. Это означает связать себя с Церковью, которая до сих пор не может избавиться от памяти о своем величайшем поражении, когда храмы победителей вырастали, возносились и множились, как саранча. Я выбрал заведомо трудный путь, потому что я верил в это — верю в это, преподобный Райс! — и ни разу не усомнился в своей вере. Или в убежденности, что такая вера необходима, чтобы вернуть человеку его Земную судьбу! — Патриарх отвернулся к окну, подставляя лицо холодному ночному ветру, развевавшему его седые волосы. — Наиболее трудны в исполнении законы Церкви, относящиеся к области Фэа. Особенно в этом городе, где волшебство настолько дешево, что бедняки чаще могут купить видение обильной пищи, чем кусок хлеба… и потом умереть от голода, преподобный Райс. Их тела измучены голодом, но на бледных лицах сияют ужасающие своей неуместностью улыбки! Вот почему я верю в то, что делаю, — как верит моя Церковь уже почти тысячу лет. Мы не сможем покорить эту чудовищную мощь, раздробив ее между колдунами с их ничтожными заклинаниями и убогим чародейством. Чем больше мы будем использовать Фэа для утоления человеческой жадности, тем сильнее поднимется зловоние, порожденное нашей собственной невоздержанностью. Ганнон, живший в эпоху Возрождения, ясно видел это. По этой веской причине он и запретил колдовство — и я с ним согласен сердцем и душой. Если нужен пример того, что Фэа может сделать с человеком, когда завладеет им… вспомни Падшего Пророка. Или Первое Жертвоприношение. Подумай о чудовищах, сотворенных колдовством из людских кошмаров… Я поклялся истребить это, преподобный Райс. Любой ценой. Я поклялся, что Фэа будет покорено, как наставлял Пророк. И вот я получаю письмо от Святой Матери, в котором мне сообщают, что на западе начаты изыскания возможности управления мощью Фэа в интересах Церкви, для чего там собрали горстку разбирающихся в колдовстве людей. Колдовство! Даже облаченное в шелковые священные одежды, оно будет смердеть по-прежнему! Я спорил с ней, умолял ее!.. Как много бы я отдал, чтобы исцелить ее… Но твоя Святая Мать весьма своевольная женщина, и она все же решилась на это. И вот в моей Церкви раскол, преподобный Райс, мои мечты о спасении извращены… — Патриарх вновь повернулся лицом к Дэмьену, его холодные глаза сузились. — И ты — орудие этого извращения.
— Никто не принуждал вас принимать меня! — огрызнулся Дэмьен и тотчас раскаялся в своей несдержанности. Он ведь был готов к гораздо большему, чем это… Откуда такая вспыльчивость? Значит, его подтолкнуло на это Фэа, отвечая подспудному желанию Патриарха. Почему? Зачем ему это нужно?
«Чтобы я потерял самообладание, чтобы ему больше ничего не оставалось, как вышвырнуть меня вон?» Дэмьен был изрядно озадачен тем, что человек, не принимающий и не понимающий Фэа, может так успешно Действовать на него — даже не осознавая, что он делает.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76