https://wodolei.ru/catalog/rakoviny/na_pedestale/
И все же эти ежедневные прогулки послов весьма досаждали фокейцам.
Но больше всего они страдали от безделья и охотно приняли бы участие даже в уборке урожая, если бы сегестяне позволили им это. Однако в Эриксе привыкли совмещать жатву с некоторыми мистическими обрядами, о которых я не хочу здесь говорить, поэтому считалось, что рука чужеземца непременно отравит зерно. Впрочем, может, оно и к лучшему, что им не дали выйти в поле, так как там их было бы легко окружить и всех перебить — ведь из фокейцев остались в живых только тридцать три человека. Ни меня, ни Арсиною, ни Микона никто не трогал — ни карфагеняне, ни местные жители. Мы обитали во дворце Дориэя и так же, как в Гимере, пользовались гостеприимством Танаквиль.
Чтобы как-то проводить время, фокейцы укрепили свой дом (и стали, кстати, выставлять у двери часовых), принялись ежедневно чистить оружие, возиться со своими сокровищами (протирать серебряные сосуды и сдувать пыль с крохотных золотых вещиц), играть в кости и до хрипоты спорить о всякой ерунде. Конечно, им очень недоставало вина, но Дионисий запретил своим людям пить его, когда заметил, что сегестяне, требующие больших денег за еду, вино в бурдюках отчего-то предлагают бесплатно.
Чем ближе была зима, тем сильнее волновался Дориэй, которому страшно надоели фокейцы. Он не знал, как ему поступить, ибо карфагеняне упорно наседали на него, требуя выдать им моряков еще до окончания сезона мореплавания.
Когда я разговаривал с послами, они снисходительно улыбались и уверяли меня, что россказни о сдирании кожи — это бред и выдумки. Конечно, соглашались они, законы Карфагена довольно суровы, но все же не настолько. Пиратов обычно приговаривают к работе в рудниках Испании, где постоянно не хватает людей. Чтобы они не смогли убежать оттуда, им иногда выкалывают глаза или выкручивают коленные суставы, но ничего более страшного с ними не делают.
Я рассказал об этом Дионисию, но он, поглаживая бороду, заявил, что у фокейцев нет никакого желания отправляться в ядовитые рудники Испании или с выколотыми глазами вертеть мельничные жернова в Карфагене только затем, чтобы угодить Дориэю. Однако он не открыл мне своих планов, несмотря на то, что все еще относился ко мне как к другу. В один прекрасный день я увидел, что над двором дома, где жили фокейцы, поднимается густой столб дыма, и поспешно отправился туда, чтобы выяснить, что происходит. В земле были выкопаны большие ямы, и люди Дионисия торопливо разбивали прекрасные серебряные сосуды и плавили их, яростно раздувая меха. Из шкатулок они выковыривали драгоценные камни, а вещицы из слоновой кости разбивали на мелкие кусочки. Дионисий сказал:
— Если тебя спросят, что мы делаем, скажи, что мы приносим жертвы богам перед тем, как отдаться в руки карфагенянского правосудия. И это действительно огромная жертва. Купцы в Сегесте не платят нам ничего за наши драгоценности, потому что считают, что скоро они и так достанутся им. Но мы ничего после себя не оставим, мы лучше уничтожим всю нашу добычу.
Я повнимательнее присмотрелся к тому, чем занимались фокейцы, и понял, что основную часть серебра они попросту делят между собой. Тогда я возмутился и сказал:
— Я не могу видеть, как бессмысленно гибнут эти прекрасные вещи. И вообще — вы бросаете кости, чтобы узнать, какие кому достанутся куски серебра, жемчужины и драгоценные камни, но ни Микона, ни меня сюда не позвали. А как же наша с ним доля сокровищ? Да и Дориэй обидится на вас, если не получит того, что добыл своим собственным мечом.
Дионисий усмехнулся, показав белые зубы, и ответил:
— Ах, Турмс, в Гимере ты истратил значительно больше, чем мы договорились. Надеюсь, ты помнишь, что я дал тебе денег под залог твоей части, когда ты отправлялся в Эрикс? Но после своего возвращения ты занял у меня еще больше, желая обеспечить женщину, которую ты привел с собой. Дориэй тоже должен нам куда больше, чем мы ему. А Микону мы охотно отдадим его часть и выплатим его заработок врача, если он пойдет с нами в Карфаген. Вдруг он поможет нам снова пришить кожу, которую с нас сдерут?
Потные и измазанные копотью фокейцы смеялись и кричали мне:
— Ну, иди же, Турмс, забери свою долю, а потом приведи сюда Микона и Дориэя. Только на всякий случай пускай захватят с собой мечи — вдруг мы поссоримся при дележе?
Я никак не мог забыть их угрожающие жесты и упрямые лица, поэтому решил сказать Дориэю только то, что просил передать ему Дионисий. Спартанец обрадовался и заявил:
— Как же они благородны! Это самая большая радость, которую мне можно было доставить. Наконец-то я смогу успокоиться и заняться политикой Сегесты!
Принесенная мною весть быстро распространилась по городу, и все жители ликовали от того, что все так хорошо разрешилось. Люди всегда легко верят в то, во что хотят верить, и сегестяне действительно нисколько не сомневались в готовности фокейцев сдаться карфагенянам — ведь у них не было другого выхода.
Вечером правители Сегесты пришли к дому, где жили люди Дионисия, и внимательно прислушались к шуму и крикам, доносившимся оттуда: фокейцы вновь пили вино и пировали, желая подкрепиться перед завтрашним днем и ободрить друг друга. Карфагенские послы были очень довольны и говорили:
— Наконец-то, уже самое время. Наш корабль слишком долго ожидал нас в Эриксе. Хорошо, что пираты трепещут перед карфагенским правосудием. Мы, честно говоря, на это не рассчитывали.
Они принесли жертву Ваалу и другим своим богам и велели закупить в городе колодки и веревки, чтобы связать фокейцев, как только те окажутся у них в руках.
На следующий день они со свитой снова пошли к дому фокейцев и остановились перед ним в ожидании. Оно оказалось совсем недолгим: Дионисий и его люди мгновенно выскочили из дверей, накинулись на свиту послов и всех закололи, а самих карфагенских вельмож, которые совершенно онемели от неожиданности, втащили в дом. Никто из сегестян не пострадал — фокейцы были очень внимательны и, не желая ссориться с горожанами, не тронули их — только крикнули стражникам, чтобы те не вмешивались в чужие дела.
Дориэй жутко разозлился, а у отцов города от страха начались желудочные колики, и они поскорее разошлись по домам. И тут к нам вышел Дионисий и, небрежно помахивая боевым топором, сказал следующее:
— Я и мои люди сдались на милость двум великодушным карфагенским послам и умолили их проводить нас на корабль, который ожидает в Эриксе. Событие, что произошло здесь нынче, весьма прискорбно, но мы ни в чем не виноваты: свита этих благородных господ напала на нас, толкаясь, бранясь и угрожая оружием. Мы пытались продолжить наши переговоры с послами, но тут началась такая свалка, что многие свитские погибли, наткнувшись на собственные мечи и копья. Может, конечно, мы тоже случайно задели кого-нибудь из них, ибо головы у нас горячие, а сражаться на суше мы умеем плохо. К счастью, карфагенские послы уже простили нас и разрешили нам не складывать оружия до самого Эрикса. Они удивительно опытны в дипломатических делах, и мы искренне восхищаемся ими… Если же вы не верите моим словам, то можете зайти в дом и побеседовать с нашими гостями.
Но никто из сегестян совершенно не хотел заходить в дом к фокейцам, а Дориэй заявил, что это дело его не касается, поскольку Дионисий отдал себя во власть карфагенских послов. Посовещавшись, отцы города пришли к выводу, что они тут ничего не могут поделать, так как Дионисий наверняка убьет послов, если жители Сегесты нападут на него и его людей. Рисковать жизнями знатных карфагенян они не посмели и поэтому сказали с горечью:
— Возьми ослов и мулов, которые тебе нужны, и как можно быстрее уходи отсюда, о Дионисий из Фокеи! Мы не желаем тебе ничего доброго, наоборот, мы весьма надеемся, что печень твоя в пути лопнет и тебя сожрут черви. Того же мы желаем и твоим людям.
Дионисий лицемерно развел руками и проговорил:
— Ах, сегестяне, мне удалось добиться сочувствия карфагенских послов, но вашу враждебность я побороть не в силах. Пусть же боги помогут мне в том, чтобы ваши пожелания не исполнились, ибо высокородные мужи из Карфагена клятвенно обещали мне, что моя кожа будет прибита гвоздями к портовым воротам их замечательного города. Ни один фокеец не мог бы рассчитывать на больший почет.
Сегестяне притворились, что верят во все, что им сказал Дионисий. Они устроили торжественную церемонию прощания и воздавали почести карфагенским послам, окруженным рядами фокейцев, во время долгого пути к западным воротам. Все, разумеется, видели, что оба карфагенянина лежат связанные и с кляпами во рту на спинах мулов, но делали вид, что в этом нет ничего особенного.
Микон и я провожали фокейцев до городских ворот, удивляясь хитрости Дионисия. Когда он понял, что терять ему уже нечего, он с чрезвычайной дерзостью бросил вызов богам.
Достигнув ворот, Дионисий остановился:
— В спешке я чуть было не забыл, что сундук уважаемых послов с деньгами и документами, касающимися дел Сегесты, а также таблички для письма остались в их доме. Принесите же все это сюда как можно быстрее, отцы Сегесты. Захватите также мешок с едой, свежее мясо и вино. Кроме того, послы должны непременно получить по одной девушке для каждого своего бока, чтобы было кому согревать их ночью, ибо нам, по всей вероятности, придется ночевать на голой земле.
Сегестяне, услышав это, едва не лопнули от бешенства. Они говорили друг другу:
— Пойдемте и убьем их, и пусть после этого все мы погибнем, но зато наш город будет отмщен!
Однако Дионисий и его рулевой Ликимний приложили острия мечей к шеям карфагенских послов и сказали:
— Делайте, что хотите, но помните, что вам придется отвечать перед Советом Карфагена за свой неразумный поступок. Если вы нападете на нас, оба карфагенских мужа будут вынуждены совершить самоубийство. Они просили нас помочь им в этом, так как не хотели бы рассказывать Совету о том, что здесь произошло.
Тогда сегестяне поторопились исполнить просьбу Дионисия и принести все требуемое. Как только Дионисий увидел вещи послов, он тут же напялил на себя роскошный карфагенский плащ и стал рассматривать папирусы и таблички для письма. Но он был неграмотным, поэтому очень скоро презрительно отшвырнул их, а его люди, подобрав таблички и документы, принялись подтираться договором о союзе между Карфагеном и Сегестой, рисовать всякие непристойности и с хохотом показывать их окружающим. Немудрено, что отцы города объявили об окончании церемонии проводов.
Наконец Дионисий решил двинуться в путь, и фокейцы немедля отбыли. Они очень торопились, поэтому остановились для отдыха только один-единственный раз. На следующий вечер они добрались до Эрикса, захватили военный корабль, ожидавший карфагенских послов, сбросили всю команду за борт, подожгли факелами другие суда и добились-таки того, что в порту поднялась паника. Потом они на веслах ушли в море, захватив с собой обоих послов. Одного из них они привязали к тарану, чтобы он принес им счастье в бою, когда они нападут на первый попавшийся корабль, а другого, развлечения ради, принесли в жертву Ваалу. Это они сделали после того, как удачно ограбили судно, перевозившее собранные налоги.
Позднее Дионисий уже не предпринимал попыток добраться до Массалии, а продолжал разбойничать на море, будучи убежден, что боги создали его для пиратского промысла. Однако на греческие суда он никогда не нападал, поэтому греческие города на Сицилии начали втайне его охранять, и вскоре под его командой был уже самый настоящий флот. Дионисий так долго и дерзко занимался грабежом, что отношения между карфагенянами и сицилийскими греками, всегда бывшие напряженными, еще более ухудшились.
Вот и все, что я хотел поведать вам о Дионисии из Фокеи и его людях, ибо это был муж, достойный того, чтобы о нем помнили. Я бы охотно перечислил и имена тридцати трех его соратников, но они напрочь вылетели у меня из головы.
4
Зима в Сегесте была долгой, и я успел узнать, что такое страх. Много раз случалось так, что мой страх разрастался и заполнял собою все мое существо, и тогда я жалел, что вообще родился когда-то на свет. Я не могу объяснить, откуда он брался, этот страх, но стоило ему возникнуть, как я начинал чувствовать себя узником, окруженным крепкими стенами. Впрочем, стены эти были не снаружи, а внутри меня. Я знал, что существует некий узел, который мне надлежит развязать, но к которому я пока даже не могу подступиться.
Роды Арсинои я почти не помню, потому что они пришлись на плохую для меня ночь. Мальчик родился на рассвете, когда шел холодный проливной дождь. Микон облегчил ей боль какими-то снадобьями и оставил ее под опекой местных повитух. Мне же он сказал, что роды были легкими. Однако я слышал жалобные крики Арсинои, видел пот, выступивший от боли на ее лице, и кровь, которая текла из закушенных губ, и я не мог с ним согласиться.
Арсиноя сама кормила ребенка, и молока у нее было так много, что часть его пропадала зря. Боги были милостивы к нам: мальчик оказался крепким и громко кричал с самого первого дня. Я так радовался первенцу, что хотел сразу же дать ему имя, но Дориэй сказал:
— Не будем спешить с именем. Давайте подождем какого-нибудь знака.
Также и Арсиноя просила меня:
— Не обижай Дориэя, торопясь дать имя ребенку. По-моему, малыш будет счастлив, если мы назовем его Дориэем.
Если говорить откровенно, то я считал, что Дориэй вмешивается в дела, которые его совершенно не касаются, но он так разволновался, когда увидел ребенка, что я, хотя и удивился, смолчал. Сразу же после того, как Дориэй посмотрел на мальчика, он отправился в храм Геракла, чтобы принести там благодарственную жертву. Этот храм он отобрал у финикийского бога огня, и за это на него очень обиделись отцы города.
Весна была уже совсем на пороге, когда внезапно дожди сменились сильными бурями, которые ревели дни и ночи напролет и валили деревья в окружающих Эрикс лесах. Дориэй становился все более хмурым и как-то странно смотрел на меня.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71
Но больше всего они страдали от безделья и охотно приняли бы участие даже в уборке урожая, если бы сегестяне позволили им это. Однако в Эриксе привыкли совмещать жатву с некоторыми мистическими обрядами, о которых я не хочу здесь говорить, поэтому считалось, что рука чужеземца непременно отравит зерно. Впрочем, может, оно и к лучшему, что им не дали выйти в поле, так как там их было бы легко окружить и всех перебить — ведь из фокейцев остались в живых только тридцать три человека. Ни меня, ни Арсиною, ни Микона никто не трогал — ни карфагеняне, ни местные жители. Мы обитали во дворце Дориэя и так же, как в Гимере, пользовались гостеприимством Танаквиль.
Чтобы как-то проводить время, фокейцы укрепили свой дом (и стали, кстати, выставлять у двери часовых), принялись ежедневно чистить оружие, возиться со своими сокровищами (протирать серебряные сосуды и сдувать пыль с крохотных золотых вещиц), играть в кости и до хрипоты спорить о всякой ерунде. Конечно, им очень недоставало вина, но Дионисий запретил своим людям пить его, когда заметил, что сегестяне, требующие больших денег за еду, вино в бурдюках отчего-то предлагают бесплатно.
Чем ближе была зима, тем сильнее волновался Дориэй, которому страшно надоели фокейцы. Он не знал, как ему поступить, ибо карфагеняне упорно наседали на него, требуя выдать им моряков еще до окончания сезона мореплавания.
Когда я разговаривал с послами, они снисходительно улыбались и уверяли меня, что россказни о сдирании кожи — это бред и выдумки. Конечно, соглашались они, законы Карфагена довольно суровы, но все же не настолько. Пиратов обычно приговаривают к работе в рудниках Испании, где постоянно не хватает людей. Чтобы они не смогли убежать оттуда, им иногда выкалывают глаза или выкручивают коленные суставы, но ничего более страшного с ними не делают.
Я рассказал об этом Дионисию, но он, поглаживая бороду, заявил, что у фокейцев нет никакого желания отправляться в ядовитые рудники Испании или с выколотыми глазами вертеть мельничные жернова в Карфагене только затем, чтобы угодить Дориэю. Однако он не открыл мне своих планов, несмотря на то, что все еще относился ко мне как к другу. В один прекрасный день я увидел, что над двором дома, где жили фокейцы, поднимается густой столб дыма, и поспешно отправился туда, чтобы выяснить, что происходит. В земле были выкопаны большие ямы, и люди Дионисия торопливо разбивали прекрасные серебряные сосуды и плавили их, яростно раздувая меха. Из шкатулок они выковыривали драгоценные камни, а вещицы из слоновой кости разбивали на мелкие кусочки. Дионисий сказал:
— Если тебя спросят, что мы делаем, скажи, что мы приносим жертвы богам перед тем, как отдаться в руки карфагенянского правосудия. И это действительно огромная жертва. Купцы в Сегесте не платят нам ничего за наши драгоценности, потому что считают, что скоро они и так достанутся им. Но мы ничего после себя не оставим, мы лучше уничтожим всю нашу добычу.
Я повнимательнее присмотрелся к тому, чем занимались фокейцы, и понял, что основную часть серебра они попросту делят между собой. Тогда я возмутился и сказал:
— Я не могу видеть, как бессмысленно гибнут эти прекрасные вещи. И вообще — вы бросаете кости, чтобы узнать, какие кому достанутся куски серебра, жемчужины и драгоценные камни, но ни Микона, ни меня сюда не позвали. А как же наша с ним доля сокровищ? Да и Дориэй обидится на вас, если не получит того, что добыл своим собственным мечом.
Дионисий усмехнулся, показав белые зубы, и ответил:
— Ах, Турмс, в Гимере ты истратил значительно больше, чем мы договорились. Надеюсь, ты помнишь, что я дал тебе денег под залог твоей части, когда ты отправлялся в Эрикс? Но после своего возвращения ты занял у меня еще больше, желая обеспечить женщину, которую ты привел с собой. Дориэй тоже должен нам куда больше, чем мы ему. А Микону мы охотно отдадим его часть и выплатим его заработок врача, если он пойдет с нами в Карфаген. Вдруг он поможет нам снова пришить кожу, которую с нас сдерут?
Потные и измазанные копотью фокейцы смеялись и кричали мне:
— Ну, иди же, Турмс, забери свою долю, а потом приведи сюда Микона и Дориэя. Только на всякий случай пускай захватят с собой мечи — вдруг мы поссоримся при дележе?
Я никак не мог забыть их угрожающие жесты и упрямые лица, поэтому решил сказать Дориэю только то, что просил передать ему Дионисий. Спартанец обрадовался и заявил:
— Как же они благородны! Это самая большая радость, которую мне можно было доставить. Наконец-то я смогу успокоиться и заняться политикой Сегесты!
Принесенная мною весть быстро распространилась по городу, и все жители ликовали от того, что все так хорошо разрешилось. Люди всегда легко верят в то, во что хотят верить, и сегестяне действительно нисколько не сомневались в готовности фокейцев сдаться карфагенянам — ведь у них не было другого выхода.
Вечером правители Сегесты пришли к дому, где жили люди Дионисия, и внимательно прислушались к шуму и крикам, доносившимся оттуда: фокейцы вновь пили вино и пировали, желая подкрепиться перед завтрашним днем и ободрить друг друга. Карфагенские послы были очень довольны и говорили:
— Наконец-то, уже самое время. Наш корабль слишком долго ожидал нас в Эриксе. Хорошо, что пираты трепещут перед карфагенским правосудием. Мы, честно говоря, на это не рассчитывали.
Они принесли жертву Ваалу и другим своим богам и велели закупить в городе колодки и веревки, чтобы связать фокейцев, как только те окажутся у них в руках.
На следующий день они со свитой снова пошли к дому фокейцев и остановились перед ним в ожидании. Оно оказалось совсем недолгим: Дионисий и его люди мгновенно выскочили из дверей, накинулись на свиту послов и всех закололи, а самих карфагенских вельмож, которые совершенно онемели от неожиданности, втащили в дом. Никто из сегестян не пострадал — фокейцы были очень внимательны и, не желая ссориться с горожанами, не тронули их — только крикнули стражникам, чтобы те не вмешивались в чужие дела.
Дориэй жутко разозлился, а у отцов города от страха начались желудочные колики, и они поскорее разошлись по домам. И тут к нам вышел Дионисий и, небрежно помахивая боевым топором, сказал следующее:
— Я и мои люди сдались на милость двум великодушным карфагенским послам и умолили их проводить нас на корабль, который ожидает в Эриксе. Событие, что произошло здесь нынче, весьма прискорбно, но мы ни в чем не виноваты: свита этих благородных господ напала на нас, толкаясь, бранясь и угрожая оружием. Мы пытались продолжить наши переговоры с послами, но тут началась такая свалка, что многие свитские погибли, наткнувшись на собственные мечи и копья. Может, конечно, мы тоже случайно задели кого-нибудь из них, ибо головы у нас горячие, а сражаться на суше мы умеем плохо. К счастью, карфагенские послы уже простили нас и разрешили нам не складывать оружия до самого Эрикса. Они удивительно опытны в дипломатических делах, и мы искренне восхищаемся ими… Если же вы не верите моим словам, то можете зайти в дом и побеседовать с нашими гостями.
Но никто из сегестян совершенно не хотел заходить в дом к фокейцам, а Дориэй заявил, что это дело его не касается, поскольку Дионисий отдал себя во власть карфагенских послов. Посовещавшись, отцы города пришли к выводу, что они тут ничего не могут поделать, так как Дионисий наверняка убьет послов, если жители Сегесты нападут на него и его людей. Рисковать жизнями знатных карфагенян они не посмели и поэтому сказали с горечью:
— Возьми ослов и мулов, которые тебе нужны, и как можно быстрее уходи отсюда, о Дионисий из Фокеи! Мы не желаем тебе ничего доброго, наоборот, мы весьма надеемся, что печень твоя в пути лопнет и тебя сожрут черви. Того же мы желаем и твоим людям.
Дионисий лицемерно развел руками и проговорил:
— Ах, сегестяне, мне удалось добиться сочувствия карфагенских послов, но вашу враждебность я побороть не в силах. Пусть же боги помогут мне в том, чтобы ваши пожелания не исполнились, ибо высокородные мужи из Карфагена клятвенно обещали мне, что моя кожа будет прибита гвоздями к портовым воротам их замечательного города. Ни один фокеец не мог бы рассчитывать на больший почет.
Сегестяне притворились, что верят во все, что им сказал Дионисий. Они устроили торжественную церемонию прощания и воздавали почести карфагенским послам, окруженным рядами фокейцев, во время долгого пути к западным воротам. Все, разумеется, видели, что оба карфагенянина лежат связанные и с кляпами во рту на спинах мулов, но делали вид, что в этом нет ничего особенного.
Микон и я провожали фокейцев до городских ворот, удивляясь хитрости Дионисия. Когда он понял, что терять ему уже нечего, он с чрезвычайной дерзостью бросил вызов богам.
Достигнув ворот, Дионисий остановился:
— В спешке я чуть было не забыл, что сундук уважаемых послов с деньгами и документами, касающимися дел Сегесты, а также таблички для письма остались в их доме. Принесите же все это сюда как можно быстрее, отцы Сегесты. Захватите также мешок с едой, свежее мясо и вино. Кроме того, послы должны непременно получить по одной девушке для каждого своего бока, чтобы было кому согревать их ночью, ибо нам, по всей вероятности, придется ночевать на голой земле.
Сегестяне, услышав это, едва не лопнули от бешенства. Они говорили друг другу:
— Пойдемте и убьем их, и пусть после этого все мы погибнем, но зато наш город будет отмщен!
Однако Дионисий и его рулевой Ликимний приложили острия мечей к шеям карфагенских послов и сказали:
— Делайте, что хотите, но помните, что вам придется отвечать перед Советом Карфагена за свой неразумный поступок. Если вы нападете на нас, оба карфагенских мужа будут вынуждены совершить самоубийство. Они просили нас помочь им в этом, так как не хотели бы рассказывать Совету о том, что здесь произошло.
Тогда сегестяне поторопились исполнить просьбу Дионисия и принести все требуемое. Как только Дионисий увидел вещи послов, он тут же напялил на себя роскошный карфагенский плащ и стал рассматривать папирусы и таблички для письма. Но он был неграмотным, поэтому очень скоро презрительно отшвырнул их, а его люди, подобрав таблички и документы, принялись подтираться договором о союзе между Карфагеном и Сегестой, рисовать всякие непристойности и с хохотом показывать их окружающим. Немудрено, что отцы города объявили об окончании церемонии проводов.
Наконец Дионисий решил двинуться в путь, и фокейцы немедля отбыли. Они очень торопились, поэтому остановились для отдыха только один-единственный раз. На следующий вечер они добрались до Эрикса, захватили военный корабль, ожидавший карфагенских послов, сбросили всю команду за борт, подожгли факелами другие суда и добились-таки того, что в порту поднялась паника. Потом они на веслах ушли в море, захватив с собой обоих послов. Одного из них они привязали к тарану, чтобы он принес им счастье в бою, когда они нападут на первый попавшийся корабль, а другого, развлечения ради, принесли в жертву Ваалу. Это они сделали после того, как удачно ограбили судно, перевозившее собранные налоги.
Позднее Дионисий уже не предпринимал попыток добраться до Массалии, а продолжал разбойничать на море, будучи убежден, что боги создали его для пиратского промысла. Однако на греческие суда он никогда не нападал, поэтому греческие города на Сицилии начали втайне его охранять, и вскоре под его командой был уже самый настоящий флот. Дионисий так долго и дерзко занимался грабежом, что отношения между карфагенянами и сицилийскими греками, всегда бывшие напряженными, еще более ухудшились.
Вот и все, что я хотел поведать вам о Дионисии из Фокеи и его людях, ибо это был муж, достойный того, чтобы о нем помнили. Я бы охотно перечислил и имена тридцати трех его соратников, но они напрочь вылетели у меня из головы.
4
Зима в Сегесте была долгой, и я успел узнать, что такое страх. Много раз случалось так, что мой страх разрастался и заполнял собою все мое существо, и тогда я жалел, что вообще родился когда-то на свет. Я не могу объяснить, откуда он брался, этот страх, но стоило ему возникнуть, как я начинал чувствовать себя узником, окруженным крепкими стенами. Впрочем, стены эти были не снаружи, а внутри меня. Я знал, что существует некий узел, который мне надлежит развязать, но к которому я пока даже не могу подступиться.
Роды Арсинои я почти не помню, потому что они пришлись на плохую для меня ночь. Мальчик родился на рассвете, когда шел холодный проливной дождь. Микон облегчил ей боль какими-то снадобьями и оставил ее под опекой местных повитух. Мне же он сказал, что роды были легкими. Однако я слышал жалобные крики Арсинои, видел пот, выступивший от боли на ее лице, и кровь, которая текла из закушенных губ, и я не мог с ним согласиться.
Арсиноя сама кормила ребенка, и молока у нее было так много, что часть его пропадала зря. Боги были милостивы к нам: мальчик оказался крепким и громко кричал с самого первого дня. Я так радовался первенцу, что хотел сразу же дать ему имя, но Дориэй сказал:
— Не будем спешить с именем. Давайте подождем какого-нибудь знака.
Также и Арсиноя просила меня:
— Не обижай Дориэя, торопясь дать имя ребенку. По-моему, малыш будет счастлив, если мы назовем его Дориэем.
Если говорить откровенно, то я считал, что Дориэй вмешивается в дела, которые его совершенно не касаются, но он так разволновался, когда увидел ребенка, что я, хотя и удивился, смолчал. Сразу же после того, как Дориэй посмотрел на мальчика, он отправился в храм Геракла, чтобы принести там благодарственную жертву. Этот храм он отобрал у финикийского бога огня, и за это на него очень обиделись отцы города.
Весна была уже совсем на пороге, когда внезапно дожди сменились сильными бурями, которые ревели дни и ночи напролет и валили деревья в окружающих Эрикс лесах. Дориэй становился все более хмурым и как-то странно смотрел на меня.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71