– Габриэла - наш старый друг. Нам с доной Олгой она почти дочь. Мы были посажеными отцом и матерью на ее свадьбе.
Супруга Алфредо удостоила Габриэлу улыбкой.
Жеруза спросила:
– Не хотите ли пирожного? А может, ликеру выпьете?
– Спасибо. Не беспокойтесь.
Габриэла согласилась выпить чашечку кофе. Из соседней комнаты Амансио позвал Алфредо. Депутат вскоре вернулся и обратился к Габриэле:
– Пойдемте со мной, пожалуйста.
Когда Габриэла вошла в соседнюю комнату, Рамиро сказал:
– Дочь моя, вы нам оказали большую услугу. Но я хотел бы еще больше быть вам обязанным. Смею ли я попросить вас еще об одной услуге?
– Если я смогу...
– Негра нужно вывести от вас так, чтобы никто не видел. А это удастся только на рассвете. Поэтому до утра вы должны его прятать, чтобы никто не узнал о том, что он у вас. Извините, что я вам это говорю, но даже Насиб не должен ничего знать.
– Он придет домой после закрытия бара.
– Не говорите ему ничего. Пусть ложится спать.
Часа в три, нет, ровно в три встаньте и посмотрите в окно, есть ли кто-нибудь на улице. Я к этому времени пошлю туда кума Амансио с людьми. Если они будут там, откройте дверь и выпустите Фагундеса. Мы позаботимся о нем.
– А его не схватят? Не сделают ему ничего худого?
– Можете не беспокоиться. Мы не дадим его убить.
– Хорошо. Тогда я пойду, с вашего разрешения.
Уже поздно.
– Одна не ходите. Я дам вам провожатого. Алфредо, отведи дону Габриэлу домой.
Габриэла улыбнулась.
– Удобно ли это, сеньор?.. Ночью ходить по улицам с сеньором Алфредо... Я пойду берегом, чтобы меня не заметили из бара... А если нас кто-нибудь увидит, что тогда подумают, что скажут? Насиб завтра же все узнает.
– Вы правы, дочь моя. Я не подумал об этом. - Рамиро обернулся к сыну: - Скажи своей жене и Жерузе, чтобы они приготовились. Поведете девушку втроем.
Быстро!
Алфредо хотел что-то сказать и открыл было рот, но Рамиро повторил:
– Быстро!
Вот как получилось, что в ту ночь Габриэла вернулась домой в сопровождении депутата, его жены и дочери. Жена Алфредо шла молча, возмущаясь про себя.
Но Жеруза взяла Габриэлу за руку и без умолку болтала. К счастью, двери дома доны Арминды оказались запертыми. В тот вечер был спиритический сеанс, и акушерка еще не вернулась. Редко попадались на улицах прохожие, охота за негром продолжалась.
Насиб пришел в первом часу. Некоторое время он постоял у окна, наблюдая, как наемники возвращаются с холма. Но со спусков охраны не сняли. Многие считали, что негр упал в пропасть. Наконец Насиб и Габриэла легли. Уже давно Габриэла не была такой нежной и пылкой, такой страстной, требовательной и неутомимой, как в ту ночь. Последнее время Насиб с разочарованием заметил, что она стала холоднее и безразличнее к нему, будто постоянно чувствовала себя утомленной. Правда, она не отказывала ему, но уже не теребила его, как прежде, не щекотала, требуя ласк и близости, когда он приходил усталый и лениво растягивался на постели. Теперь она только смеялась, и он засыпал, положив ногу на ее бедро. Если Насиб проявлял инициативу, она отдавалась ему с улыбкой и шептала "красавчик". Но куда девалась ее прежняя любовная страсть? Как будто то, что раньше было безумием, рождением и смертью, тайной, которая ежедневно раскрывается и обновляется и всякий раз остается такой же, как и в первый миг - изумительный миг ее открытия, - и кажется последней, когда наступает отчаяние конца, стало теперь приятной забавой.
Насиб даже пожаловался Тонико, которому издавна поверял свои секреты. Нотариус объяснил, что это обычно случается в браках: страсть любовницы гаснет, становится тихой супружеской любовью, скромной и привычной, а не бурным чувством, требовательным и ненасытным. Может быть, это и было верно, но не удовлетворяло Насиба. Он начал подумывать о том, чтобы поговорить с Габриэлой.
Но в ту ночь Габриэла стала прежней. Ее страсть опаляла его, неугасимым пламенем пылал костер ее чувств, вздымался огонь без пепла, полыхал пожар стонов и вздохов. Кожа Габриэлы жгла кожу Наоиба.
Габриэла была для него женой не только в постели.
Она навсегда проникла в его душу, слилась с его телом, он ощущал ее всем своим существом, и не раз ему приходила мысль, что в ее объятиях он согласился бы умереть. Счастливый, Насиб уснул, положив ногу на бедро утомленной Габриэлы.
В три часа сквозь чуть приоткрытые жалюзи Габриэла различила Амансио, который курил у фонаря.
Поодаль стояли наемники. Габриэла пошла за Фагундесом. Проходя мимо спальни, она увидела, что Насиб беспокойно ворочается во сне и никак не может найти ее бедро. Габриэла подложила ему под ногу подушку.
Насиб улыбнулся. Он такой хороший!
– Да вознаградит тебя господь! - сказал ей на прощание Фагундес.
– Купите себе с Клементе плантацию.
Амансио поторопил их:
– Пора. Пошли скорее! - И, обращаясь к Габриэле, добавил: - Еще раз спасибо.
Пройдя несколько шагов, Фагундес обернулся, он увидел, что Габриэла все еще стоит у двери. Нет в целом мире женщины, равной ей. Кто с ней сравнится?
О ПРИЯТНОСТЯХ И НЕПРИЯТНОСТЯХ БРАКА
Незабываемая ночь, когда в их постели снова вспыхнула не знающая никаких границ страсть, когда Габриэлу пожирал огонь, а Насиб рождался и умирал в этом страстном и сладостном пламени, имела печальные последствия.
Счастливый Насиб вообразил, что после долгого и спокойного течения неторопливых вод вернулись бурные ночи прошлого, что настал конец глупым размолвкам по пустякам. Тонико, с которым Насиб советовался, не скрывая даже самых интимных подробностей, приписывал перемену в их отношениях тому, что они стали супругами, и объяснял охлаждение Габриэлы теми тонкими и сложными различиями, которые существуют между любовью жены и любовью любовницы.
Может быть, это и так, но Насиб не был в этом уверен. Почему же тогда охлаждение не произошло сразу же после брака? Ведь продолжались же еще какое-то время прежние безумные ночи; он поздно просыпался и приходил в бар с опозданием. Перемену Насиб заметил тогда, когда между ними начались недоразумения.
Габриэла, должно быть, сердилась гораздо больше, чем это показывала. Возможно, он требовал от нее слишком многого; забывая о ее характере и о том, как она жила прежде, он хотел сразу сделать из Габриэлы светскую даму, принадлежащую к сливкам ильеусского общества, почти силой вырвав из нее глубоко укоренившиеся привычки. Насиб был нетерпелив и не желал воспитывать ее постепенно. Она хотела идти в цирк, а он тащил ее на скучный литературный вечер. Не позволял, как она любила, смеяться по любому поводу и без всякого повода, читал ей нотации из-за каждого пустяка, стремясь сделать Габриэлу такой же, как жены врачей и адвокатов, полковников и коммерсантов. "Не говори громко, это неприлично", - шептал он ей в кино.
"Сиди прямо, не вытягивай ноги, сдвинь колени".
"В этих туфлях не ходи! Надень новые, зачем я тебе их покупал?" "Надень приличное платье. Мы сегодня пойдем навестить мою тетку. Обрати внимание, как она себя ведет". "Мы обязательно должны пойти на заседание общества имени Руя Барбозы" (где декламируют поэты и читают что-то совсем непонятное - тоска страшная). "Сегодня сеньор Маурисио будет выступать в Коммерческой ассоциации, нам нужно пойти" (слушать всю нудную библию!). "Пойдем навестим дону Олгу. Скучно с ней или нет, но она наша посаженая мать". "Почему ты не носишь драгоценности, и зачем только я тебе их покупаю!"
Конечно, Габриэла стала, в конце концов, обижаться на него, хотя и не проявляла этого в их повседневных отношениях. Правда, иногда она спорила, не повышая голоса и желая лишь узнать, почему он требует от нее того или иного, иногда огорчалась и просила, чтобы он ее не принуждал. Но всегда кончалось тем." что Габриэла уступала его капризу, подчинялась его распоряжениям и выполняла его указания. Но потом она перестала спорить, только стала иначе вести себя в постели, будто недоразумения между ними они еще не превратились в ссоры - и требования Насиба охладили ее пыл, умерили чувственность, сковали душу. Если он искал ее близости, она открывалась ему навстречу, как венчик цветка. Но она уже не казалась жадной и ненасытной, как прежде. Только в ту ночь, когда он вернулся такой усталый - тогда покушались на полковника Аристотелеса, - Габриэла стала прежней, а быть может, еще более страстной. Потом опять вернулось спокойствие, тихие улыбки, она охотно и вместе с тем пассивно отдавалась ему, если он проявлял инициативу. Как-то Насиб три ночи подряд намеренно не искал ее близости. Габриэла просыпалась, услышав, что он пришел, целовала его в губы, подставляла бедро и засыпала с улыбкой. На четвертый день он не выдержал и вспылил:
– Ты не обращаешь внимания...
– На что, Насиб?
– На меня. Я прихожу, а ты ведешь себя так, будто, меня нет.
– Тебе хочется есть? Может, выпьешь мангового напитка?
– Какой там напиток! Ты перестала ласкаться ко мне, а ведь раньше я загорался от твоих ласк.
– Ты приходишь усталый, и я не знаю, хочешь ли ты меня. Ну как мне себя держать? Ты отворачиваешься и засыпаешь, а я не хочу навязываться.
Габриэла потупилась и комкала край простыни. Такой грустной Насиб ее никогда не видел, она его растрогала. Значит, она ведет себя так, потому что боится докучать ему, боится, что он не отдохнет после дневных тягот. Милая Биэ...
– За кого ты меня принимаешь? Пускай я прихожу усталый, но тебя я хочу, я не старик и не...
– Но если Насиб поманит меня пальцем, разве я не тут как тут? Когда я вижу, что ты хочешь...
– Но ведь это еще не все... Прежде ты была как пылающий факел, как ураган. А теперь как легкий ветерок.
– Тебе уже не нравится моя любовь? Тебе надоела твоя Биэ?
Габриэла говорила все это, не поднимая на Насиба глаз.
– Я люблю тебя с каждым днем больше, Биэ. Без тебя я не могу. Похоже, не ты мне, а я тебе надоел. В тебе нет прежней страсти.
– Не обращай внимания. Я тебя тоже очень люблю. Можешь поверить, Насиб. Но если и я бываю иногда усталой, так это потому, что...
– А кто в этом виноват? Я нанял служанку, чтобы она убирала в доме, а ты ее прогнала. Нанял девчонку на кухню, чтобы ты готовила только соусы, но ты продолжаешь готовить все блюда. Почему ты все хочешь делать сама, будто ты служанка?
– Ты, Насиб, такой хороший, ты мне больше чем муж.
– Я не всегда такой. Иногда я браню тебя. Я думал, что поэтому ты так изменилась. Но ведь я желаю тебе добра. Мне хочется, чтобы ты заняла видное место в обществе.
– Я готова выполнять все твои желания, Насиб. Но есть вещи, которые я не умею делать. Как я ни стараюсь, у меня к ним не лежит душа. Будь снисходительнее к своей Биэ. Ты должен ей кое-что прощать...
Насиб обнял Габриэлу. Она прижалась головой к его груди и расплакалась.
– Что я тебе сделал, Биэ, почему ты плачешь? Я больше не буду говорить об этом, раз я огорчил тебя, хотя и не желал того.
Габриэла, все еще не поднимая глаз от простыни, вытерла слезы тыльной стороной руки и снова прижалась к груди Насиба.
– Ничего ты не сделал... Это я плохая, а Насиб такой хороший...
И с тех пор она снова стала ждать его возвращения, полная прежней страсти и готовая не сомкнуть глаз до рассвета. Поначалу Насиба захватила эта вспышка.
Габриэла оказалась лучше, чем он думал. Достаточно было поговорить с ней, и она по-прежнему не давала ему заснуть и устать. Однако собственную усталость ей все хуже удавалось скрывать, она возрастала. Однажды ночью Насиб сказал Габриэле:
– Биэ, с этим надо кончать.
– С чем, Насиб?
– Этой работой ты себя убиваешь. - Да нет же, Насиб.
– Ты не выдерживаешь ночью... - Он улыбнулся. - Не так ли?
– Ты, Насиб, очень сильный...
– Так слушай: я уже снял этаж над баром Для ресторана. Теперь только нужно подождать, пока выедут жильцы, потом вычистить, выкрасить и хорошенько оборудовать помещение. Думаю, что в начале года ресторан можно будет открыть. Сеньор Мундиньо хочет войти в долю. Он собирается выписать из Рио холодильник, какую-то особенную плиту и небьющуюся посуду. Я согласился.
Габриэла от радости захлопала в ладоши.
– Я выпишу откуда-нибудь двух кухарок. Хотя бы из Сержипе. Ты будешь лишь руководить ими, показывать, как приготовлять блюда, которые сама выберешь Готовить будешь только для меня. И завтра же найму служанку для уборки, на тебе останется только кухня, пока наша мулатка не подучится. Я хочу, чтобы завтра же у нас была горничная.
– Зачем, Насиб? Не нужно. Я устала потому, что ходила помочь доне Арминде.
– Этого еще не хватало!
– Она заболела, ты же знаешь. Я не могла оставить бедняжку одну. Но ей уже лучше, так что никакой служанки нам не нужно. Я не хочу, Насиб.
Насиб не стал ни спорить, ни настаивать. Его мысли были заняты рестораном. Ему удалось снять верхний этаж в доме, где помещался бар "Везувий". До того как Диоженес построил свой "Ильеус", там был кинотеатр. Потом зал разделили на отдельные комнаты, в которых жили молодые приказчики. В двух комнатах побольше функционировала лотерея. Но хозяин дома араб Малуф задумал теперь сдать весь этаж одному арендатору, и лучше всего Насибу, который уже арендовал низ. Малуф дал жильцам месяц для переезда У Насиба состоялся длинный разговор с Мундиньо Фалканом. Экспортер горячо высказывался за открытие ресторана, и они обсудили возможность объединения. Мундиньо вытащил из ящика стола журнал, чтобы показать Насибу различные типы холодильников и потрясающие нововведения в иностранных ресторанах.
Конечно, для Ильеуса это слишком. Но все же они оборудуют хороший ресторан, лучше любого ресторана в Баие. В те дни, когда обсуждалось столько различных проектов, Насиб позабыл о пассивности Габриэлы в часы любви.
Тонико, неизменно появлявшийся в баре после сиесты, около двух часов, чтобы выпить для пищеварения горький аперитив (больше он не записывал выпитое в кредит: теперь он пил бесплатно на правах посаженого отца хозяина бара), как-то тихо спросил Насиба:
– Ну, как у вас дела?
– Лучше. Только Габриэла очень устает. И все равно не хочет нанять служанку, все делает сама.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67