Он познакомился с Марго в одном женском пансионе, несколько раз ночевал у нее, и вскоре она по уши влюбилась в него. Когда он после смерти отца, оставившего дела семьи в плохом состоянии, собирался бросить занятия, она предложила ему все, что имела и что зарабатывала каждую ночь. Этот жест тронул Виржилио. Вскоре лидер оппозиционной партии пристроил его в секретариат своей партии и в редакцию газеты. Виржилио получил возможность сохранить Марго для себя одного. Он стал оплачивать ее комнату в пансионе, спал там каждую ночь, бывал с ней в театрах. Он не говорил открыто о своей связи с любовницей только потому, что это могло повредить его карьере. Но все же именно в комнате Марго он вместе с Жувеналом и другими товарищами обдумал всю студенческую кампанию, которая выдвинула его оратором курса, и у нее же написал речь, которую произнес на церемонии окончания университета.Когда же, по совету шефа, он дал согласие поехать адвокатом от партии в Табокас, ему пришлось потратить немало часов, чтобы уговорить Марго отправиться вместе с ним. Ей не хотелось ехать туда; ведь даже Баия ее не устраивала, она мечтала о жизни еще более веселой. Она была уверена, что Виржилио и сам так думал, когда был студентом. Но партийные руководители сумели убедить его, что, если он действительно хочет сделать карьеру, ему следует потерять несколько лет в этом новом краю какао. И он поехал, хотя Марго и заявила, что между ними теперь все кончено. Эта последняя ночь в «Американском пансионе» была тяжелой. Марго обвиняла его в том, что он ее бросает, и горько плакала, обнимая возлюбленного. Он возражал, доказывая, что это она бросает его, что она его не любит. Марго боялась за свое будущее:— Ты поедешь туда, женишься на дочке какого-нибудь богатого плантатора и навсегда бросишь меня в этих дебрях… Нет, я не поеду…— Ты меня не любишь. Если бы ты меня действительно любила…Они отдавались любви в агонии этой ночи, которая — думали они — будет последней ночью, проведенной вместе. И они изощрялись в любовных ласках, чтобы оставить о себе наилучшие воспоминания.Он уехал один, но через несколько недель неожиданно приехала и она, произведя в Ильеусе сенсацию своими платьями, сшитыми по последней моде, своими широкополыми шляпами, своим нарумяненным лицом. И в ночь, когда они снова встретились, на улицах Ильеуса были слышны вздохи и любовные восклицания. Марго поехала с ним в Табокас и первое время вела себя хорошо; казалось, она забыла веселую, роскошную жизнь Баии, держалась как замужняя дама: заботилась о костюме Виржилио, хозяйничала на кухне, отдавала ему все свое время, подчас забывая о своей элегантности, ходила с распущенными волосами и не жаловалась на отсутствие парикмахеров, которые делали бы ей сложные модные прически.Они жили в разных домах, потому что Виржилио не хотел шокировать жителей поселка, находившегося во власти предрассудков. Ведь он был адвокат политической партии и на нем лежала определенная ответственность. Марго жила в красивом домике вместе с любовницей одного торговца. В этом домике Виржилио проводил большую часть дня, иногда даже принимал там какого-нибудь срочного клиента, там он ел и спал, готовил свои выступления по делам, которые вел в суде Ильеуса.Марго казалась счастливой: платья с бесчисленными оборками были забыты и покоились в шкафах. Баия почти не вспоминалась. Но постепенно ей стало надоедать все это. Она мало-помалу начала отдавать себе отчет в том, что ей придется провести здесь гораздо больше времени, чем она предполагала. Кроме того, Виржилио, чтобы избежать сплетен, старался не брать ее с собой в свои частые поездки в Ильеус. А когда она ту да собиралась, то ехала другим поездом и в городе редко с ним виделась. И, что хуже всего, она не раз встречала его беседующим с незамужними девицами, дочерьми богатых фазендейро. Эти дни были кромешным адом. Марго устраивала скандалы, которые были слышны даже на улице, и оправдания Виржилио, что эти знакомства необходимы для его карьеры, нимало не убеждали ее. Между ними возникали ссоры; она бросала ему в лицо обвинения, что жертвует ради него всем, прозябая в такой глуши, когда могла бы жить в Баие, катаясь как сыр в масле, — там нет недостатка в богатых торговцах или преуспевающих политических деятелях, которые готовы построить дом для нее. Ей ведь делали много предложений, а она бросила все, дура, чтобы последовать за ним.— А как Клео отговаривал меня ехать сюда… Говорил, что ты поступишь со мной именно таким образом…Ссоры обычно заканчивались тем, что открывалась бутылка шампанского и начиналась ночь безумной любви. И все же с каждым днем Марго все больше одолевала тоска по хорошей жизни в Баие и у нее все крепла уверенность в том, что Виржилио никогда уже не вырваться из этого края. И интервалы между ссорами стали сокращаться: теперь они происходили через каждые несколько дней, по любому поводу. Марго жаловалась на то, что здесь нет портних, что она запустила свои волосы, полнеет, разучилась танцевать — так давно она нигде не бывала.В этот вечер дело оказалось серьезнее. Виржилио объявил, что едет в Ильеус и пробудет там не меньше двух недель. Марго подпрыгнула от радости. В конце концов Ильеус тоже все-таки город, там можно потанцевать в кабаре Ньозиньо, там есть женщины, с которыми можно поговорить, не то, что с этими грязными девками Табокаса, большинство из которых приехали с плантаций после того, как их там совратили полковники или надсмотрщики: теперь они были проститутками в поселке. Даже жившая с ней в доме мулатка — любовница торговца — была неграмотная девка с красивым телом и идиотским смехом; ее обесчестил сын фазендейро, и торговец взял ее уже с улицы Посо, — улицы, населенной женщинами легкого поведения. В Ильеусе все-таки есть женщины, прибывшие из Баии и Ресифе, есть даже и такие, что приехали из Рио-де-Жанейро; с ними можно поболтать о нарядах и прическах. Марго вся расцвела, когда Виржилио объявил о поездке в Ильеус и о том, что ему придется там задержаться. Она подбежала к нему, бросилась на шею, несколько раз крепко поцеловала в губы:— Как хорошо! Как хорошо!Но радость ее была недолгой. Виржилио заявил, что не сможет взять ее с собой. Прежде чем он успел объяснить причину, она закричала сквозь рыдания и слезы:— Ты стыдишься меня… Или у тебя есть в Ильеусе другая… Ты готов связаться с любой бесстыдницей. Знай, я изуродую ей физиономию, устрою такой скандал, что всем станет известно… Ты еще меня не знаешь, ты еще не видел меня, когда я злая…Виржилио дал ей вдоволь накричаться, и только когда она остановилась и из глаз полились слезы и из груди вырвались рыдания, только тогда он, стараясь быть как можно ласковее, начал объяснять, почему он не берет ее с собой. Он едет по серьезным делам, у него не будет времени заботиться о ней, неужели она не знает, что из-за леса Секейро-Гранде отношения между Орасио и Бадаро обострились до предела? Она кивнула головой, что знает. Но она не видит в этом причины, чтобы не брать ее с собой. А что касается времени, это не имеет значения. Он же не будет работать ночами, а в кабаре они только и ходили по ночам, когда бывали в Ильеусе.Виржилио начал подыскивать другие объяснения. Он чувствовал, что она права, что недоверие, сквозившее в ее голосе, ее смутные подозрения о существовании другой женщины, страх и злоба, сквозившие в устремленном на него взгляде, — все это имело основание. Он не хотел брать ее в Ильеус именно потому, что ехал не столько защищать интересы Орасио, сколько для того, чтобы, как он рассчитывал, посвятить все это время Эстер, которая завладела его воображением. День и ночь стояла у него в ушах мольба Эстер о помощи, произнесенная шопотом, когда муж находился на веранде:— Увезите меня… Далеко, далеко…Виржилио знал, что если Марго поедет в Ильеус, то вскоре до нее дойдут всякие сплетни. И тогда начнется кромешный ад; она способна устроить скандал, в который может быть замешана и Эстер. А Виржилио не понимал даже, как можно сравнивать Марго и Эстер. Марго была его любовницей в студенческие годы — то было безумное время. Любовь Эстер открылась ему среди лесов — эта любовь приходит неожиданно, но бывает сильнее всего на свете. Он решительно возражал против того, чтобы Марго ехала. Но ему не хотелось и обижать ее, он не мог оскорбить ее как женщину. В отчаянии он стал подыскивать какой-нибудь новый убедительный довод. И ему показалось, что он нашел его; он заявил Марго, что не хочет оставлять ее в Ильеусе без присмотра, что он, мол, ревнует ее; заведение Машадан, где она всегда останавливалась, чаще всего посещается самыми богатыми полковниками. Он не берет ее с собой из ревности. И при этом он постарался придать своему голосу как можно больше убедительности. Марго сквозь слезы улыбнулась. Виржилио почувствовал, что одержал победу, и решил, что дело кончено, когда она подошла и, усевшись у него на коленях, затараторила:— Так ты ревнуешь свою кошечку? Но почему? Ты ведь хорошо знаешь, что я не обращаю внимания на предложения, которые мне делают. Я похоронила себя здесь ради тебя; зачем же мне тебя обманывать?Она несколько раз поцеловала его, потом сказала:— Возьми с собой свою кошечку, мой милый! Клянусь, я не буду выходить из дому… Только с тобой в кабаре. Я не выйду из комнаты, не заговорю ни с одним мужчиной. Когда у тебя не окажется времени, я буду проводить весь день взаперти…Виржилио почувствовал, что начинает сдаваться. Он переменил тактику:— Я не понимаю, что ты находишь ужасного в Табокасе? Почему ты не можешь провести здесь дней десять одна?.. Только и думаешь об Ильеусе…Она поднялась и показала на улицу:— Это кладбище…Затем снова заговорила о том, что он совершил ошибку, забравшись сюда, пожертвовав своим будущим и ее жизнью. Виржилио снова пытался объяснить ей положение, но понял, что это бесполезно; ему стало ясно, что связь с Марго подошла к концу. С тех пор как он познакомился с Эстер, ему не хотелось смотреть на других женщин. Даже когда он лежал с Марго в постели, он был уж не тот мужчина, чувственный, влюбленный в ее тело. У него появилось безразличие к ее прелестям: к ее пышным бедрам, к ее упругой груди, к ее неутомимой изобретательности в часы любви. Теперь у него было лишь одно желание: обладать Эстер, обладать ею целиком — ее мыслями, ее сердцем, ее телом. И он так и остался сидеть с полуоткрытым ртом, будто собираясь что-то сказать. Марго ждала. Но он не заговорил, а лишь махнул рукой, как бы в знак того, что считает бессмысленным убеждать ее. Тогда она снова принялась за свое:— Ты обращаешься со мной, как с рабыней. Едешь в Ильеус, а меня бросаешь здесь. Потом придумываешь разные истории, будто ревнуешь меня. Все это ложь! В общем я была глупа… Но теперь хватит… Когда кто-нибудь придет ко мне и предложит поехать с ним в Ильеус или Баию, я дам себе волю…Виржилио рассердился:— Что касается меня, милая, пожалуйста… Думаешь, я без тебя умру?Она пришла в ярость:— А я-то была дура… Разве и здесь мало мужчин увивается за мной?.. Вот Жука Бадаро посылает мне любовные записки… Я из-за тебя стала затворницей, а ты только и думаешь, как бы удрать в Ильеус, наверняка вдогонку за дочкой какого-нибудь богатого плантатора, чтобы жениться на ее деньгах…Виржилио поднялся, глаза его налились кровью:— Заткни рот!..— А вот и не заткну. Что, правда? Хочешь обмануть какую-то деревенскую дуру, завладеть ее деньгами…Виржилио размахнулся и ударил ее по лицу. Из рассеченной губы показалась кровь, Марго испуганно посмотрела на него. Она хотела было дерзко ответить, но только разразилась рыданиями:— Ты меня больше не любишь… Раньше ты никогда пальцем меня не трогал.Адвокат тоже разволновался; он был поражен своей грубой вспышкой. Значит, и его засосала царящая в этих краях атмосфера; она изменила и его. Он уже был не тем, каким прибыл несколько месяцев тому назад из Баии: всегда любезным, неспособным даже подумать о том, чтобы ударить женщину. И на него, цивилизованного человека, человека с другой земли, оказывала влияние земля какао. Он пристыжено опустил голову, с грустью посмотрел на руку; подошел к Марго, вытащил платок, вытер капельку крови:— Прости меня, милая. Я потерял голову, у меня столько дел, о которых приходится думать, что я становлюсь совсем ненормальным… Да ты еще начала разговор об этом Жуке Бадаро, о том, что ты меня бросишь, уйдешь с другим… Я сам не хотел этого.Она рыдала; он пообещал:— Я возьму тебя в Ильеус, не плачь…Марго подняла голову, она уже улыбалась. Решила, что он ударил ее из ревности. Почувствовала еще сильнее, что принадлежит ему, что Виржилио — ее. Прижалась к нему, маленькая и ласковая, спряталась у него на груди. Ею овладело желание, и она увлекла его за собой в комнату. 6 Доктор Жессе дошел уже до угла, когда услышал крики:— Доктор! Доктор Жессе! Подите сюда!Четверо портных стояли на пороге лучшей портняжной мастерской Табокаса «Парижские ножницы», принадлежавшей Тонико Боржесу. Сам он в этот момент тоже был здесь; в одной руке он держал штанину, в другой иголку с ниткой. Заведение «Парижские ножницы» было не только лучшей портняжной мастерской Табокаса, но и, по общему признанию, штаб-квартирой местных сплетников. Здесь обсуждались все происшествия, здесь знали о всех событиях, знали даже, что едят в этом частном доме и в том. В этот день в «Парижских ножницах» произошел переполох, вызванный известиями, которые привезли из Феррадаса прибывшие вместе с Орасио люди. Поэтому-то Тонико Боржес и окрикнул доктора Жессе, надеясь получить от него разъяснения. И когда тот подошел, толстый, низенький и суетливый, со шляпой на затылке, с очками на кончике носа, в сапогах, перепачканных грязью, и спросил, что им от него нужно, один из портных вместо ответа принес стул и усадил его.— Располагайтесь поудобнее, доктор.Врач уселся, опустил на кафельный пол свой чемодан с инструментами. Чемодан этот был знаменит в поселке, потому что доктор носил в нем самые разнообразные предметы: от хирургического ножа до сухих бобов какао, от ампул для впрыскивания до спелых плодов, от склянок с лекарствами до квитанций на получение квартирной платы с принадлежащих ему домов, которые он сдавал в наем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42