Патна
За два дня до возвращения
Марта сделала то, чего от нее никто не ожидал. Она умерла. Конечно, глупо думать, что человек способен обставить свою смерть как ожидаемое событие. Смерть находится в области непознанного и, по большому счету, необъяснимого. Но Марта была не человеком. Она даже не была клоном, как мы все. Марта стала символом всего нашего проекта, от самого его начала. Но даже не в этом дело. Мне иногда казалось, что она заменяет нам Бога. Иногда доброго, все время справедливого, чаще грозного, обязательно заботливого. Авторитет — то слово, которое никак не подходило к ней. Марта переросла это понятие. Наверное, поэтому никто не ждал того, что произошло. Я помню удивленно растерянное, побледневшее лицо Ольги, которая первой обнаружила тело.
— Я пришла убрать. А она… Вот… — Ольгу отпаивали каким-то отваром испуганные сестры Искариан.
Никто не ждал. Кроме Марты.
Наверное, такова привилегия всего божественного. Знать срок своего ухода.
Она лежала на застеленной кровати, сложив руки на груди, оставив на столе подробную записку относительно похорон. Дела она оставила в строгом порядке. Все сделала так, чтобы после ее смерти не осталось неразрешенных вопросов, спорных моментов. Были назначены заместители, определены цели и намечены пути решения целого ряда вопросов, касающихся организации. Даже уйдя, наше божество позаботилось о нас, и все, что оставалось нам — это позаботиться о ее телесной оболочке.
Когда мы готовились к кремации, на всякий случай пришлось оцепить кладбище, и кроме садхака, учеников тантриков и нас, никто на церемонии не присутствовал. Индусы с удивлением смотрели на такую разноцветную толпу мужчин и женщин, которые несли на плечах гроб.
Полыхнуло. Поднявшийся в небо дым был черным. А потом пепел поплыл по реке Мертвых к далекому океану. Каждый из нас бросил по горсти.
— Знаешь, когда я умру, — тихонько сказала мне на ухо Лоск, — тоже хочу, чтобы было так. В этом есть что-то правильное. В землю зарывать хуже. Всегда знаешь, что оно лежит там. Внизу. И… А так легче становится.
Я кивнула, глядя в темную воду. От потока веяло силой. Река Мертвых была полна жизни. Первобытной, неостановимой.
Гостиница “Кордон”. Харьков
После вооруженного конфликта с северным соседом Харьков из обычного внутреннего города сделался городом пограничным. Причем граница проходила почти по его середине, деля город на русскую и украинскую зоны. Ухудшившиеся отношения между государствами не добавляли удобства жителям города, вынужденным по нескольку раз в день сновать из одной зоны в другую. Особенно если учесть, что официальных пропускных пунктов было только три, а метро в русской зоне не функционировало. Конечно, существовало энное количество неофициальных лазеек, но пользоваться ими было небезопасно. Стена, разделяющая город на две части, охранялась тщательно, дыры латались, пограничников периодически меняли, взяточников сажали. Хотя на количество нелегальных переходов границы это никакого воздействия не оказывало.
Словом, обыкновенный пограничный город. И жители его, поначалу активно сопротивлявшиеся подобному переделу уклада их жизни, теперь приспособились и, совмещая работу и жилье в разных зонах, ухитрялись не опаздывать на рабочее место.
Я оказалась в этом городе по нескольким причинам. Во-первых, он находился довольно далеко от Киева, что было само по себе уже очень неплохо, потому что мне хотелось оказаться как можно дальше от ставшего таким маленьким мегаполиса. А во-вторых, именно в Харькове обитал человек, который был мне необходим.
Звали этого уникума Жорж Семецкий. Он действительно был уникальным человеком во всех отношениях. Легендарная личность, окутанная информативным туманом такой плотности, какая не снилась лучшим разведывательным управлениям мира. При попытке проникнуть за маскирующий флер становилось ясно, что вся эта неразбериха, вся эта могучая каша из слухов, городских легенд и домыслов носит откровенно искусственный характер. По всей видимости, сам Семецкий провоцировал возникновение этого маскирующего барьера. Иначе объяснить происходящее было невозможно.
По некоторым слухам Жорж Семецкий был героем вооруженного конфликта, результатом которого и стал передел территорий и смена городом Харьковом своего статуса. Причем данные разнились по обе стороны границы. Семецкий был героем как русской, так и украинской стороны. И там, и там бытовало мнение о том, что за его голову назначена награда в невероятную сумму с шестью и более нулями. Находились личности, которые лично лицезрели Жоржа, стоящим на баррикаде и поддерживающим окровавленный флаг слабеющей рукой. Другой рукой Семецкий грозил русским танкам, надвигающимся на баррикаду. К слову сказать, действие этой легенды происходило как раз в районе площади Шевченко на улице Солнечной, где и было остановлено продвижение русских войск. К чему, по всей видимости, приложил руку именно Жорж, без которого танковая дивизия двигалась бы аж до Киева и соединилась бы с восставшим Севастопольским флотом. Накал страстей этого мифа даже подвиг известного художника-абстракциониста Олега Дивного на написание единственной картины в духе реализма “Баррикада Солнечной”. На ней в принципе можно было разглядеть, в дыму и пламени, фигуру с флагом. Но был ли это именно Жорж, сказать трудно.
Существовали и более мрачные истории, где Семецкий погибал неизменно геройским образом. Например, в связи с серией недавних поджогов, пользовался популярностью такой миф о гибели Семецкого: во время пожара на местной телевышке, в застрявшем лифте оказалась группа детей, пришедшая на экскурсию. И спасать их кинулся именно он, этот герой нашего времени, Семецкий. К сожалению, буквально выкинув последнего ребенка на площадку, Жорж погиб. Под ним провалился пол, и он канул в огненной бездне. Некоторые, правда, утверждали, что он не спасал детей, а, наоборот, в овладевшем им безумии, швырял их вниз, но,, опомнившись, совершил самоубийство. Таких сказителей обычно били. Народу нравился светлый образ Семецкого.
Особой популярностью пользовался образ Семецкого как сексуального героя. Число его любовниц менялось от раза к разу, но особенно часто повторялся сюжет, где Жоржу, в пароксизме страсти, любовница откусывает гениталии. Этот кошмарный миф имел два окончания. По одному варианту, Семецкий удушил коварную подругу и направил свои стопы в клинику. А по второму, Жорж заспиртовал откушенные части тела и установил их на каминной полке, с пафосом сказав, что большего экстаза он уже не испытает никогда. Находились даже некоторые, кто видел огромный фаллос в банке со спиртом.
В поисках Семецкого я нагреблась этих историй, как собака блох. Все это неплохо укладывалось в сборник “Городские легенды”, но меня не интересовала издательская деятельность. Мне нужен был Жорж Семецкий собственной персоной. Поскольку его уникальность заключалась в том, что он был самым обширным банком данных на всем пространстве Евразии. Собирать информацию для него стало чем-то вроде хобби, которое, при правильном ведении дел, могло приносить еще и деньги.
Таких огромных живых баз данных на планете существовало всего несколько. Конкуренцию Семецкому мог составить лишь Ким Скрепка, но он, по последним данным, осел где-то в Японии и продал содержимое своего мозга какой-то корпорации. Остальные информаторы плавали значительно мельче.
В процессе блуждания по информационному флеру я обнаруживала крупинки информации, которую, так или иначе, можно было назвать реальной. Я выяснила, что во время конфликта Семецкий оказался очень удачливым контрабандистом. И если его и видели на баррикадах, то только затем, чтобы “загнать” что-либо одной из воюющих сторон. На момент пожара в телебашне он действительно был в аварийном лифте, но не канул в огненную бездну, потому что никакой огненной бездны не было. Башня горела сверху, и детей он не спасал и не выбрасывал, так как в лифте был в одиночестве и покинул его через нижний люк, ибо обладал грацией бывалого павиана.
Миф же о гениталиях, показавшийся мне нереальным с самого начала, напоролся на более логичную историю о том, что Семецкий был гомосексуалистом со стажем и не нашлось на просторах Незалежной такого мальчика-зайчика, который бы не желал Жоржа всеми фибрами своей души.
Чем глубже я копала, тем больше во мне крепло убеждение, что все эти байки склепаны одной рукой, с четким расчетом и целью. Старый принцип: говори больше, чтобы не сболтнуть лишнего, работал и на этот раз.
В Харькове я сидела уже около восьми месяцев. За спиной было три года, когда я пыталась забыть все, что только можно было забыть. Я пробовала абсолютно все, до чего могла дотянуться. Я ныряла на дно андеграунда, наркотического угара и устраивала такие оргии, что небесам становилось жарко. Затем без перехода я кидалась в другую крайность, и монашки, давшие обет молчания, могли бы только рыдать от зависти, глядя на меня. Я нашла работу, бросила ее. Едва не выскочила замуж, но вовремя опомнилась. Работала даже проституткой. Не из-за денег или удовольствия. Просто так захотелось.
Где-то на середине этого бардака меня нагнало через третьи руки сообщение Лорда о тех странных парнях, учинивших бойню в наркобаре. Я пропустила это сообщение мимо ушей, сделав закладку на будущее. Не более.
Наконец, во время одного из таких “нырков” я поняла, что от собственных ошибок убежать невозможно.
После этого я провела два года в клинике, где избавилась от наркотической зависимости и приобрела иммунитет к большинству наркотиков и алкоголя, а также заменила поврежденные внутренние органы. Потом еще три года, самых долгих, я восстанавливала все то, что так усиленно стремилась разрушить. Агентурную сеть, навыки, умения, рефлексы. Ту расчетливую ярость, которую я называла боевым режимом. Новое оружие, новые средства связи, новые средства передвижения. Мир двигался вперед без меня. Медленно, но все-таки двигался. Пришлось догонять.
— Привет! — в открытую дверь улыбался коридорный.
Новенький, я его не видела раньше. Немолодой, слегка лысоватый. Если в такие годы работаешь коридорным, то либо ты большой оригинал, либо в твоей жизни что-то сбоит.
— Вам пришло письмо.
— Привет! — недовольно ответила я, расслабляясь.
В дверь принято стучать. Особенно если ты коридорный.
— Оставь на столе.
Коридорный вошел, положил на стол конверт и остановился.
— Чаевых не будет, — сказала я, глядя в окно.
— Мне не нужны чаевые. Человек, передавший письмо, сказал, чтобы я сразу принес ему ответ.
Это интересно… Бумага, сложенная вдвое, содержала только одну строчку — адрес. Лихо… Я взяла ручку и нацарапала: “Завтра. 16.00”. Коридорный подхватил бумажку и растворился.
— Попался, — сказала я в закрытую дверь.
Такое активное внимание к своей персоне Семецкий пропустить не мог. Последние несколько месяцев я старательно рассылала по всем возможным каналам сообщения. Есть множество способов, чтобы дать понять человеку, что ты им интересуешься. Можно спрашивать его в разных злачных местах, можно нанимать кучу рассыльных, чтобы они опрашивали все отели, пансионы и тому подобные заведения. Можно действовать через полицию, частных детективов, газеты, электронные доски объявлений. Когда в одном и том же форуме день ото дня появляется одно и то же сообщение, это наводит на размышления.
Я действовала по всем фронтам. Успешно.
По адресу, указанному в записке, располагалась забегаловка “Лакомка” с какими-то полуфабрикатными котлетами. Что-то среднестатистическое булькало под крышками котлов, два повара в темных передниках бегали от одной плиты к другой. Кухня располагалась посреди зала, отделенная от посетителей невысокими стенами из стеклопластика. В углу на скамейке скалился обшарпанный клоун, наличие которого указывало на сертификацию этого заведения в Международном центре “Дональд и Дональд”, что было неудивительно, так как все забегаловки такого класса должны были в обязательном порядке проходить регистрацию. Этот Международный центр был общественной организацией, некогда основанной корпорацией Макдоналдс именно с целью создания общей системы стандартов для заведений типа “Fast Food”. Таким образом, все продукты, которые использовались для приготовления блюд в “Лакомке”, ничем не отличались от продуктов, используемых в Макдоналдсе. По меньшей мере, эти продукты не хуже определенного минимума, который выставлялся в Международном центре. Мясо, если его можно так назвать, выращено в производственных цехах биологических лабораторий, булка выпечена там же из каких-нибудь особенно похотливых бактерий, время размножения которых составляет едва ли не сотую долю секунды. Такое заведение можно найти где угодно. В любом уголке света вы можете обнаружить что-то подобное. С одинаковыми ценами, со стандартными продуктами, одинаковым вкусом, точнее, его отсутствием. Ирония заключалась в том, что заведения, вроде “Лакомки”, росли и множились, как грибы после дождя или как те бактерии, которые шли на производство булок. Содержать такие забегаловки было выгодно, ввиду дешевизны сырья и льгот, которыми окружались эти безвкусные кормилки.
Система работала до тупого просто. Льготы распространялись на заведения пищевой отрасли, которые прошли обязательную в таком случае сертификацию у “Дональд и Дональд”. Те, в свою очередь, выставляли соответствующие требования к соискателям сертификата, таким образом низводя конкурентов ниже опасной для своего основателя планки. Так что лучшим в этой нише все равно оставался Макдоналдс, при внешнем наличии большого количества конкурентов.
Я зашла внутрь. Ко мне кинулась официантка с усталым лицом, но я остановила ее жестом. Села за столик у стены так, чтобы видеть одновременно оба входа в помещение.
Большие белые часы на противоположной полке показывали без пяти минут четыре. Я поправила кобуру под плащом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39