Девушка вошла. Она опустила голову, но несмотря на эту паршивую позу, Пол смог разглядеть ее зад, длинные ноги и пару хороших сосудов. В талии она была восемнадцать дюймов, может быть, девятнадцать. И, конечно, ей нет еще пятнадцати. Господи, хотя бы четырнадцать исполнилось! Он посмотрел на своего клиента. Этот сосунок молчал и глазел. Грассо чуть улыбнулся. Ну, тут можно все-таки неплохо заработать. Нет, он не утратил своего чутья.
– Могу я посмотреть в профиль? – спросил он.
Девчонка медленно повернулась. Лицо ее заслоняли каштановые волосы, но видна была мягкая округлость ягодиц, подчеркнутая поджарость живота.
– Итак, Адрианна, можно ли нам продолжить? Девушка только подняла голову.
– Миссис Годовски, я хочу попросить Адрианну снять рубашку и брюки, – обратился он к матери.
– Она сделает все, что вам от нее нужно, мистер Грассо. – ответила женщина спокойно и повернулась к девочке. – Ты слышала, что сказал этот человек, Адрианна?
«Очень хорошо, очень по-матерински, миссис Годовски, – подумал Грассо, пока Адрианна расстегивала блузку. Она была голубой и дешевой с рядом рюшек на груди. Девчонка сбросила ее на пол. У нее был кружевной красный лифчик, подчеркивающий линию грудей, похожих на два грейпфрута на блюде. Грассо покосился на клиента. – Все идет хорошо».
Девчонка отработанным движением сбросила туфли и взялась за застежку на белых джинсах. Она потянула за нее, и металлический звук был единственным в комнате. Она начала стаскивать их неуклюже, но застежка, наверное, зацепилась за трусики, так как они тоже слетели. От пояса она оказалась голой. Опершаяся одной рукой о ящик с карточками, она казалась невозмутимой и открытой. Прелести ее тела взметнулись белым фонтаном над джинсами, лежащими у ног. Ее зад не портили ни морщины, ни какие-нибудь пятна, так же как ее бедра и живот.
Этому завидовали в Тенафли, Нью-Джерси. Четырнадцатые размеры мечтали быть похожими на это. На этом продавались джинсы. Девчонка прямо смотрела на двух мужчин. Пол Грассо выжидающе повернулся к директорчику.
– Слишком много лет, – сказал Джоэль Гроссман.
4
Шарлин жонглировала тарелками, а другой рукой захватила кофейник. Она бросилась к стойке навстречу трем полисменам. Сердце ее колотилось.
– О'кей, ребята! – сказала она сделанной жизнерадостностью. – Жареная картошка и пюре с луком, жареный цыпленок для вон того красавчика в углу.
Она расставила тарелки и стала разливать кофе, пытаясь установить зрительный контакт. Парни начали расставлять перепутанные заказы, не поправляя ее. Шарлин надеялась, что Джек не заметил, что она опять перепутала. Ей всегда не везло со сторонами и направлениями.
– Извините, ребята, – сказала она.
Она боялась полиции. Она дребезжала, как фарфоровая чашка на полке.
Молодой полисмен в углу, как она видела, глазел на нее. Она опустила голову, но знала это.
– Не видел ли я тебя раньше? – спросил он. Она, стараясь успокоить дрожь в руках, наполнила последнюю чашку и пыталась быстро вытереть то, что пролила.
– Конечно, видел – ведь я все время здесь, – пошутила она.
– Нет, еще раньше, не здесь.
Шарлин почувствовала, что бледнеет, но попробовала поднять глаза и осмелилась на него взглянуть. Теперь надо было схитрить, чтобы переключить его внимание.
– Нет, красавчик, я так не думаю. Уж тебя бы я запомнила. Другой полицейский свистнул и переступил с ноги на ногу. Она хотела уйти, но фараон подошел и взял ее за руку.
– Нет, я тебя видел раньше. Ты нравишься всем полисменам в стране.
Шарлин почувствовала холод в руке. Она вырвала ее.
– Я? – сказала она слабым голосом. – Боюсь, что ты меня с кем-то спутал.
– Да нет, лапочка, я думаю о тебе все время. Как и другие наши парни в Бекерсфилде. Мы все тебя хотим.
Двое других засмеялись.
– Он в тебя влюбился, – сказал толстяк. – Разве ты не видишь?
У Шарлин перехватило дыхание.
– Ну ладно, ребята, ведь нас двое. Я люблю своего мужа, – сказала она и удалилась через вертящуюся дверь.
Она прислонилась к грязной стене жаркой кухни. Карло, повар, уставился на нее, потом отвернулся. Она налила воды из-под крана и быстро выпила стакан. «Держись! – подумала она. – Забудь о Лэмсоне. Это было давно и далеко».
Шарлин вновь вышла к стойке и подняла салфетку, чтобы вытереть пот, забыв, что подняв руки, она подняла также и выставила вперед и груди. Когда она опустила руки, то заметила, что на нее смотрит вошедший мужчина. О Господи, на сегодня хватит! Почему постоянно со мной связана какая-то тревога? Шарлин вздохнула, опустила глаза, взяла меню и пошла к нему. Она видела, что он продолжает наблюдать за ней. Но он не был похож на обычного посетителя. Около пятидесяти лет, маленькие глаза за толстыми стеклами очков, но выглядит не так, как обычно в этом возрасте. Редкие волосы гладко зачесаны назад. Густой загар. Белый пиджак свободно сидел поверх серой шелковой футболки, брюки тоже белые. Он не был похож на торговца или маклера. Шарлин не могла точно сказать, что это за человек, но это не был обычный бекерсфилдский шофер.
– Меню?
– Нет, спасибо, я знаю, чего я хочу. Яичница-болтунья. Хлеб не поджаривать, картошки не надо. Помидоры ломтиками, черный кофе.
– Конечно, – сказала Шарлин и пошла на кухню передать заказ повару. Но она почувствовала, что все забыла. Пришлось вернуться. Он все еще смотрел на нее.
– Какую вы сказали яичницу? – спросила она. С дрожью Шарлин услышала сзади вздох Джека. Господи Боже, прошу тебя! Сделай меня хорошей официанткой.
Когда Шарлин поставила еду перед новым гостем, она, пользуясь передышкой во время обеда, решила заняться сахарницами. Этот тип ел быстро и попросил еще кофе. Пока Шарлин наливала его, она заметила, что он прочел имя на ее бирке.
– Шарлин, – прочел он. – Хорошее имя! Вы актриса, Шарлин? Шарлин обернулась и рассмеялась:
– Актриса! О нет, что вы! Я просто официантка. – Она поставила кофейники и продолжала: – Но однажды я работала на родео, на Юго-Западе. Там что-то вроде шоу-бизнеса. Кажется, так?
Мужчина засмеялся, но беззлобно.
– Ну, конечно, кажется, так. Но я хотел спросить: играли ли вы когда-нибудь на сцене?
Она снова засмеялась, поворачиваясь в сторону кухни:
– Да нет.
– Никогда не снимались для рекламы, не участвовали в фильме?
– Только мечтала.
– И в журналах не было ваших фотографий?
– Один мужик на родео как-то снимал меня, но карточку не прислал. Ничего такого никогда не было.
– А вы хотели бы, Шарлин?
Она помолчала. Ей не хотелось, чтобы Джек снова набросился на нее, что она болтает вместо того, чтобы работать, но этот малый был интересный. Он был какой-то другой и разговаривал по-другому. Тихо и веско, как богатый человек. Но все же нужна осторожность.
– Что вы делаете в Бекерсфилде? – спросила она. – Ищете актрис?
– Да, я занимался этим, но повредил машину. Теперь жду буксира. – Он обернулся, и она увидела белый «мерседес», стоящий в пыли. Дин, чтобы только дотронуться до него, не пожалеет десятка долларов. – Но сегодня у вас удачный день.
– Да?
– Меня зовут Мильтон Глик. Я подбираю актрис для телешоу. Я думаю, что вы подойдете на роль. Что скажете? – он ждал.
Наверное, он думает что она глупее, чем Дин. Сейчас он скажет, что сделает ее богатой. Она спросила:
– Сколько за это заплатят?
Мильтон откинулся, но чуть не соскользнул со стула. Он, кажется, наслаждался сам собой.
– Много, – ответил он. – Больше, чем вы можете подумать. Шарлин приблизилась к нему:
– Что нужно, чтобы получить эту работу? – спросила она, слегка наклонив голову и скрестив руки на груди.
– Ничего, – ответил он, отодвигаясь и вставая, чтобы расплатиться. – Всего лишь прийти на просмотр в офис на следующей неделе и побеседовать с несколькими людьми. – Он выложил деньги из кошелька на прилавок. – Никаких гарантий, но можно реально получить роль в телешоу.
Он вручил Шарлин визитную карточку со словами:
– Это надежное дело, Шарлин, и не надо беспокоиться. Она приняла карточку, сказав:
– О'кей, мистер Глик. Если я решусь играть на телевидении, я вам позвоню.
Она быстро отошла, так как хмурый Джек собирался поговорить с ней.
– Сделайте это, Шарлин. – сказал Глик ей в спину, – и вы станете очень, очень богатой.
5
Джан выехала из гостиницы с помощью Пита. Правда, не в его город. Она нашла жилье совместное с двумя девушками. Переезд был трудным, и когда она добралась до своей новой кровати, которую установили, она благодарно упала на нее. Она спала одна, у Пита с утра была работа. Спала, как человек очень уставший.
Джан открыла глаза и глядела на освещенный солнцем потолок и улыбалась. Да, это Калифорния! Новое место рядом с Меллроуз авеню. Тут вместе с ней живут еще две актрисы из труппы.
Все вышло так легко, но очень странно. Все, кто рождаются на земле, с самого начала получают лицо, тело и имя. Она изменила все это, так никто прежде не делал. Это было болезненно, смело, опасно. Но это уже позади. Она улыбнулась и потянулась. Теперь все иначе. Не то что там волосы, лицо, тело, но все. Она просыпается с улыбкой на приятном лице. Она встала с постели. Одеваться было приятно. Все выглядит хорошо на девушке пяти-шести футов ростом и весом в сто двадцать один фунт. Джинсы скользнули по ее тонким длинным бедрам. Футболка хорошо подчеркивала круглые груди. Хорошо смотреться в зеркало, но лучше, когда смотрят на тебя. А на нее смотрели. Кажется, каждое ее движение производит на них впечатление. Покачивание головой, изгиб спины, потягивание. Весь этот язык тела она использовала в соревновании с другими привлекательными женщинами.
Но теперь это происходило рефлекторно. Она сама не замечала, как скрещивала ноги, переставляла ступни, подчеркивала линию бедер или просто облизывала свои красивые теперь пухлые губы. Она знала, как играть роль секси. Она знала, что теперь это работает.
Она также знала, что женщины следят за ней. Не так прямо, но не меньше, чем мужчины. Она стала участницей соревнования, а не наблюдательницей. Конечно, это представляет для них проблему, они искоса следят за ней. У кого лучше грудь, нос, волосы, ее оценивают, измеряют, взвешивают.
Когда-то раньше Бетани просто как бы игнорировала ее. Или не замечала, или относилась дружелюбно, но во всяком случае, смотрела сверху вниз. Джан не возражала против того, чтобы сейчас некоторые женщины ненавидели ее просто за одно появление. Это было приятно, это было как признание.
Ведь для женщины быть привлекательной – это настоящий ключ, способный открыть не меньше дверей, чем лампа Алладина или фонд Онассиса. Господи, возьмите бедную Кристину! Она подавлена своей жалостью и взглядом на этого своего отца и всех людей. Как жаль, что ей не встретился доктор Мур! Лучше всего, что прослушивание, устроенное сестрой Пита, вполне себя оправдало. Конечно, немного странно играть на сцене в Лос-Анджелесе, где кинокамера – королева. Но театр «Меллроуз» был достаточно модным, и там бывали агенты, директора картин, иногда – продюсеры и режиссеры. И что могло быть для нее лучше, чем голливудский дебют на сцене! Как будто нарочно.
И она легко получила роль. Это была перекроенная версия «Кукольного дома». Персонажи были приспособлены для преуспевающего голливудского продюсера и его жены. Удивительно, но старая тема Ибсена о мужском господстве и женской зависимости до сих пор работала. Действительно грустно.
По иронии судьбы она, женщина, никогда не имевшая роскоши, зависимости от мужчины, играла Нору. Ну, это роль, которая стоит любых усилий. Она была очень рада, что справилась с ней. Пусть платят всего 175 долларов в неделю, меньше, чем нью-йорскому безработному, но если ей повезет, можно обратить на себя внимание значимых людей.
Джан встала, отбросив простыню. Она спала в длинной бесформенной хлопчатобумажной рубашке, а теперь надела белый купальный халат, которым пользовалась и как полотенцем. Что ей по-прежнему доставляло беспокойство – так это шрамы. Она не хотела их показывать и не любила смотреть на них сама. В душе она сразу становилась под воду, а в других случаях была одетой. Она продолжала принимать витамин Е и была рада, что никогда не было келлоидов. Но шрамы продолжали зудеть. Иногда ей казалось, что они светятся в темноте. С Питом она всегда была в темноте, а если ей захочется спать с другим мужчиной, то надо будет как-то преодолеть это препятствие. Но это вряд ли. Сейчас в свои тридцать шесть лет она вела себя, как подросток. Игра нравилась ей больше, чем результаты.
Гектор, режиссер театра, был человек веселый и, к счастью, не проявлял к ней никакого интереса, кроме профессионального. Ему нравилась ее работа, а не внешность. Ее приняли сразу. Гектор был не гений, и слушать его не очень удачные указания было болезненно: она вспоминала Сэма.
Ну, если говорить честно, она все время скучала по нему. Это было второе, что омрачало ее: воспоминания, как они гуляли вместе и что они делали, возвращались к ней, как бесконечная петля в голове. Хуже того, ведь теперь она была в Калифорнии, где бывал и он. И новые вещи заставляли тосковать о нем. Она покачала головой. «Вот апельсиновое дерево. Я стою рядом и могу сорвать апельсин прямо с ветки. Может быть, и Сэм сейчас стоит под апельсиновым деревом». Такие глупые мысли все время лезут в голову. Она была смешна самой себе. Конечно, и может быть, апельсин, тяжелый, как пушечное ядро, упадет ему на голову. Но все же ей не хватало его, и мысль о том, что они никогда не стояли вместе под апельсиновым деревом, вызывала слезы.
– Господи, я – неисправимая мазохистка, – сказала она вслух.
А эта мысль была самой тяжелой, даже думать об этом не хотелось. Если бы она тогда выглядела, как теперь, Сэм бы ее бросил? А если нет? Значит ли это, что он ее еще любит? И раз он ее бросил, значит ли это, что никогда не любил? А сейчас как бы она ему понравилась? Достаточно ли она красива, чтобы он перестал шляться и навсегда был удовлетворен? Узнает ли он ее?
Ну, наконец, это просто смешно! Но эти мысли все возвращались. И одна еще, самая коварная – теперь, когда она нравится, когда Пит привязался к ней, когда мужчины улыбаются, а женщины завидуют, то им нравится Мери Джейн или Джан Мур?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119