– Поясните.
– Она была магистром в Академии Коммарши, – сказал Пиндар. – Преподавала теоретическую эстетику. Она когда-нибудь рассказывала вам об этом?
– Разумеется, и не раз, – кивнул Бальян.
Пиндар вздохнул.
– Я был ее студентом. Мы, бывало, спорили до хрипоты. Впрочем, с ней особо не поспоришь – она умела так рявкнуть, что у любого спорщика колени подгибались.
Бальян грустно улыбнулся:
– Да, она была такой.
– Она умерла?
– Сегодня.
Они помолчали, ощущая, как между ними растет близость. Волшебным образом Пиндар перестал казаться Бальяну «неприятным». Напротив, молодой человек стал находить его вполне симпатичным.
– Какой она была – там, в Академии Коммарши? – спросил Бальян.
– Магистр Даланн? – Пиндар еле заметно улыбнулся, одними уголками губ. – Свирепая карлица. Умная. Яркая личность. Про нее шептались, будто она тайком сбривает бороду.
– Сбривает? – удивился Бальян. – У нее была жесткая редкая борода, и она ее вовсе не сбривала. Напротив, носила с гордостью. У многих гномских дам растет борода, и они этого вовсе не стыдятся.
– В те времена Даланн скрывала свою принадлежность к народу гномов, – пояснил Пиндар.
– Почему? – удивился Бальян.
Пиндар пожал плечами.
– Может быть, она считала, что гномку не возьмут в качестве преподавателя в Академию. С тех пор многое изменилось… – Он помолчал и, видя, что молодой человек теперь к нему вполне расположен, перешел к вопросу, волновавшему Пиндара с первой минуты. – Вы упомянули о своем отце и о его отношениях с народом гномов… С моей стороны не будет нахальством спросить: кто ваш отец?
Бальян молча смотрел в огонь. Он молчал так долго, что Пиндар уже начал мысленно проклинать себя за поспешность и отсутствие деликатности. Если отец юноши – влиятельный человек, было бы верхом глупости спугнуть такого покровителя!
Но в конце концов Бальян ответил:
– Мой отец – герцог Вейенто. – И, глянув на Пиндара искоса, добавил: – Но я бы вам посоветовал не слишком-то рассчитывать на мое содействие. Я – незаконный сын. Так что мое покровительство при герцогском дворе – не более чем пустой звук.

* * *
Простодушный Бальян ошибался. Разумеется, рекомендация бастарда ничего не значила для герцога Вейенто, но Пиндару не требовались никакие особые рекомендации. Все, что ему было нужно, – это способ проникнуть к герцогу Вейенто и попросить об аудиенции. Разговаривая с начальником стражи, Пиндар сослался на свое знакомство с Бальяном, а остальное оказалось делом несложным. Вейенто принял Пиндара спустя час после появления бывшего поэта в замке.
– Сразу переходите к делу, – объявил герцог. – Времени у меня мало, так что извольте просто отвечать на вопросы. Как вы познакомились с моим… э-э… бастардом?
– Случайная встреча в горах.
– Как он вам показался?
– Добр, недалек, простодушен, гномов знает лучше, чем людей.
– Ваша оценка совпадает с моей, – кивнул Вейенто. – Как вы оказались в горах?
– Бежал.
– Подробней.
…История произошла, прямо скажем, не слишком благопристойная, но Пиндар – который в отличие от Бальяна хорошо разбирался в людях – мгновенно почувствовал: герцогу Вейенто следует изложить ее без всяких сокращений и прикрас.
Поэт был нанят в один богатый дом в качестве преподавателя риторики для наследника. По мнению Пиндара, жалованье ему положили недостаточное, так что он предпринял некие действия по увеличению своих доходов.
Пиндар выяснил, что нанявшее его семейство враждовало с семейством, обитавшим по соседству. Поэтому Пиндар собрал некоторое количество компрометирующих сведений, а затем отправился к соперникам своих хозяев и эти сведения хорошо продал.
Но после заключения столь удачной сделки случилось нечто непредвиденное: оба семейства взяли и примирились. И первым делом ополчились на соглядатая и клеветника – Пиндара, так что тому пришлось бежать.
Спасаясь от преследований, Пиндар укрылся в горах, где произошел неприятный инцидент с гномами.
– … И если бы не господин Бальян, плохо бы мне пришлось, – заключил Пиндар.
Вейенто, прищурившись, созерцал стоявшего перед ним просителя. Пиндар держался непринужденно, малоприятные для себя подробности излагал без всякого смущения и явно ожидал от герцога каких-то благ.
– Ваше бесстыдство завораживает, – признался Вейенто. – Только не говорите мне, что это – признак утонченной натуры. А что, ваши стихи действительно хороши?
Пиндар пожал плечами.
– В зависимости от того, что вам нравится, мой господин.
Вейенто поморщился: ему не нравилось, когда к нему так назойливо набивались в холопы.
– Я еще не ваш господин, так что называйте меня – ваше сиятельство.
– Хорошо, ваше сиятельство, – преспокойно согласился Пиндар. И продолжал: – В моем творчестве я предпочитал воспевать безобразное. Видите ли, ваше сиятельство, я находил в распаде, тлене и гниении особенную красоту. Ведь существуют же на свете люди, которые предпочитают свежим плодам подпорченные? Подпорченное обычно слаще. Не так ли?
– Не важно. – Вейенто махнул рукой. – Продолжайте.
– От кристально чистой воды ломит зубы, от кислых яблок сводит челюсти. Ваш сын, ваше сиятельство, – кислое яблоко и чистая вода. С ним невозможно иметь дело!
– Я не спрашивал вашего мнения о моем бастарде. – Вейенто постучал пальцами по подлокотнику кресла. – На самом деле меня интересует другое: каким образом мне можете быть полезны вы, любезный Пиндар? И что мне с вами делать? Может быть, изгнать из герцогства и забыть о вашем существовании? А заодно и предупредить Бальяна о том, чтобы он поменьше якшался со всякими проходимцами…
Пиндар молча ожидал продолжения. Вейенто добавил задумчиво:
– Забавно, но Бальян действительно похож на свою мать. Не только внешне, но и характером. Своим отношением ко мне. Он никогда не претендует на то, что ему не принадлежит. Он в состоянии хранить преданность без всяких условий.
– В отличие от меня, – вставил Пиндар. – Если вам нужна моя преданность, то учтите: у меня есть условия.
– Слушаю вас, – сказал герцог.
Пиндар улыбнулся.
Именно с этой минуты он получил разрешение именовать Вейенто «мой господин». А спустя неделю Пиндар отбыл в столицу Королевства с тайным заданием.
Бальян так никогда и не узнал о том, что Бенно был абсолютно прав, а он, Бальян, страшно ошибся.
«Поведение людей, как и поведение гномов, – учила магистр Даланн, – может быть дву-, трех– и более смысленным и чаще всего не поддается однозначной трактовке. Поэтому всех ваших теоретических познаний не хватит для того, чтобы правильно оценить то, что вы видите. Подключайте интуицию, у кого она есть, дети мои! Непременно подключайте интуицию…»
Глава одиннадцатая
УПАВШАЯ ЧЕРЕПИЦА
«Меня хотят убить».
Воспоминание уже поджидало Эскиву. Оно находилось в спальне всю ночь, чтобы быть первым, что встретит девочка, едва откроет глаза.
Некто пытается уничтожить ее. Погасить для нее свет солнца и обеих лун, отобрать у нее ветер и сияние рек, зелень лесов, фантазии ее гобеленов…
Эта мысль больше не пугала ее. Напротив, придавала жизни новизну. Эскива смотрела на свою комнату так, словно видела ее в первый раз. Все кругом было новым: кровать с высокой спинкой и низенькими бортиками, узорчатое растение, тихо покачивающееся на окне, драпировки возле входной двери…
Девочка представила себе, каким новым предстанет ей мир, когда она выйдет из комнаты в сад, в город, когда она оседлает коня и окажется на дороге, петляющей между лугов и деревень. У нее дух захватило от одной только мысли об этом.
«Должно быть, все это потому, что эльфы живут очень долго, – подумала девочка. – Они ведь не задумываются о смерти. В отличие от людей. Выходит, мне повезло, раз на меня готовится покушение…»
Однако Эскива ошибалась: дети так же бессмертны, как и эльфы. Если ребенок здоров, он не думает о возможности умереть. Только не для себя. Так что в этом отношении Гайфье был таким же бессмертным, как и его сестра.
Но Гайфье никто не пытался убить, и потому мир для Гайфье оставался прежним: обжитым, интересным и по большей части безопасным.
Эскива отбросила одеяло, вскочила. Засмеялась. Начинался новый день, и, если она переживет его, значит, у врагов – какими бы хитрыми они ни были – вырвана еще одна победа.
Интересная игра. Дух захватывает. Приходится делать вид, будто Эскива просто живет, как всегда: завтракает, читает, посещает занятия… И одновременно с тем каждое мгновение ожидает столкновения с серьезной опасностью. А еще – пытается разгадать, кто именно хочет отобрать у нее великое богатство эльфийской жизни.
Она почти не сомневалась в том, что главным действующим лицом всей интриги является Гайфье. Эскива, разумеется, знала о существовании партии, желавшей видеть на троне Королевства человека. Чистокровного человека, не связанного с Эльсион Лакар.
Называли герцога Вейенто. Но герцог уже немолод. Если Эскива «случайно» погибнет, лучшей кандидатурой на роль короля станет Гайфье. Уида будет устранена без труда – она всего лишь жена регента. К тому же ее брак с Талиессином никогда не получал эльфийского благословения и, следовательно, мог быть расторгнут. Совершенно как брак какой-нибудь простой горожанки, лавочницы или, там, ткачихи.
– О-о, – протянула Эскива, – это большая политика…
Она схватила платье – белое, отрезное под грудью, без рукавов. Снежный шелк удивительно оттенял нежную смуглую кожу девочки.
Эскива стремительно повернулась к зеркалу. Глаза ее сияли. Тот, у кого поднимется рука на такое изумительное воплощение жизни, юности, красоты, – тот совершит святотатство.
Эскива тряхнула волосами, засмеялась. Невозможно! То, что она видела в зеркале, без всяких слов говорило ей о том, что убить ее невозможно. Можно попытаться и проиграть, не более того. Юность и красота бессмертны.

* * *
Весь день королеву не оставляло лихорадочное возбуждение. Она то и дело бросала взгляды через плечо, так что один из придворных кавалеров, поймав такой взгляд, вдруг жутко смутился, покраснел и потом крался за Эскивой по саду с намерением спросить у ее величества: что она имела в виду. Вместо ответа Эскива поцеловала его в лоб и тем самым окончательно уничтожила. Пока она с хохотом убегала, кавалер потирал лоб на месте поцелуя и ощущал неземное блаженство.
Утро после завтрака она провела за книгами. Королеве полагалось хорошо знать произведения поэтического и романтического искусства. Талиессин лично следил за ее образованием. Некогда, будучи наследным принцем, Талиессин перечитал почти все книги в королевской библиотеке и теперь хорошо разбирался в том, какие из романов следует давать девочке, а какие лучше бы попридержать до более позднего времени.
Эскива вполне доверяла отцовскому выбору и охотно глотала роман за романом, поэму за поэмой. Она отлично разбиралась в запутанных генеалогических и любовных связях многочисленных персонажей, знала о монстрах, кажется, все, что только можно выудить со страниц, и могла к месту процитировать поэтическую строку. Со временем, полагал Талиессин, это поможет ей завоевать популярность среди образованной части подданных.
Эскиве было жаль, что она не может поделиться своими чувствами ни с кем из близких. Сказать отцу? Талиессин всполошится, устроит облаву на негодяя, что осмелился посягнуть на драгоценную жизнь дочери. По саду начнут бродить стражники. К Эскиве намертво приклеится какой-нибудь бдительный субъект, и она будет поминутно натыкаться на него, а он – глупо улыбаться и шептать: «Не обращайте на меня внимания, ваше величество».
Может быть, открыть все Уиде? Но Уида непременно превратит все в балаган. Сколько Эскива помнила мать, та всегда была захвачена одним: своей любовью к Талиессину. Что бы ни происходило, оно служило декорацией для нового любовного розыгрыша.
Преданных фрейлин у Эскивы не имелось. Эти милые красотки иногда бывали забавны, но ни с одной королева не была настолько близка, чтобы доверить свою тайну.
Кто остается? Брат? Но его-то она и подозревала в первую очередь. Да он попросту не поймет, какие волшебные чувства вызвал у нее своей попыткой убрать ее с пути.
Поэтому девочка продолжала молчать и загадочно улыбаться, а в груди у нее стал щекотать крохотный червячок.
Приближалось время урока в мастерской. Эскива уже рисовала в воображении тот фрагмент гобелена, который предстоит выткать сегодня. Ей нравилось создавать работу сначала в уме, а потом смотреть, как образы ее фантазии обретают материальность.
Девочка бежала по дорожке сада. Затем, по мере приближения к строениям дворцового комплекса, шаг ее замедлился. Ей хотелось не просто проживать эти единственные в своем роде дни – дни, когда смерть вдруг предстала перед ней так явно, – ей хотелось впитывать каждое мгновение, каждое впечатление, которое может оказаться последним.
Флигель, где жили дворцовые чины средней и низшей значимости, представлял собой трехэтажное нарядное здание. Верхний этаж занимал виночерпий. Эскиву всегда удивляло: как это вышло, что такое веселое, пестренькое жилище не оказало на чопорного виночерпия никакого влияния. Девочке казалось, что людей и их дома объединяет некая тайная связь: со временем они становятся похожи. Но виночерпий служил ярким опровержением этой теории.
Эскива задрала голову, рассматривая окна верхнего этажа. Выше карниза имелся лепной фриз: корзины с цветами и фруктами, заменяющие головы босоногим поселянкам. Отчасти именно это украшение повлияло на собственные рисунки девочки: она вдруг поняла, что для творчества нет границ – если художник видит человека с корзиной вместо головы, он имеет полное право так его и изобразить; а если кому-то снятся летучие лошади с масками в виде женских лиц – стало быть, и такие лошади вправе обрести полноценное бытие, хотя бы на гобелене.
Эскива весело смотрела на фриз и даже не удержалась: подмигнула одной из поселянок.
И тут прямо перед Эскивой с крыши упал большой кусок черепицы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70