— Получай, сукин сын!.. Сейчас не время танцевать…Синьо в разгар перестрелки вспомнил вдруг о девушке на картине, которая тоже плясала на одной ноге. Вириато прав: не время танцевать. Они продвинулись вперед. Пуля угодила Костинье в плечо, из раны начала хлестать кровь, она забрызгала брюки Синьо Бадаро.— Пустяки… — сказал Костинья. — Царапина, — и продолжал стрелять.Кольцо окружения смыкалось, трое людей, оставшихся в засаде, поняли, что сопротивление бесполезно. Пока еще было не поздно, они бросились вглубь плантации. Синьо выстрелил им вслед из парабеллума, потом подошел к своему вороному коню, провел рукой по его еще теплой шее. Кровь бежала из груди лошади, на земле образовалась лужа. Телмо подошел и начал снимать с подбитого животного седло. Вириато привел своего осла, убежавшего в сторону при перестрелке, и Синьо Бадаро взобрался на него. Телмо навьючил снятую с коня сбрую на своего, осла. Вириато посадил позади себя Костинью, зажимавшего рану рукой. Они поехали шагом. Синьо Бадаро все еще держал в руке парабеллум. Его печальный взгляд устремился в окружающий мрак. Но теперь там не было слышно ни музыки, ни голоса, певшего о несчастьях этой земли. Не было и луны, которая осветила бы трупы, оставшиеся лежать под деревьями какао. Ехавший позади Телмо хвастался своим тонким, женским голоском.— Я попал этому гаду прямо в голову…Свеча, зажженная чьими-то благочестивыми руками, освещала крест, очевидно, недавно поставленный на дороге. Синьо Бадаро подумал, что если зажечь такие огоньки на всех крестах, которые будут поставлены здесь, то дороги земли какао осветятся ярче, чем улицы Ильеуса. Печаль охватила его. «Сейчас, девушка, не время для танцев, но я же не виноват… Нет, не виноват!» 2 Стычки, начавшиеся этой ночью, не прекращались уже больше до той поры, когда в Секейро-Гранде выросли деревья какао. Впоследствии жители этого края — от Палестины до Ильеуса, и даже в Итапире — стали исчислять время периодами этой борьбы:— Это было до столкновений из-за Секейро-Гранде…— Это произошло спустя два года после окончания стычек из-за Секейро-Гранде…То был последний крупный эпизод борьбы за завоевание земли и самый жестокий из всех. Поэтому-то о нем и помнили в течение многих лет. История этой борьбы передавалась из уст в уста; отцы рассказывали ее детям, старики — молодым. На ярмарках в поселках и городах слепые гитаристы слагали баллады об этих стычках, о перестрелках, обагривших кровью черную землю какао: Виной всему проклятье колдунаВ ту роковую ночь… Поэтами и летописцами этого края были слепцы. В их печальных песнях, в струнах их гитар жили традиции и история земли какао. Толпы на ярмарках, люди, приехавшие, чтобы продать муку, кукурузу, бананы и апельсины, люди, прибывшие, чтобы что-то купить, собирались вокруг слепых послушать истории времен начала эры какао — начала столетия. Они кидали монеты в чашку у ног слепого, гитара стонала, голос пел о стычках в Секейро-Гранде, о кровопролитиях прошлого: Тут в жизни столько не стреляли,Не хоронили столько у дорог. Люди с улыбкой присаживаются на корточки, некоторые опираются на палки и внимательно, слушают повествование слепца. Гитара аккомпанирует виршам, перед глазами возникают люди, которые некогда завоевывали лес и вырубали его, люди, которые убивали и гибли сами, люди, которые сажали какао. Еще живы многие из тех, кто принимал участие в стычках из-за Секейро-Гранде. Некоторые из них упоминаются в балладах, распеваемых слепцами. Но слушатели почти не связывают нынешних фазендейро со вчерашними завоевателями. Как будто это другие существа, настолько это было давно, настолько это были другие времена! Раньше здесь высился густой и таинственный лес, теперь это плантации какао, сверкающие желтизной плодов, похожих на золото. Перебирая струны гитары, слепцы поют об этом страшном времени: Я вам поведаю историю,Что вас заставит ужаснуться. Страшная и ужасная история леса Секейро-Гранде. В ту самую ночь, когда братья Меренда и трое жагунсо Орасио на тропинке напали на Синьо Бадаро, в ту же самую ночь Жука во главе десятка людей отправился бесчинствовать в округе. Началось с того, что убили двух братьев Меренда, говорят, прямо на глазах у матери, для устрашения остальных. Потом они прискакали на плантацию Фирмо, подожгли маниоковое поле. Фирмо уцелел только потому, что его не было дома — он уехал в Табокас.— Уже дважды ускользнул, — сказал Жука. — В третий раз не улизнет.После этого отправились на плантацию Браза и там начали перестрелку. Браз со своими людьми оказал сопротивление, и Жуке Бадаро пришлось убраться, оставив на поле боя одного убитого жагунсо и не узнав, сколько пало со стороны Браза. Один был сражен наверняка — его убил Витор; Жука видел, как человек упал. Антонио Витор утверждал, что подбил еще одного, но другие не были в этом уверены.Два десятка лет спустя слепцы, бродившие по ярмаркам в новых поселках Пиранжи и Гуараси, основанных там, где раньше был лес Секейро-Гранде, слагали сказания об этих битвах: Бывало больно, было грустноСмотреть, как гибнет зря народ:Пал у Орасио жагунсо,Сражен наемник Бадаро…Земля телами покрывалась,И сердце кровью обливалосьПри виде стольких преступлений -Ужасных жертвоприношений. Жагунсо были в почете, за ними гонялись, вербуя тех, у кого был меткий глаз, кто доказал на деле свою храбрость. Рассказывали, что Орасио послал людей в сертан за знаменитыми жагунсо, что Бадаро не жалели денег, когда надо было заплатить меткому стрелку. Ночи наполнились страхом, тайной и неожиданностями. Ни одна дорога, как бы широка она ни была, отныне не считалась надежной для пешехода. Никто, даже тот, кто не имел никакого отношения к лесу Секейро-Гранде, к Орасио и Бадаро, не осмеливался ездить по дорогам какао без сопровождения, по крайней мере, одного телохранителя. Это было время, когда торговцы скобяными товарами наживали себе состояния на продаже оружия. Исключение составил только Азеведо из Табокаса, который разорился, поставляя оружие для Бадаро, и сумел спасти кое-что лишь благодаря своей политической ловкости. Теперь в глубокой старости он содержал зеленную лавку в Ильеусе и рассказывал юношам, учившимся в городе: Крестьянин заступ свой бросалИ брался за ружье, кинжал,А оружейник ликовал:Оружье он распродавал.На миллион наторговал! Спустя два десятка лет рассказывали и пели свои сказания об этом времени. В этих сказаниях повествовалось о подвигах Бадаро, об их мужестве, о храбрости Синьо и Жуки: Синьо, могучий властелин,Глава семьи, и смел, и лих…Однажды ехал он один,Прикончил в схватке пятерых!И брат Жука храбрец, что надо,Сверх всякой меры смелым был.Жука, бывало, без пощадыБольших и малых смело бил! Но в этих сказаниях говорилось и о мужестве людей Орасио, его сторонников, о храбрости Браза, самого смелого из них, того, что, раненный тремя пулями, продолжал сражаться и убил двух противников: Браз Бразилино, храбрый, гордый,Себя он звал Жозе дос Сантос -Ведь так звучало благородней -Стрелял, когда от пули пал,Хоть сам был ранен, убивал! Они описывали Орасио, который из своей фазенды отдавал людям распоряжения, посылал их на дороги, окружавшие лес Секейро-Гранде: Давал Орасио приказы,Он управлял округой властно.Он рассылал свои отрядыДля нападений из засады. Песни о битвах за Секейро-Гранде рассказывали не только о героических подвигах, но и о простой обыденной жизни: Замужних женщин было мало,А если были, то в Бане…И о женитьбе тут, бывало,Мечтали только и шутили:— Женился б даже на седой,Лишь стала б женщина вдовой! Люди, слушавшие эти песни двадцать лет спустя на ярмарках в поселках, возникших на месте леса Секейро-Гранде, встречали их возгласами одобрения, весело смеялись, отпускали замечания. В песнях слепцов перед ними вставали эти полтора года борьбы, люди умиравшие и люди убивавшие, земля, политая кровью. И когда слепцы заканчивали свое повествование: Поведал вам я страшную историю. Историю о тех ужасных временах… они бросали еще несколько монет в чашку рассказчика и отходили в сторону. «Да, колдовское это было дело». Так говорилось в песне, так говорят и они сегодня. То было колдовское дело. Его вызвало проклятье, посланное негром в ту далекую колдовскую ночь. Проклятие Жеремиаса разносилось в те смутные времена по дорогам — от фазенды к фазенде. Оно передавалось Дамианом, худым, изможденным и грязным, этим безумным негром, который бродил по дорогам какао и рыдал. 3 Еще не прекратились разговоры, связанные с нападением на Синьо Бадаро и смертью братьев Меренда, как Ильеус всполошился из-за инцидента, происшедшего в кабаре между Виржилио и Жукой Бадаро. Впрочем, за эти полтора года так часто случались различные истории, что дона Моура, старая дева, убиравшая алтарь церкви Сан-Себастьяна, как-то сказала своей подруге доне Лените Силве, приглядывавшей за алтарем напротив:— Столько всяких событий, Ленита, что у нас даже не хватает времени обсуждать как следует хоть одно… Уж больно быстро все происходит…Действительно, Орасио и Бадаро очень торопились. Обе стороны хотели вырубить лес как можно скорее и как можно раньше засадить землю какаовыми деревьями. Борьба пожирала деньги, платежные ведомости по субботам вырастали до невиданных размеров, потому что приходилось платить большое жалованье жагунсо. Цены на оружие все возрастали. И Бадаро и Орасио торопились, и потому эти месяцы были столь насыщены событиями, что богомольные кумушки не успевали даже обсуждать их. Они еще говорили об одном событии, а уже происходило другое, представлявшее для них не меньший интерес.В таком же положении оказались и обе газеты Ильеуса. Иной раз случалось, что Мануэл де Оливейра писал статью, ругающую Орасио за вооруженное нападение, совершенное его жагунсо, а в это время поступало сообщение, что произошло столкновение куда более серьезное. Грубость «О Комерсио» и «А Фолья де Ильеус» в этом году перешла все границы. Не осталось уже резких эпитетов, которые не были использованы. В редакции «О Комерсио» возликовали, когда Женаро заставил купить в Рио — за неимением в книжных магазинах Баии — изданный в Лиссабоне большой португальский словарь, специализировавшийся на классических терминах шестнадцатого века. Тогда-то, к вящему удовольствию жителей города, газета «О Комерсио» стала называть Орасио и его друзей интриганами, подлецами, флибустьерами и награждать их разными иными эпитетами того времени. «А Фолья де Ильеус» отвечала, используя национальный жаргон, в котором доктор Руи был непререкаемым авторитетом.Тяжба, начатая в суде Ильеуса по иску Орасио, оставалась незаконченной. «Возбуждение судебного преследования» было самым неподходящим из юридических терминов, когда речь шла о деле, затеянном оппозиционерами против сторонников правительства, как это имело место в данном случае. Судья тут был явно на страже интересов Бадаро. Веди он себя иначе, ему не миновать, в лучшем случае, перевода по распоряжению губернатора штата в какой-нибудь затерянный в сертане и забытый всеми городок, где он и остался бы прозябать долгие годы. В противном случае, пост судьи в Ильеусе представлял верный путь к переводу в столицу штата, где он сменил бы должность судьи на звание члена Высшего кассационного трибунала — титул гораздо более звучный и намного лучше оплачиваемый. Не помогли усилия Виржилио и Руи, бомбардировавших судью заявлениями, ходатайствами и требованиями о проведении экспертиз.Процесс двигался, по выражению Орасио, черепашьими шагами; Орасио гораздо больше верил в возможность захватить земли силой, чем получить их при помощи закона. И он делал все, чтобы, несмотря на задержку процесса, события развивались возможно скорее. Бадаро тоже были заинтересованы в скорейшем решении вопроса. Приближался срок выборов, намеченных на будущий год, и многие предсказывали почти неизбежные серьезные разногласия между властями штата и федеральным правительством в вопросе о новом президенте. А если правительство штата падет, Бадаро перейдут в оппозицию и уже не смогут рассчитывать на судью; тогда процесс будет идти в пользу Орасио.Все это обсуждалось в барах, на перекрестках улиц и в домах Ильеуса, на пароходах, заходивших в порт, среди докеров, грузивших корабли, и среди моряков, уходивших в плавание. В далеких городах — в Аракажу и Витории, в Масейо и Ресифе — рассказывали об этих стычках в Ильеусе, как в былые времена от Жоазейро до Сеара шла слава о подвигах падре Сисеро.Виржилио съездил в Баию, выхлопотал у одного из членов Высшего кассационного трибунала, который поддерживал оппозицию, благоприятное для Орасио заключение о правах на владение землями Секейро-Гранде и пустил его в дело. Женаро ломал голову над юридическими фолиантами, подбирал аргументы, чтобы «разнести это заключение в пух и прах», как он обещал судье, который сам был крайне напуган вмешательством члена Высшего кассационного трибунала в процесс, находившийся еще в первой инстанции. Но причиной ссоры Жуки Бадаро с Виржилио явилось не это заключение трибунала, а скорее серия статей о событиях в Ильеусе, которые адвокат поместил в оппозиционной газете Баии. Выступления «А Фолья де Ильеус» не причиняли Бадаро особого беспокойства. Но статьи в ежедневной газете Баии вызвали отклик даже за пределами штата. И хотя правительственные газеты взяли Синьо Бадаро под защиту, губернатор дал ему понять, что лучше избежать всякого шума по поводу этих инцидентов, тем более в такой момент, когда правительство штата находится не в очень хороших отношениях с федеральным правительством. Орасио узнал об этом, и Виржилио расхаживал по улицам Ильеуса с видом победителя.Как-то вечером он зашел в кабаре. Уже давно он не появлялся там, все ночи проводил теперь в объятиях Эстер. Это были безумные ночи любви и исступленного восторга. Ее чувственность пробудилась под влиянием изощренных ласк, которым Виржилио научился у Марго. Но сейчас в Ильеус приехал Орасио, и Виржилио некуда было деваться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42