– Терпеть не могу эти народные празднества, – сказал Пиндар, морща нос. – Никакой изысканности, только сплошной шум. Не понимаю, как правящая королева может поддерживать их в своей столице.
Его сотрапезниками были трое неизвестных мужчин, крепких, с незапоминающимися лицами, – таких полным-полно в любой таверне, на любой улице. При взгляде на подобное лицо всегда невольно возникает вопрос: неужто где-то на свете существует женщина, для которой этот человек – единственный на свете, а его лицо – самое любимое, неповторимое? Ответ на подобный вопрос обычно приходит отрицательный. Такое представляется попросту невозможным. Нельзя любить то, чего везде и повсюду навалом. Нехорошие мысли. Усилием воли заставляешь себя считать, что каждый человек по-своему неповторим. Но стоит ослабить волю – и все…
Вот такие молодцы составляли нынче компанию мрачному поэту.
– Он не отходит от нее ни на шаг, – сказал Пиндар. – Я сам следил. Разумеется, он подозревает… Впрочем, вряд ли меня. В любом случае в одиночку я не справлюсь.
– С мальчишкой-то? – спросил один из троих.
Пиндар с досадой махнул рукой.
– При чем тут мальчишка! Он ей по большому счету не защитник. Важно ведь не просто убрать королеву. Важно как следует скомпрометировать ее брата. Как только это будет исполнено, надлежит позаботиться о завещании Гиона.
– А оно действительно существует? – спросил второй из одинаковых.
– Да.
– И ты его видел?
– Разумеется, нет. Но герцог уверен.
– А, – сказал этот второй из одинаковых.
А третий прибавил:
– Наше дело самое простое.
– Именно, – сказал Пиндар.
Он вытащил какой-то листок с рисунком и расправил его на столе. Все четверо склонились над листком.
– Я долго исследовал местность, пока не понял, где это находится. Я уверен, что она часто здесь гуляет.
– Удобно для нас, – согласился первый.
Второй вдруг нахмурился:
– А ты, часом, не ошибаешься?
Пиндар хмыкнул:
– У меня было время изучить ее привычки. Она обитает в некоем собственном мире, среди романтических мыслей и неясных картин. Вы бы видели, какие сцены она рисует для своих гобеленов! Она ходит только знакомыми дорожками для того, чтобы внешний мир не отвлекал ее от фантазий. Все очень просто.
– Может быть, даже слишком просто, – пробурчал третий. – У меня это вызывает сомнения.
– Хочется сложностей?
– Опыт подсказывает, что там, где просто, всегда может таиться ловушка.
– Только не в нашем случае, – заверил Пиндар. – Она вообще об этом… как-то не так думает. Во всяком случае, если и думает, то как-то иначе, не так, как обычные люди.
– Когда ты затребовал у герцога помощи, мы решили… – начал было третий.
Пиндар перебил его:
– Я затребовал помощи, потому что это представлялось мне целесообразным. Здесь нужно действовать наверняка. Да, королева витает в облаках, и брат ее – тоже, но если допустить промах, то реакция может оказаться самой неожиданной. У них обоих нечеловеческая логика, хотя он – самый обычный человек.
– Обычный-то он обычный, – пробурчал третий из одинаковых, – но все же не стоит забывать о том, кто его отец. Возможно, Гайфье и не эльф, но он сын Талиес…
Говоривший осекся и огляделся по сторонам, но в таверне никого, кроме них, не было. Пиндар преспокойно завершил:
– Именно. Они все безумны, особенно – ее мать. Жду не дождусь, когда все это будет наконец позади и мы сможем вздохнуть с облегчением.
Новая волна криков донеслась с улицы. Пиндар с недовольным видом обернулся на шум и вдруг зевнул.
– Надо бы договориться с хозяином и устроиться здесь на ночлег. Возвращаться во дворец по этим улицам – сущее мучение. Пока доберешься – затолкают. Закрою ставни плотнее и попробую заснуть.
– Разве у него не все комнаты заняты? – удивился один из одинаковых собеседников Пиндара.
– Ну и что? – сказал Пиндар. – Все постояльцы сейчас буянят на улицах и до утра не угомонятся, так что часов шесть до рассвета у меня в запасе есть. Можно занять любую комнату.
Шум снаружи действительно становился все более настойчивым. Там явно что-то происходило. Причем – у самого входа в таверну. Сперва Пиндар и его приятели слышали только гул голосов, выкрики и свист. Затем раздался треск разбитого кувшина и чей-то горестный вопль, а после, почти сразу вслед за тем, – звон мечей.
– Кажется, началось сражение, – проговорил Пиндар. – Интересно, что еще происходит нынче ночью в столице, кроме повального пьянства?
– Повальные драки, – попробовал пошутить один из одинаковых.
Пиндар не заметил этой попытки.
– Надо бы все-таки посмотреть, – решил он и осторожно двинулся к выходу. Он чуть приоткрыл дверь и выглянул в щелочку.

* * *
Ренье памятна была эта таверна. Вывеска изображала солдата, сидящего, раскинув длинные ноги, верхом на пузатой винной бочке. Вид у солдата был такой отчаянный, словно он намеревался дать бочке шпор и заставить ее нестись галопом вскачь.
Столько лет прошло, а вывеска не поменялась. Хозяин только подкрашивал ее время от времени, отчего на лице солдата то и дело возникало новое выражение: иногда он делался грустным, иногда – ухарски веселым, а случалось, глядел на происходящее вокруг с откровенным недоумением.
Много лет назад Талиессин, тогда еще наследник королевского трона, затеял здесь безобразную драку с какими-то заезжими торговцами, которые в обычной трактирной беседе чернили королевскую семью, а самого принца именовали не иначе как ублюдком. С тех самых пор Ренье избегал заходить в эту таверну. Она вызывала у него неприятные воспоминания.
Он и сам не понимал, каким образом очутился здесь. После бурной сцены с супругой ювелира он еще какое-то время веселился в прежней компании, но потом за второй стеной стало скучновато, и Ренье вместе с самыми неутомимыми из гуляк перебрался поближе к окраине, за четвертую стену.
Он присоединился к свите Королевы Овощей. Сия дама, весьма дородная, с неподвижным лицом и очень румяными, но обвисшими щеками, восседала на троне, который тащили за ножки приплясывающие торговцы овощами.
Королева приходилась супругой одному из них. В руках она держала репу и морковь как знаки своей власти над растительным миром вообще и над съедобными корнеплодами в частности.
За шествием увязались и музыканты – какие-то обломки кораблекрушения, если можно так выразиться о людях, чьи товарищи перепились и заснули там, где настиг их сон. Эти же из последних сил держались на ногах и с жаром, хотя не вполне стройно, терзали струны смычками и дудели в визжащие от ужаса деревянные дудки. Только барабан вполне разделял настроение своего господина и лупил по ушам слушателей в такт неровным шагам.
Неведомыми путями бродил по толпе кувшин с вином, и неизвестным образом вино в этом кувшине не иссякало, сколько бы ни вливалось его в алчно распахнутые рты.
Миновали дом Адобекка. Ренье мельком глянул на темные окна, на наглухо закрытые двери. Был бы здесь дядя Адобекк – непременно высунулся бы из окна пятого этажа. Сварливая голова в ночном колпаке исторгла бы поток проклятий, а затем на головы гуляк излились бы заранее припасенные на сей случай помои.
И люди кричали бы на Адобекка, проклиная его и заливаясь при том хохотом. Адобекк наверняка швырнул бы напоследок какой-нибудь тяжелый предмет. Он мастерски умел попадать вазами по макушкам прохожих, если те ему досаждали.
Но Адобекка в доме больше не было…
Дом скоро остался позади и исчез из мыслей Ренье – равно как испарились оттуда и всякие неуместные печали по поводу разных вещей, давно минувших и невозвратимых.
Шествие миновало еще один квартал, на время слившись с другой процессией – со свитой Десяти Пуговичников. Эти развлекались, в частности, тем, что бросались пуговицами во всех проходящих, а заодно и в окна попадавшихся по пути домов. Вся мостовая была усеяна пуговицами – для праздника их изготовили тысячи, из дерева и дешевой кости. Завтра не останется ни одной – все подберут, и долго потом в городе можно будет видеть людей с россыпью разномастных пуговиц на одежде.
Ренье поймал в кулак пролетающую по воздуху пуговицу. Костяная, с вырезанным простеньким волнистым орнаментом. Он сунул добычу за пазуху, улыбнулся. Праздник стал ему еще милее, хотя – казалось бы! – такая пустяковая удача…
«Нет, – поправил себя Ренье, – не существует пустяков. Во всем имеется определенный смысл, а сегодня в особенности, потому что ночь удивительна и, прежде чем она закончится, произойдет еще несколько поразительных и важных событий».
На перекрестке процессии разделились, и Ренье с прочими поклонниками Королевы Овощей свернул на широкую улицу, выводящую прямо в ворота третьей стены. Шествие немного замедлилось: поток людей втискивался в арку.
Наконец вся компания выплеснулась наружу и очутилась на городской окраине. Здесь жили довольно респектабельные люди, но все-таки недостаточно высоко поднявшиеся в социальном отношении, чтобы приобрести дом ближе к королевскому дворцу – к средоточию жизни Королевства.
Возле таверны «Солдат и бочка» Королева Овощей впервые за все это время зашевелилась. Ренье поражался ее выдержке: дама без особого труда выносила чудовищную качку, которой подвергали ее пьяноватые носильщики, она не морщилась от пронзительных звуков музыки, вторгавшихся, казалось, в самый мозг, она не вздрагивала от взрыва шутих и грохота проснувшегося барабана.
А сейчас она подняла руку с репой и проговорила что-то. Ее не расслышали. Тогда Королева Овощей, не раздумывая, метнула репу в толпу и попала прямо в лоб одному дюжему парню. Потирая ушибленное место, он поднял глаза в поисках того, кто осмелился нанести ему такое оскорбление. И встретился глазами с Королевой Овощей.
– А ну, тихо! – заорал парень. – Ее величество желает говорить!
Шум попритих. Многим было любопытно – что такого скажет королева.
Дама закричала тонким, дребезжащим голоском:
– Эй, вы! Давайте здесь остановимся. Я хочу танцевать! И пусть принесут окорок, и выпивку, и воды умыться!
Качающийся трон вместе с Королевой Овощей опустили на мостовую. Несколько расторопных «придворных» бросились искать хозяина «Солдата и бочки», а Ренье уселся на тумбу возле входа и перевел дух.
Кто-то сунул ему в руки кувшин.
– Эмери? – проговорил голос.
Ренье взял кувшин, поднял голову.
– Нет, Ренье.
– Вечно вас путаю, – хмыкнул голос – Разумеется! Какой же я болван. Эмери сейчас с молодой женушкой. Как она, кстати? Ты ее уже щупал?
– Что?
Ренье встал, держа кувшин. Он узнал говорившего. Это был некто Агилон. Давным-давно оба они служили в качестве придворных кавалеров у Талиессина – тогда еще только наследника. У своих приближенных Талиессин вызывал нездоровое любопытство, которое они скрывали за показной грубостью.
Агилон был хуже остальных, и в разговорах с приятелями он открыто называл Талиессина «выродком». Ренье всегда относился к Агилону настороженно. Он знал, что Агилон давно оставил придворную службу и живет в провинции, в имении, которое унаследовал от бездетной тетки. Встреча с ним насторожила Ренье. Слишком много совпадений сразу: и неприятно памятная таверна «Солдат и бочка», и скользкий тип Агилон…
– Ты знаешь, – посмеиваясь, говорил тот, – вы с Эмери настолько похожи, что с твоей стороны было бы глупостью не воспользоваться этим. А что? Вышло бы забавно. Ты пробираешься в спальню к молоденькой невестке… Неужто та в темноте разберется, кто лезет к ней под одеяло, муженек или двойник муженька? А если следствием проделки станет ребенок – то опять же, кто догадается, от кого он? Есть что-то притягательное в тайнах, которые никогда не будут раскрыты…
Ренье сказал:
– Ты ведь это не серьезно, правда, Агилон?
– Почему? – искренне поразился тот. – Вы с Эмери столько лет дурачили всех вокруг своим сходством! Ну в самом деле, Ренье! В Академии вы сдавали экзамены друг за друга и посещали занятия по собственному выбору. Я же знаю.
– Откуда? – сквозь зубы спросил Ренье.
Агилон рассмеялся.
– Да ты же мне и рассказывал… Забыл? Ну, не важно. – Агилон вдруг отказался от собственного утверждения так же решительно и легко, как только что настаивал на нем. – Может быть, и не ты. Кто-то точно рассказывал. Наверное, Эмери.
– Эмери не стал бы с тобой откровенничать, – возразил Ренье и сам почувствовал, что эта серьезность не к месту.
Он начал сердиться, а это могло иметь последствия. «Надо бы просто отойти от Агилона и выбросить его из головы» – такова была последняя трезвая мысль Ренье.
– Подумай над моим советом, – добавил Агилон, посмеиваясь. И быстро перешел к новой теме: – А что наш ублюдок? Ты часто видишь его? Не поверишь, я до сих пор вспоминаю, как мы были в его свите. Да уж, занятие не из приятных. Он всегда готов был вспылить и полезть в драку. Неприятный тип. Человеком не назовешь – именно что тип.
– Кажется, ты говоришь о регенте? – тихо спросил Ренье, чувствуя, что закипает и перестает владеть собой.
– Ну и что? – Агилон пожал плечами. – Я – полноценный человек, барон, у меня есть имение, крестьяне… А кто он такой? Регент при этой эльфийской кукле? Через несколько лет он станет никем. Отец королевы! Смешно. Ну и титул – «отец королевы»! Да и отец ли, еще вопрос…
Ренье скрипнул зубами, но ничего не сказал. Перед глазами у него сгущалась тьма.
– Насколько я припоминаю, – ненавистный голос Агилона звучал теперь, казалось, сразу со всех сторон, – у Талиессина не могло быть детей. Во всяком случае, эльфийских детей. Потому что бастард-то точно от него. Да только в бастарде толку нет…
Ренье не слышал звука пощечины. И не помнил, как поднимал руку, чтобы ударить клеветника. Первое, что он ощутил, была боль в ладони: она горела, как будто перед этим он прикоснулся к горячим углям.
Затем из мрака вылетела молния, и эта молния оказалась шпагой. Потом Ренье увидел маленький сгусток света. Внутри этого сгустка находился человек. Ренье не мог назвать его имени – он вообще не понимал, как этот человек там оказался. Однако в руке у этого человека плясала шпага, и Ренье, отойдя на шаг, вытащил из ножен свою.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70