А в следующее – с лестницы скатились еще двое, Гарт и Винг – постовые из подразделения Горна, не такие, как он, здоровяки, но тоже парни ловкие, умелые и недюжинно сильные.
В результате Рейвен преодолел расстояние до выхода на крышу так быстро, словно скатился вниз по перилам, а не бежал вверх, преодолевая на пути попытки его остановить в общей сложности восьми полицейских.
Хвост преследователей растянулся за ним, отставая на один пролет. Возглавил этот эскорт помощник дежурного. Ему не нужно было преодолевать никакого сопротивления, кроме силы тяжести и необходимости перепрыгивать тела своих соратников. И тем не менее сократить расстояние ему не удалось.
Говорят же, что неожиданные путешествия – суть – уроки танцев, преподанные нам свыше. Для всех участников погоня была уроком. К счастью, никто из жандармов не пострадал серьезно. Не было увечий и даже серьезных переломов. В основном ушибы. Но по самолюбию всего жандармского корпуса был нанесен сокрушительный удар.
Единственный вход-выход, который не охранялся никак в здании жандармерии, – выход на крышу. Им-то и воспользовался проворный беглец.
Но здесь жандармы допустили новую ошибку!
Ошибку закономерную и тем более досадную в их положении! Она доказала, что жандармов учили и тренировали хорошо. Их учили многим безусловно полезным вещам, но совершенно не научили действовать в нестандартной ситуации, иметь дело с парадоксальной логикой.
Ну, куда, казалось бы, можно деться с крыши, когда на ней только один выход и нет ни лестниц, ничего такого, чем можно было бы воспользоваться для спуска?
Решительно некуда!
Так подсказывает здравый смысл.
Жандармов не учили тому, что если реальность противоречит здравому смыслу, то нужно подвергнуть сомнению «здравость» этого здравого смысла.
Когда беглец выскочил на крышу, то жандармы последовали за ним со всей прытью, на которую только были способны. И при этом ни одного жандарма не появилось на улице, ни одного на площади.
Сказать, что жандармы знали свою крышу хорошо, – ничего не сказать. Они знали здесь всё. Каждому из них неоднократно приходилось подниматься сюда для работ. Главным образом по очистке водосточных желобов от наледей и сбивания сосулек в зимнее время.
Крыша была прекрасно оборудована для таких работ. Она была довольно высокой, двускатной и крутой. Поэтому для уборки наледей по ней проложили специальные металлические решетчатые мостки с перилами, как раз почти над самыми водосточными желобами, собирающими водяные струи внутрь труб, проложенных в колоннах фасада и внутри стен со стороны двора.
Эти мостки годились для упомянутых работ, но не для погони. Впрочем, Рейвен, вероятнее всего, не знал об этом, потому что, даже не задерживаясь для выбора направления, быстро побежал по грохочущим конструкциям. Причем выглядело это так, будто бы он знает, что делает.
В то время как жандармы передвигались за ним с осторожностью, ни в коем случае не в ногу, стараясь не рисковать и зная, что никуда беглецу отсюда не деться, он достиг определенной точки, вскочил на перила, оттолкнулся от них и, распластавшись на миг в воздухе… ухнул на площадь.
Когда же жандармы добрались до этого места, они увидели, что беглец не упал, а перемахнул четырехкопытный поезд, приземлившись на крышу Биржи извозчиков.
Расстояние было преизрядное, да разница в высоте в полтора человеческих роста. Ни один из бравых блюстителей порядка даже во сне, где всякому случалось летать, как птица, не хотел бы повторить этот рискованный перелет.
– Беги! – скомандовал помощник дежурного, тому из жандармов, что стоял в хвосте вереницы преследователей. – Скажи, пусть немедленно ловят его внизу. Он на крыше биржи, и, клянусь Первым Словом, он не упустит возможности спуститься!
Между тем беглец обернулся, коротко взглянул на жандармов снизу вверх и выпростал из-под куртки какой-то кусок веревки, или что-то подобное тому.
Вслед он начал осторожно спускаться на выступающую капитель колонны.
– Убьется, – без особой уверенности сказал кто-то из жандармов.
– Нет, – без особого сочувствия сказал кто-то в ответ.
Рейвен захлестнул своей веревкой колонну, и так, приклеившись к ней, словно паук к жертве, заскользил вниз по винтовой каменной грозди хмеля.
Очутившись внизу, он вскочил в извозчичью бричку, выбросив из нее одним мощным движением владельца, жесточайше хлестнул вожжами лошадь и, громыхнув ступицей заднего колеса по пустотелой колонне жандармерии, ускользнул в четырехкопытный проезд, да и был таков.
Только после этого в погоню отправилась жандармская карета, а за ней и бричка с извозчиком и жандармами, повисшими на ней, как ошалевшая в угаре веселой игры ребятня. Но ни тот, ни другой из преследовавших беглеца экипажей не решились сунуться в узкую щель между домами, куда ускользнул этот странный человек, а раз так, то вскоре окончательно его потеряли.
Когда же преследователи вернулись ни с чем, то с площади разъехались в разные стороны извозчики, в надежде отыскать хотя бы бричку, в случае если беглец ее бросит неподалеку или на выезде из города.

Горн Диксон, личный номер 120, командир отделения. Прославился тем, что один задержал двух взломщиков, причем, догоняя второго из них, первого нес на плече.
Этот, безусловно, заслуженный и по заслугам уважаемый человек не мог найти себе места после случившегося.
Представленный к почетной награде как пострадавший при задержании особо опасного преступника, он не мог понять и того, за что его наградили и за что наказали.
Одновременно на него было наложено взыскание без особых определений с соответствующей записью в личную служебную книжку, так же как и многим, кто пытался поймать загадочного гостя жандармерии, да не сумел. Но с этим ему было проще смириться.
Смущаясь и не зная, как себя вести, этот большой и сильный человек тщился дознаться, что произошло вообще и что было лично с ним.
Позже, когда было уже решительно поздно, некоторые из свидетелей клялись, что видели, как тот жуткий тип прошел сквозь тело Горна, словно тот был бесплотным. А вернее – призраком как раз на миг стал человек в куртке.
В доказательство своих слов они приводили логичное рассуждение об отсутствии там и тогда пространства для какого-либо иного маневра.
Горн Диксон, личный номер 120, командир отделения, стал еще более известным после этого случая. И под давлением свидетельских показаний, а также других доказательств вскоре уверился в правильности теории о призраке, способном оказывать влияние на материальные объекты.
На объекты такие материальные, как он – Горн Диксон. И такое сильное влияние, что просто вышибает дух.
К чести Горна, эта новая слава не доставляла ему того удовольствия, что прежняя.

Нетрудно догадаться, что после всего произошедшего Хэс Уилморт Тревор Маркхэм был озадачен. Энергичный и твердолобый, как в запале критического восприятия положения дел в жандармерии назвал его Лендер, шеф жандармов города Нэнта Хэс Уилморт Тревор Маркхэм был крайне, крайне возмущен.
В этом состоянии Кантор и нашел его, когда открыл дубовую, широкую, словно добрые ворота, дверь кабинета.

Входя в кабинет шефа жандармов, Лендер подумал, что мундиры весьма и весьма сбивают его с привычного способа судить о положении в обществе людей по их платью. Вот, скажем, Бригадный Казначей: его мундир – это он, и он – это его мундир. Но что значит этот человек вне службы. И есть ли это вне?
Увидев воочию начальника Управления, Лендер понял причину странной широты двери его кабинета. Уилморт Тревор был широк. Весьма широк. И впечатление производил угрожающее. Сам вид шефа жандармов, без сомнения, служил залогом дисциплинированности сотрудников и почтения обывателей. Лендер поймал себя на мысли, что никак не хотел бы попасть к этому блюстителю порядка на допрос. И удивился себе: откуда такие нелепые мысли.
Шеф жандармов, облаченный в мундир прекрасного покроя и качества, вышел навстречу Кантору и горячо приветствовал его, как давно желанного гостя. При виде погон на широченных плечах главного жандарма города Нэнта Лендер подумал, что выражение «погонный степ», используемое для измерения, например, ткани в штуке, приобретает новое значение. Вместо маленьких погончиков с золотыми личными номерами старшие чины жандармерии носили длинные плетенные из золотого или серебряного, в зависимости от звания, шнура. Шнур, пошедший на погоны Уилморта Тревора, мог бы составить такелаж небольшой яхты.
Невысокий, коренастый и весьма плотный, прозванный подчиненными не только за особенности телосложения «человек-крейсер», Хэс Уилморт Тревор Маркхэм был рыжим, упрямым, жестким и своенравным, но в чем-то всё же располагающим человеком. Как располагает к себе всякий человек на своем месте.
Кабинет полностью соответствовал владельцу. Два огромных окна заливали его светом. Массивный стол был сделан с выдумкой и вкусом – под стеклянной столешницей в ящичках, выстланных изумрудным атласом, располагалась коллекция штучных драммеров, с кучками поблескивающих патронов к ним. Видно было – и на службе Уилморт Тревор не расстается со своим хобби. На стенах в рамках были развешаны револьверы меньшей ценности, перемежаясь с обрамленными дипломами, прославлявшими охотничьи достижения шефа жандармов и спортивные заслуги его подчиненных.
Проследив за взглядом Лендера, скользившим по столу, Уилморт Тревор сострил:
– В случае тревоги – разбить стекло! – И благодушно хохотнул басом, но не сумел скрыть нервозности.
Когда Лендер впоследствии писал строки, которые мы уже привели, и назвал шефа жандармов «энергичным и твердолобым», он не сильно погрешил против истины. Уилморт Тревор был действительно и энергичным и твердолобым, но в самом положительном смысле этих слов. И довольно о нем!
Между тем Альтторр Кантор как будто заинтересовался коллекцией оружия в ячейках удивительного стола шефа жандармов.
Здесь были совершенно исключительные представители славного и грозного семейства драммеров – защитники и покорители, миротворцы и раздвигатели пределов Мира.
– Сенрайз-Фронтир! – показал он на один не самый яркий образец. – Весьма серьезный зверь. По барабану я вижу, что это тот самый, уникальный, под усиленный патрон центрального боя? К нему можно, кажется, присоединять приклад?
– Да, всего восемь экземпляров для почетных подарков, – подтвердил Уилморт Тревор. – Обратите внимание на счетчик выстрелов. Понятия не имею, как он работает, от чего срабатывает, но считает только выстрелы, а не провороты барабана и не щелчки бойка.
– А рукоятка с палисандровыми накладками, – покачал головой Кантор. – Не солидно как-то. Почему не слоновый бивень или сандал?
– Возможно, такая скромность подчеркивает совершенство самого механизма? – улыбнулся Уилморт Тревор.
– Кто знает? – скептически поморщился Кантор. – В оружии всё должно быть прекрасно – и патрон, и баланс, и ствол, и механизм, и дизайн.
– Да! – подхватил главный жандарм. – А как вам вот этот образец?
– Звезда Уссури, – как старого знакомого приветствовал Кантор великолепный образчик оружейного искусства с красновато-черными полосами воронения поперек серебристого металла, с диковинным восточным орнаментом на барабане и расширенной рейке для отката рамки вперед.
– А на рукоятке что за листочки? – вмешался Лендер.
– Листочки? – не сразу понял Кантор. – Это вклеенные в накладки из дерева гингко миниатюры на шелке, сотканном из паутины одного замечательного паука с дальних островов Восточной Империи. Каждая миниатюра – шедевр живописного искусства. И все они вместе достойны инженерного совершенства этого образца. Без всяких счетчиков выстрелов, прошу заметить.
– Браво! – воскликнул Уилморт Тревор. – Ценитель виден сразу! Вот еще, прошу освидетельствовать. «Хранитель» – редкое исполнение известной модели. Видите часы в рукоятке. Изумительное ухищрение. Выстрелы не только не вредят часовому механизму, устроенному с противоударной осью баланса, но даже напротив – они подзаводят механизм.
– Автоматический завод от сотрясения? – приподнял бровь Кантор. – Одно плохо – придется стрелять не реже раза в двое суток, чтобы часы не встали. Нет. Всякое универсальное хуже специального.
– А вот здесь у меня, взгляните, раритеты и где-то даже курьезы, – показал шеф жандармов.
– Хм, узнаю, – покачал головой Кантор. – Это действительно очень большая редкость. Если не ошибаюсь, «Громовержец». Остроумен, но непрактичен. Система Нидхема с подзарядкой из специального трубчатого накопителя. Под особый, нестандартный патрон с обратно-конической гильзой.
– Именно, – просиял Уилморт Тревор.
– А вот эта модель, признаюсь, мне незнакома, – Кантор показал, что озадачен. – Или, может быть… Да неужели?
– Да! – не выдержал паузы шеф жандармов города Нэнта. – Единственный в своем роде, уникальный экземпляр, моя гордость. Причуда оружейной мысли. Демонстрационный образец. Патент Даймлинга и Фурста. Драммер с искровым воспламенением заряда. Прилагается ручная электромашинка для подзарядки батареи. Каково?
Уилморт Тревор и Альтторр Кантор посмеялись, демонстрируя родственность взглядов.
Кантор шагнул к стене, где на круглом зеленом щите с золотой окантовкой висело странное ружье: драмган в форме дубинки, с кожухом вокруг короткого ствола, покрытым четырехгранными шипами.
– Тоже уникум! – сказал он.
– Всего два экземпляра существует, – гордо подтвердил главный жандарм.
– Я даже знаю обладателя второго, – как-то двусмысленно усмехнулся Кантор.
– Должно быть, тоже страстный коллекционер, – обрадовался Уилморт Тревор. – Вот бы пообщаться с ним.
– Не думаю, что вам это доставило бы удовольствие. Да и не коллекционер он. Он заказчик этого монстра. Устройство для причинения страха, боли и смерти. Порождение порочного и выморочного разума.
– И всё равно, хотел бы я увидеть второй экземпляр. Ведь они отличаются.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44