Голос полковника звучал ясно и твердо:— Да.— Можете ли вы что-нибудь сказать в свою защиту?— Это сделают мои адвокаты…— У вас есть адвокаты? Кто они?— Доктор Виржилио Кабрал и доктор Руи Фонсека.Судья показал на скамью подсудимых:— Можете сесть.Однако Орасио остался стоять. Браз понял, убрал унизительную скамью, принес стул. И все же Орасио не сел. Это вызвало сенсацию в зале. Руи обратился к судье с просьбой предоставить обвиняемому право присутствовать на суде стоя, не садясь на эту символическую скамью подсудимых. Судья разрешил, и со всех концов залы можно было видеть гигантскую фигуру полковника, который стоял со скрещенными на груди руками, вперив взор в судью. Мальчик привстал, чтобы лучше видеть его, и нашел, что Орасио великолепен, он никогда его не забудет.Секретарь начал читать обвинительный акт и другие материалы по делу. Чтение продолжалось целых три часа; показания свидетелей следовали одно за другим. Изредка адвокаты делали у себя пометки. Рядом с Женаро возвышалась гора толстых книг по юриспруденции. Когда чтение материалов процесса закончилось, был уже час дня, и судья прервал заседание, чтобы позавтракать. Присяжные остались в зале, чтобы не иметь возможности с кем-нибудь увидеться; завтрак для них принесли из гостиницы — он был оплачен за счет префектуры. Лишь для Камило Гоиса принесли завтрак из дому, так как он страдал несварением желудка и находился на диете.Мальчик, присутствовавший на суде, вышел, держась за руку отца, но когда судебный пристав позвонил в большой колокольчик, вызывая адвокатов и секретарей, он уже снова был на пороге зала. Орасио вернулся в зал и встал перед судьей. Слово было дано представителю государственного обвинения. Как и ожидали, обвинение оказалось не очень строгим. Прокурор говорил полчаса и оставил бесчисленное количество лазеек для защиты. Но, согласно обычаю, закончил требованием применить самую высокую меру наказания, то есть осудить на тридцать лет тюремного заключения.После него трибуну обвинения занял доктор Женаро. Он говорил целых два часа, перемежая речь цитатами из книг — некоторые на французском, другие на итальянском языке, — с пространным разбором показаний свидетелей, которые, по его утверждению, неопровержимо доказывали, что убийца был жагунсо Орасио. Женаро основывался главным образом на показаниях человека с фальшивым брильянтом, который разговаривал с убийцей накануне преступления. Он изложил весь ход борьбы за Секейро-Гранде и заявил далее, что, если «подсудимого не осудят, правосудие на землях Ильеуса будет выглядеть самой трагической комедией». Он закончил тем, что привел несколько латинских изречений, после чего уселся. Публика, хотя и мало что уразумела из этого смешения языков, пришла, однако, в восхищение от эрудиции адвоката. Им неважно было, какую позицию он занимает: его уважали, как некую ценность, принадлежавшую Ильеусу.Слово взял доктор Фаусто, и присутствующие с любопытством вытянули шеи. Этот адвокат прославился как хороший оратор, его замечательные речи получили в Баие широкую известность. Правда, жители Ильеуса предпочли бы видеть его в роли защитника, а не обвинителя. Утверждали, что Синьо Бадаро нанял его за пятнадцать конто. Фаусто не стал произносить длинной речи, он приберегал аргументы для прений сторон. Его речь была звучной. Адвокат произнес ее прерывающимся от волнения голосом. Он говорил о жене, оставшейся без мужа, о брате, лишившемся брата, расхвалил Жуку Бадаро — «странствующего рыцаря края какао». Его голос то повышался, то понижался, в нем звучала ненависть, когда он упоминал об Орасио, «жагунсо, ставшем вожаком жагунсо», и становился нежным, когда адвокат вспоминал об Олге, «бедной безутешной супруге». В заключение он обратился с призывом к благородному чувству правосудия присяжных. После его речи заседание было прервано на обед.Вечером публики собралось гораздо больше, и мальчику с трудом удалось занять свое место. Торговые служащие, не имевшие возможности прийти на дневное заседание, теперь заполнили даже лестницы префектуры. Всем хотелось услышать речи адвокатов защиты.Первым говорил Виржилио, ответивший в своей речи Женаро. Он разгромил свидетелей. Доказал слабость всего процесса и вызвал сенсацию, когда коснулся личности человека с фальшивым брильянтом, который был главным свидетелем обвинения. Виржилио заявил, что это всего-навсего мошенник по имени Фернандо, прибывший в Ильеус несколько лет назад, — бездельник с неопределенными источниками существования. Этот «столь ценный для обвинения свидетель» находится в данный момент в тюрьме Ильеуса, он арестован за бродяжничество и хулиганство. Какое значение могут иметь слова подобного человека? Вор, бродяга, лжец. Доктор Виржилио зачитал показания, полученные им от испанца, хозяина таверны, где убийца разговаривал с человеком с фальшивым брильянтом. Испанец заявил, что этот человек всегда был известен как лжец, любитель рассказывать всякие небылицы, выдумывать якобы происшедшие с ним истории; и испанец даже подозревал, что это он в двух случаях ответственен за пропажу разменной мелочи, хранившейся у него в ящике прилавка. Какую свидетельскую ценность для закона могли иметь показания такого типа?Виржилио переводил взгляд с судьи на присяжных, потом на публику. Он тоже описал, однако на свой лад, историю борьбы за Секейро-Гранде. Напомнил другой процесс — о правах на владение землей, который Бадаро проиграли. Упомянул о поджоге нотариальной конторы Венансио. К концу своей двухчасовой речи он тоже обратился с призывом к правосудию и уселся на место. Доктор Руи отвечал доктору Фаусто. Его мощный, немного хриплый от алкоголя голос гремел на весь зал. Руи вздрагивал, всхлипывал, приходил в волнение, обвинял, защищал, принуждал людей плакать, заставлял их смеяться, говорил резкости Фаусто, «осмелившемуся изрыгать грязные обвинения по адресу такой непогрешимой личности, этого ильеусского Баярда, каковым является полковник Орасио да Силвейра». За исключением адвокатов и мальчика, никто не знал, кто такой Баярд, но все нашли, что образ этот весьма красив.Орасио, стоя со скрещенными на груди руками, не проявлял никаких признаков усталости. Когда Руи отпускал по адресу Фаусто особенно злые и ядовитые иронические замечания, подсудимый улыбался.И вот начались прения. Все выступили еще по разу, повторяя то, что уже было сказано ранее. Новым было лишь одно показание, добытое Женаро в противовес приведенному Виржилио заявлению испанца — хозяина таверны. Оказалась, что доктор Женаро также беседовал с одним знакомым человека с фальшивым брильянтом, который, как и он, был завсегдатаем таверны, — с человеком в синем жилете. Тот сказал, что человек с перстнем — «хороший парень, хотя у него и подозрительный вид». Его истории могут показаться вымышленными, но большинство из них действительно приключались с ним. И Женаро выразил протест против «низости местной полиции, засадившей в тюрьму невиновного человека только потому, что он дал показания суду». Тогда Фаусто снова выступил, теперь уже с большой речью. Он старался потрясать своим голосом еще сильнее, чем Руи, ему удалось даже заставить некоторых из присутствующих прослезиться, в общем, сделал все, что было в его силах. Виржилио проговорил десять минут — и все о человеке с фальшивым брильянтом. Руи заключил прения сторон, проведя параллель между образом правосудия и изображением Христа, висевшим над головой судьи. Он закончил возвышенной фразой, которую выучил два дня назад:«Оправдав полковника Орасио да Силвейра, вы, господа присяжные заседатели, докажете всему цивилизованному миру, взоры которого обращены на этот зал, что в Ильеусе есть не только какао, плодородная земля и деньги, вы докажете, что в Ильеусе есть и правосудие, мать всех человеческих добродетелей!»Несмотря на преувеличение, содержавшееся в его словах, будто взоры всего мира обращены на зал суда в Ильеусе, а возможно, именно поэтому, фраза вызвала аплодисменты, которые судья потребовал прекратить, обратившись к помощи судебного пристава, зазвонившего в колокольчик. Присяжные удалились на совещание, чтобы вынести вердикт, виновен подсудимый или невиновен. Орасио тоже вышел из зала; он остался в коридоре, беседуя со своими адвокатами. Четверть часа спустя присяжные вернулись в зал, Браз пошел привести Орасио. Тот только что получил известие от Виржилио:— Единогласно!Судья прочел приговор, по которому полковник Орасио да Силвейра был единогласно оправдан. Некоторые из присутствовавших стали расходиться. Другие бросились обнимать Орасио и адвокатов. Браз объявил об освобождении подсудимого. Орасио вышел в окружении друзей.Мальчик был очень утомлен, и отец посадил его к себе на плечо. Глаза ребенка все еще были устремлены на Орасио, выходившего в этот момент из зала.— Что тебе больше всего понравилось? — спросил его отец.Мальчик, слегка улыбаясь, признался:— Все, все, но особенно человек с перстнем, который знает всякие истории…Доктор Руи, проходя мимо, услышал это и погладил белокурую головку мальчика, потом чуть не бегом стал догонять Орасио, который выходил через главную парадную дверь префектуры, вступая в ясное утро, поднимавшееся с моря над Ильеусом. ПРОГРЕСС 1 Прошло несколько месяцев. И вот в середине дня полковник Орасио да Силвейра неожиданно сошел с лошади у двери каза-гранде Манеки Дантаса. На пороге показалась, покачивая своими полными бедрами, дона Аурисидия; она встретила полковника очень приветливо и осведомилась, завтракал ли он. Орасио сказал, что да, завтракал. У него было нахмуренное лицо, суженные глаза, рот, перекошенный в суровой гримасе. Работник побежал позвать Манеку Дантаса, находившегося где-то на плантации, дона Аурисидия принялась занимать гостя. Она говорила почти одна, Орасио отвечал очень односложно, произнося лишь «да» или «нет», когда она предоставляла ему такую возможность. Дона Аурисидия рассказывала о своих детях, расхваливала смышленость старшего, которого звали Рун. Наконец появился Манека Дантас, обнял полковника, и они начали о чем-то говорить. Дона Аурисидия удалилась, чтобы позаботиться об угощении.Тогда Орасио поднялся и взглянул в окно на плантации какао. Манека Дантас ждал. Прошло несколько минут в молчании. Взгляд Орасио был устремлен на дорогу, проходившую поблизости от дома. Вдруг он повернулся и сказал:— Я разбирал кое-какие вещи в Ильеусе. Вещи Эстер…Манека Дантас почувствовал, как у него забилось сердце. Орасио смотрел на него своими тусклыми глазами, лишенными почти всякого выражения. Только у рта его виднелась суровая складка.— И нашел несколько писем… — Он добавил тем же глухим голосом: — Она была любовницей Виржилио…Сказал и снова стал глядеть в окно. Манека Дантас поднялся, положил руку на плечо друга:— Я это знал. Но в такие дела впутываться нельзя… А бедная дона Эстер своей смертью заплатила за все с лихвой…Орасио отошел от окна и сел на стул в гостиной. Уставился в пол. Казалось, его захватило прошлое, счастливые воспоминания о хороших мгновениях:— Чудно… Вначале я знал, что она не любит меня. Она плакала по углам, говорила, что боится змей. В постели, когда я до нее дотрагивался, она вся сжималась… Она бесила меня, но я ничего не говорил, я сам был виноват, зачем надо было мне жениться на молодой образованной девушке?..Он посмотрел на Манеку Дантаса и покачал головой. Тот слушал молча, подперев лицо руками, не делая ни одного жеста.— И вот неожиданно она изменилась, стала хорошо ко мне относиться, я начал даже думать, что она меня любит. Раньше я проникал в лес, вел борьбу только ради денег, может быть, ради ребенка. Но потом все, что я ни делал, было ради нее, мне казалось, что она меня любит…Он поднял кверху палец:— Ты не представляешь себе, Манека, что я пережил, когда она скончалась. Я отдавал людям распоряжения, а сам помышлял о самоубийстве. И я не пустил себе пулю в лоб только из-за ребенка, из-за моего и ее сына, который, правда, родился в плохое время, но ведь потом все наладилось, она стала ласковой и хорошей. Если бы не это, я покончил бы с собой после ее смерти… — Он зловеще усмехнулся: — И подумать только, что все это было из-за другого, из-за этого докторишки. Она была хорошей и ласковой, но она была такой из-за него. А я кормился остатками, на мою долю приходились лишь объедки…Дона Аурисидия вошла в гостиную и пригласила их закусить. Стол ломился от сыров, сладостей, фруктов. Они поели, слушая болтовню доны Аурисидии, которая расхваливала своего старшего сына, заставляя ребенка отвечать на вопросы по истории, бегло читать крестному, декламировать стихи.Потом вернулись в гостиную, и Орасио больше уже не сказал ни слова. Он уселся на стул и слушал с полным безразличием. Манека Дантас, чтобы как-то заполнить время, говорил об урожае, о ценах на какао, о саженцах, принявшихся на земле Секейро-Гранде. Дона Аурисидия была огорчена тем, что Орасио не остается обедать. Она уже послала поймать несколько цыплят, чтобы приготовить их под соусом — она была мастерица в этом деле.— Не могу, дона Аурисидия…Так прошло некоторое время. Орасио машинально жевал потухший конец папиросы, которая намокла от слюны и почернела. Манека Дантас продолжал говорить; он знал, что его разговоры никому не интересны, но другого ничего не мог придумать. Он понимал, что Орасио не хочет оставаться один. Вот точно так же в тот далекий день чувствовал себя Виржилио, боявшийся остаться в одиночестве. Наконец Манека Дантас замолчал, охваченный воспоминаниями.Начало смеркаться, работники возвращались с плантаций. Орасио поднялся, еще раз взглянул в окно на дорогу, окутанную грустью сумерек. Простился с доной Аурисидией, дал крестнику монетку. Манека Дантас вышел вместе с ним во двор, где Орасио ожидала лошадь. Вставив ногу в стремя, Орасио повернулся и сказал Манеке:— Я велю его уничтожить… 2 Манека Дантас готов был рвать на себе волосы. «Упрямый докторишка!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42