Пасти скот и растить детей. А у меня в ушах все звенят клинки мечей и слышны боевые клики.
— Но у вас была жена, семья, — неосторожно сказала Кора.
— Вы, наверное, слышали о моей жене, — отозвался Ясон.
Они медленно шли по берегу, к счастью, берег был песчаный, и босиком идти было даже приятно, особенно если спускаешься ближе к воде, где песок плотный, утрамбованный волнами.
— Да, я слышала о Медее, — согласилась Кора. — В вашем голосе звучит отвращение. А знаете ли вы, что, будучи одинок, брошен всеми, ожидая смерти, я еще раз вспомнил всю нашу жизнь с Медеей. И знаете, о чем я догадался? Что она моя жертва. — Я не поняла вас, Ясон, — сказала Кора. — Все, что делала эта дикая, первобытная душа, она делала ради любви ко мне. И не было и не будет уже в мире человека, который готов был бы на все, абсолютно на все, ради того, чтобы угодить возлюбленному. Порой я чувствовал это, а чаще такая любовь меня утомляла и даже пугала. Потому что она не знала границ. Я разделил любовь и деяния, а этого нельзя было делать. Нельзя было умиляться любовью и ужасаться деяниям. Потому что, когда мне было выгодно, я толкал Медею на эти деяния. О силе ее любви знаю лишь я, а о ее преступлениях знает весь мир. В каждом из нас смешан бог и смертный. В каждом… даже в последнем рабе. Так вот во мне правит смертный, а в Медее — богиня. И потому ее поступки нельзя мерить мерками смертных. Но что дозволено богине, то, к сожалению, осуждают в человеке.
— Значит, можно убить и разрезать на куски своего брата…
— Ради любви —да! Но богине, а не смертной.
— И смерть Пелия?
— Медея мстила за меня так, как я хотел бы отомстить в глубинах моего ума. Но, будучи смертным, не посмел. А она посмела — она как бы воплощение моих самых страшных и самых запретных желаний.
— Все это можно объяснить, но тогда она должна была смириться с вашей женитьбой на Главке.
— Может быть, она и смирилась бы, будь простой смертной. Но богиня должна мстить! Мстить мне за то, что я предал ее любовь. — Но мстила не вам!
— Она знала, что для меня смерть Главки горше и больнее, чем собственная смерть. Моей тени будет все равно, живете ли вы, умерли ли, любите или ненавидите… все равно. А живому больно! — А дети?
— Знаешь, девица, что самое страшное: я подозреваю теперь, что она сознательно отдала наших детей на растерзание дикой толпе. Потому что в ее сердце вмещалась лишь одна любовь — ко мне. И потому лишь одна месть — месть любимому. До того момента как я был верен ей, ничто не могло встать на пути ее любви ко мне. В тот момент, когда я изменил ей, изменил своей клятве, она лишилась чувства любви. Медея жива, Медея неуязвима, ибо боги все равно защищают ее как высшее воплощение любви. Но на самом-то деле она никого не любит и не полюбит больше. И потому бойся ее, девушка. Она лишилась сердца. Это сердце в ней сжег я.
Далеко впереди в воду спускались черные скалы, высокие, тонкие, схожие с людьми в длинных черных хламидах с покрытыми головами, будто это были каменные плакальщицы. К ним и направлялись случайные спутники. — Мне грустно, что меня отовсюду изгнали, что люди забыли обо мне и моих путешествиях. А завтра даже имя мое исчезнет с лица Земли, — произнес Ясон. — Но я не корю судьбу.
— Я знаю будущее, — сказала Кора, нарушая правила поведения агента в ВР. — Вы будете знамениты и славны до тех пор, пока будет жить человечество. Вы станете символом отважного мореплавателя, смелого героя…
— Странно, — сказал Ясон, не удивившись предсказанию. Греки не удивлялись предсказаниям, потому что на каждом углу у них был оракул. — А куда вы идете сейчас, Ясон? — спросила Кора. И впервые пожалела, что согласилась уйти в эту виртуальную реальность, которая на самом деле лишь добавляет печали нашей жизни.
— Я иду попрощаться с «Арго». Это мой последний друг. — «Арго». Твой корабль?
— Да, он стоит вон за той скалой, выброшенный волнами на берег. Я принес его в жертву Посейдону, но бог не принял жертвы. Она ему была неугодна.
— Может, он пожалел утопить такой славный корабль? — сказала Кора.
— И предпочел, чтобы он гнил на пустом берегу? И на самом деле за большой скалой, которая, как наклоненный в сторону моря палец, поднималась у самой кромки воды, криво стоял старый корабль, днище которого покрывал толстый слой ссохшихся водорослей. Мачты и весел не сохранилось. Слово «Арго» было выложено большими золотыми буквами на корме, на доске, пожертвованной Афиной.
Поднялся ветер, по морю побежали барашки, дельфины играли в воде, глядя на обнаженную девушку и старого героя. — Уходи, — сказал Ясон. — Что ты решил сделать?
— Хочу повеситься, — сказал Ясон. — Я хочу повеситься на своем корабле, хочу своей рукой принять смерть от моего единственного и верного друга. И не смей останавливать меня, ибо тебя нет и ты мое видение. — Вернись к людям, Ясон, ты можешь принести им пользу. — Кора говорила и слышала утешительную фальшь своих слов. — Уйди.
И приказ его, царя и героя, был таков, что Кора повернулась и пошла обратно по берегу. И тут услышала крик. Инстинктивно она обернулась. Она поняла, что случилось. Ясон привязал конец веревки к высокому носу «Арго», забрался на нос и прыгнул вниз с петлей на шее. Но старое гнилое дерево не выдержало, нос корабля обломился, и доски погребли под собой несчастного героя.
Кора кинулась обратно. С трудом ей удалось растащить бревна. Ясон был мертв. В смерти его лицо было гладким, молодым и спокойным. Он умер на своем корабле. Она должна похоронить его? Или позвать коринфинян? Но, может, они будут мстить ему и мертвому?
На берегу стояла женщина, с мраморно-белым лицом, в длинном золотом полупрозрачном хитоне и жемчужной диадеме.
— Иди своей дорогой, — сказала она Коре. — Не следовало тебе видеть такой смерти героя. Потому что герои так умирать не должны. Это наша вина. Мы тоже забыли о Ясоне.
Не зная, кто говорит с ней, Кора поняла, что это Афродита.
— Если ты вспомнишь когда-нибудь о Ясоне, — продолжала богиня, — то взгляни на небо. Посейдон сегодня отнесет корму «Арго» с золотой надписью на небо, и Корма станет созвездием. Пусть будет так. — Пусть будет так, — громом отозвался с неба Зевс.
Кора принесла горстями воды из моря и отмыла от крови и грязи ставшее прекрасным лицо Ясона. Проклятый Милодар, какое право он имел показывать ей на собственном примере бессилие человеческого разума, зависимость ее чувств от древних спектаклей… спектакль не был древним. Она спустилась снова к воде и долго оттирала ладони крупным колючим песком. Далеко-далеко белые домики Коринфа сбегали к светлой полоске берега.
Возвратившись к Ясону и глядя на его спокойное лицо, она вдруг поняла, что в ее настоящей жизни смерть героя не окончательна, — да свистни ты и примчится бригада медиков, увешанных аппаратурой, как елки игрушками. Если еще не поздно — а мозг сохраняет способность к регенерации клеток до десяти минут, — Ясону сменят тело и вдохнут в него жизнь с эффективностью, которой мог бы лишь позавидовать сам Зевс… был бы цел мозг.
И тут мысли Коры перескочили к проблеме, над которой не задумывалась за недосугом, а давно должна была задуматься. Ведь убийцы принца Густава должны знать условия виртуальной реальности и понимать, когда и почему человек, даже попавший в смертельную переделку в своем круизе, останется жив, потому что, как только его жизнь оборвется, его вытащат в будущее. Значит, их задача — сделать так, чтобы не было никакой пользы от того, чтобы его оживлять. Надо уничтожить… уничтожить мозг! Остальное все восстановимо. Всегда тебе отыщут тело, временно твой мозг могут поместить в тело каракатицы, лишь бы оно имело обмен веществ и температуру, подходящую для твоего мозга.
Итак, Тесея, то есть принца Густава, нельзя убить копьем в грудь, ножом в спину, нельзя задушить и повесить, нельзя утопить и сбросить в пропасть. Убийца должен быть уверен в том, что мозг жертвы наверняка и бесповоротно разрушен…
Грохот копыт вернул Кору к действительности. Вдоль берега тяжело дыша несся кентавр Хирон. Его седая борода в две струи окаймляла щеки.
— О боги! — закричал он издали, распугав равномерный шепот прибоя и тихий шелест ветра в листве прибрежного кустарника. — Она жива! Как ты смеешь так пугать старого Хирона, какое ты имеешь право выбивать из равновесия пожилых людей? — Прости, Хирон, — сказала Кора, — меня привела сюда судьба.
И она рассказала о встрече с дельфинами, которые приплыли именно к этому месту, к «Арго», куда в тот момент подходил несчастный Ясон.
Хирон расстроился, увидев своего ученика. Он громко рыдал и рвал бороду. Он хотел предать тело героя погребальному костру, но Кора предупредила, что Афродита велела не трогать тела.
Некоторые жители Коринфа, узнавшие откуда-то о смерти Ясона, подошли к берегу. Но не посмели приблизиться к герою, потому что в его смерти была их вина — справедливо или несправедливо, но они выгнали его из города.
Из океана вышло несколько голубых девушек, в волосы которых были вплетены водоросли и морские звезды, а в руках они держали большие розовые раковины. Хирон сказал, что это и есть океаниды — дочери старого бога Океана. Океаниды украсили ложе, на котором лежал Ясон, звездами и раковинами. И совсем уж странным показалось появление Медеи. Она возникла на высоком берегу за спинами коринфинян. Она шла медленно, как будто гуляла, и в руке у нее был какой-то горшок с хвостом.
Именно в этот момент при полной тишине в море родилась высокая немая зеленая волна, которая наказывалась на берег, как накатывается море во сне. Хирон подхватил Кору, кинул себе на плечо и в два прыжка оказался на высоком берегу, среди жителей Коринфа, которые глазели оттуда на Ясона.
Гигантская волна в мгновение ока покрыла берег зеленым бутылочным стеклом, замерла, словно ожидая приказа, и так же беззвучно откатилась обратно. Берег был пуст. Исчез корабль «Арго». Исчез его капитан.
Но на поверхности воды не было видно ни единой щепки или иного предмета, напоминавшего о корабле. Море успокоилось.
— Его взял Посейдон, — сказал кентавр. — По воле богов. Потому что теперь не нам судить, в чем прав, а в чем виноват этот человек.
Все расступались, опасаясь прикоснуться к ней. Но Медею это не задевало. Она никого не видела, не узнавала и ни на кого не глядела.
Только когда Медея подошла к лежащему Ясону, Кора поняла, что в руке у нее боевой шлем, который она несла, держа за подбородочный ремень. Шлем был медный, некогда позолоченный, но позолота с него стерлась, вычеканенные по бокам сцены боевых схваток от частых ударов казались просто неровностями, гребень, сделанный из лошадиного волоса, вытерся и поредел. Забрало было утеряно.
Медея присела на корточки возле тела своего возлюбленного, которому доставила столько горя, нежно приподняла его голову и надела на него шлем.
Она не вставала, глядела на Ясона, и Кора поняла, что сходство ее с Клариссой весьма поверхностно и могло таковым показаться лишь с первого взгляда. В Медее, еще далеко не старой женщине, была некая бессмертная древность прекрасной ведьмы, каждая морщинка на ее лице, будто специально высвеченная и подчеркнутая лучом заходящего солнца, казалась шрамом, и глаза были глубже и чернее ночи, в которой царит Аид. Нет, это не Кларисса, а само олицетворение трагедии.
Наконец Медея поднялась и пошла обратно, туда, где, как оказалось, ее ждала колесница, которой раньше Кора не заметила. Коре не надо было ничего объяснять, ибо она уже прониклась знанием, которым обладали древние эллины, — узнавать героев и богов. Хоть солнце, поднявшееся высоко, било в глаза, Кора увидела, что место возничего на золотой колеснице занимал царь Эгей.
Медея легко взошла на маленькую колесницу, которой правил ее чернобородый муж, обняла его сзади за пояс, и Эгей взмахнул длинным бичом. Кони легко тронули, и колесница исчезла, словно растворилась в воздухе. Кора вновь обернулась к Ясону. Это было последнее мгновение.
Пока они возвращались к Истму и Кора, уже освоившись на широкой спине Хирона, вертела головой, любуясь пейзажами, Хирон рассказал ей еще об одном подвиге Тесея. Оказывается, пастухи поведали кентавру о том, что Тесей добрался до разбойника Скирона. Впрочем, этого и следовало ожидать, потому что тот сидел точно на пути Тесея и миновать его он мог, лишь свернув с дороги. Но Тесей, как Коре уже было известно, отличался тем, что никогда не сворачивал с дороги.
У Скирона была скверная привычка. Он сидел на скале, которая нависала над морем, и всем путникам предлагал не больше, не меньше, как вымыть ему ноги. Ноги у него и на самом деле были такие грязные, мозолистые и противные, что, говорят, из-за этого его в свое время выгнали из Коринфа. И жена от него ушла.
Сидел Скирон над скалой и приказывал мыть себе ноги. Разумеется, свое предложение он подкреплял острым мечом, которым размахивал, как тростиночкой. Те путники, что знали, чем это кончается, вообще делали в том месте большой крюк, чтобы Скирон их не приметил, а вот мужей наивных и неосведомленных Скирон вылавливал.
Рядом со Скироном из скалы выбивался родник и пробил за века углубление вроде ванны. Путник начинал мыть правую ногу разбойнику, полагая, что ему еще повезло, и в этот момент Скирон левой ногой изо всей силы ударял путника в спину, и тот, перевалившись через край обрыва, падал в воду с высоты в сто локтей. А там уже дежурила гигантская морская черепаха, таких больше в других местах не водится, может, только где-нибудь на Галапагосских островах. Черепаха тут же пожирала оглушенного человека, а Скирон, посмеиваясь, подбирал его добро и потом сдавал перекупщикам или сам употреблял в пищу.
Разумеется, как рассказывают очевидцы, завидев, юношу, Скирон потребовал, чтобы тот вымыл ему ноги.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61