И все-таки я попытаюсь… – Матос сверкнул лиловыми очами и, широко раскинув руки, продолжал: – Вот он, весь мир: от Индии до Кадиса. Весь, весь, весь! Раскаленные сахарские пески – не в счет. Не принимаем во внимание и северные варварские страны, где люди живут в снегу и сосут лед… Вот он, весь мир, как на ладони. Я его вижу. А вы? – Матос смотрел вокруг как бы сверху вниз. – Кто же в этом мире главенствует? Египет? Ха! Может, Вавилон или Сирия?.. Смешно даже говорить о них! Финикия? Греция во прахе. Иллирия трепыхается, пока ее не раздавит Рим кованой подошвой. Галлия? Иберия? Спрашиваю: может, они? Нет и нет! Главенствуем мы, и соперничает с нами Рим. Вот как обстоит дело в этом мире. Хорошо это или плохо? Так угодно было богам. Им же угодно столкнуть нас с Римом, и мы находимся здесь по воле богов. Мы – покорители Альп. Кто же сможет – нет! – кто смеет одолеть нас? Римляне мечтают высадиться в Африке и сокрушить Карфаген. В Африке! Вам это говорит что-нибудь? Что же оказывается? Спрашиваю – что? Мы на земле италиков, и стены Рима уже дрожат, ржанье наших коней доносится до ушей сенаторов. Кто же перед нами? Я не вижу врага. Где он, покажите мне его! Посему, – Матос пытливо оглядел соратников, – посему предлагаю единственно разумное решение: идти на Рим без промедления.
– Сегодня, что ли? – спросил Магон.
– Почему бы и нет?
Матос поклонился неизвестно кому, скорее всего, всем присутствующим, потребовал вина и уселся.
В это время появился сотник, почтительно подошел к Ганнибалу и что-то проговорил очень тихо. Командующий выслушал его, подумал немного и сказал:
– Приведи его.
Вскоре ввели некоего бородача. На первый взгляд, он изрядно настрадался в пути. Но так ли это на самом деле? Ведь немало любителей прикинуться жертвами трудного путешествия «на благо родного Карфагена».
– Подойди! – приказал ему Ганнибал.
Бородач выказал необыкновенную прыть: он мигом оказался возле командующего и, низко склонившись, вручил папирус.
Ганнибал развернул свиток, прочитал. Прочитал, аккуратно свернул. Кое-кому показалось, что он готов вернуть свиток, но вроде бы раздумал.
– Отдохни, – сказал бородачу командующий, – ты получишь ответ.
Дождавшись, пока удалится бородач, Ганнибал сказал:
– Вот здесь, в этом свитке, вся душа благопристойных отцов Карфагена. Совет ждет не дождется наших даров – плодов побед, которые даются кровью. Этим торгашам мерещатся только золотые таланты. И ни слова в письме о помощи, которую могли бы оказать нам. Ни единого слона!.. Нет, я не против торговли, но худо, когда судьбы государства решают торгаши с истинно торгашескими мерками и понятиями…
– Какими дорогами занесло сюда этого бородача? – спросил Наравас. – Неужели через всю италийскую землю проехал?
– В письме сказано, – пояснил Ганнибал, – что посланец намерен плыть морем в Иллирию, а потом сушей пробираться к нам, в Плаценцию… Сколько можно послать в Карфаген золота? Вот в этом письме спрашивают нас. А что отвечать?
– Пока что золота кот наплакал, – сказал Магон. – Но со временем пошлем.
– Верно, пошлем, – подтвердил Ганнибал.
– А как с подмогой для нас? – спросил Бирикс.
– Об этом ни слова.
– Это их не интересует?
– Об этом я бы хотел спросить тебя, Бирикс.
Бирикс поднялся со своего места, подошел к командующему. Медленно поворотил голову к своим соратникам. Показал им мизинец.
– Видите палец? – сказал он громко. – А на кончике пальца – что?
– Ноготь, – сказал Магон.
– Верно, Магон. Ты – башковитый. – Потом Бирикс обратился к Ганнибалу. – Вот цена этому письму.
– Ноготь от мизинца?
– Нет, не весь ноготь. А та часть, которую отстригаем. Под которой вся грязь собирается.
Военачальники разразились смехом. Хвалили Бирикса за точную оценку. Бирикс стоял молча.
Ганнибал почесал затылок. Раскрыл свиток. Прочитал еще раз письмо и разорвал его. На части. На мелкие. И развеял по полу.
– Так, что ли? – вопросил он.
– Именно! Только так! – раздалось в ответ.
Ганнибал сказал:
– Будем считать, что с этим покончено. Есть у нас дела поважнее. Так на чем же мы остановились?.. Да, на предложении уважаемого Матоса – идти на Рим…
– Без промедления, – дополнил Матос.
– Да, великие начальники, – сказал Ганнибал, – это важное предложение. Стало быть, без промедления. Но тут были и иные речи. Великие мужи предлагали дать войску отдых. Только я не слышал: на сколько дней, ночей, недель или месяцев давать отдых? И еще не слышал: каким путем двигаться? Прямой ли дорогой? Или держаться западного побережья? А может, идти восточной стороной? И какие народы дружественны нам, и кого следует опасаться из италиков? Это все не праздные вопросы. Они не плод прихоти. Вот над чем следует подумать сообща. Недаром я вас позвал, недаром теряем время. А тут еще эти… – Ганнибал махнул рукой, – ну, эти, отцы достопочтенные, заседающие в Совете. – И вдруг со злобой, сверкнув очами: – Интриганы несчастные! Торговцы, крохоборы!..
Побагровел. Сжал кулаки. Сдвинул их, напрягая мускулы, точно пытался раздавить некую нечисть…
– Можно подумать, – проговорил Магон, – что мы ждали помощи из Карфагена. Возблагодарим богов за то, что отцы в Совете не клянут нас открыто, а всего лишь протягивают руки за добром.
– И то правда, – сказал Ганнибал. – Я редко обращался за помощью, памятуя о великих интригах, на которые они такие мастера, что порой могут потягаться с римскими сенаторами. – Передохнул, скрестил руки на груди, прочно утвердился на ногах наподобие римской статуи. – Я внимательно слушал вас. Выделяю два мнения, полагая, что третьего нет и быть не может. Первое: идти без промедления на Рим. Второе, а если угодно, первое – это не меняет дела: отдыхать, заняться упражнениями, а потом уже собираться в поход, заштопав последнюю прореху в плаще и залатав последнюю дырку на башмаке. Ведь так я понял – не правда ли?
Раздались голоса:
– Верно!
– Это так!
– Властью, данной мне моими воинами – от мала до велика, – я принимаю такое решение… – Ганнибал сильно хлопнул в ладоши.
Два воина стали возле него и развернули подобие скатерти, сотканной из прочного египетского льна. На ней были начертаны жирные черные линии, а в нижнем левом углу было написано: «Рим».
– Всем видно? – спросил Ганнибал.
– Всем, – был ответ.
– Вот этот путь – очень приятный. Он проходит недалеко от Лигурийского побережья. Не пойти ли по нему? Очень бы хотелось. Но дорогу эту прочно оседлали римляне. Вот еще дорога. Она значительно восточней той, о которой я только что говорил. Здесь она. Велико желание двинуться по ней прямо в Рим. Но вот беда: на ней устроили засады римские легионы. Можно попытаться выйти к Адриатическому морю по долине Пада, а у самого берега повернуть на юг, к реке Метавр. Тоже приятная дорога. Но и тут беда – римские легионы. Должен огорчить и себя, и вас: римляне зорко следят за каждой дорогой, ведущей из Цизальпинской Галлии к Риму. Но ведь этого надо было ожидать. Только глупый мог предположить, что римляне станут устилать пути в свой дом ароматными цветами. Я предвидел это. И я говорю вам: мы огорошили римлян своим походом через Альпы. Они не ждали нас с этой стороны. Они не думали о нас как о героях. Они полагали, что имеют дело с каким-нибудь обычным противником, пусть даже сильным. Теперь вы видите, как жестоко они просчитались… Мы и на этот раз должны ошарашить их. Мы должны действовать неожиданно, смело, решительно. Они стерегут свои мощные дороги, а мы выберем путь другой, о котором они и думать не смеют. Вот он, этот путь. Он ведет через Этрурию. Путь этот неприятен. На нем много болот. Тропа, а не дорога, вьется меж холмов и болотистых низин. Отсюда не ждут нас. А мы – тут как тут!
Ганнибал приподнялся на носках, стиснул кулаки.
Махарбал подался чуть вперед, внимательно слушая его.
– Да, – продолжал Ганнибал, – так обстоит дело. Вы спросите меня: плохо или хорошо? Я отвечу: хорошо! Мы пойдем на Рим нелегким путем, по мы обязательно придем в Рим. Та победа и те богатства, о которых я говорил еще в Новом Карфагене, совсем близки от нас. Что же требуется? Воля, решимость, преодоление тягот. Если каждый из нас, каждый из воинов уяснит все значение моих слов – близкая победа обеспечена.
Ганнибал говорил уверенно. Но почему-то, закончив речь, стал подозрительно высматривать кого-то. Но кого? И каждый присутствующий невольно принимал на свой счет испытующий, неприятный взгляд командующего.
– Великий господин, – сказал Наравас, – недостает еще одного слова.
Ганнибал поворотился к Наравасу:
– Какого еще?
– Когда выступаем в поход?
Командующий обдумывал ответ. Он сказал:
– Поскольку я не предвижу встречи с противником на пути, который выбрал, даю на сборы два дня. Каждый из вас должен выступить на сходках. Укрепить сердца молодцов, воодушевить слабых, а всех вместе собрать в единый кулак. – Ганнибал показал, как это сделать: медленно поднял вверх правую руку и медленно сжал пальцы во внушительный, угрожающий кулак.
Военачальники расходились. Один Махарбал оставался на месте. Ганнибал смерил его взглядом с головы до ног. Ничего не скажешь: смелый человек, преданный. Но слишком горячий.
– Что-то неясно, Махарбал?
– Нет, все ясно. Даже слишком.
– Это же хорошо, Махарбал.
– Я бы поторопился. Ушел бы с этих мест не через два дня, а завтра же.
– Подойди ближе, – сказал Ганнибал.
Махарбал, светя белками, точно волк во мраке, сделал несколько шагов. Ганнибал положил руку ему на плечо.
– Брат мой, – доверительно начал командующий, – я хочу задать тебе один вопрос.
– Именно мне, Ганнибал?
– Да, только тебе.
– Уши мои открыты.
– Наш разговор слышат только боги.
Махарбал кивнул.
– Стало быть, из смертных будем знать ты да я.
Махарбал снова кивнул.
– Ты в быструю победу веришь? Нашу победу.
Махарбал заглянул в самые зрачки командующего, словно собирался проникнуть в его душу.
– Правду сказать, Ганнибал? В скорую не верю.
Болото
Утром Гано Гэд с трудом узнал Бармокара. Как-то быстро ужался, умялся, усох этот Бармокар. И вся грязь, какая только была на этой проклятой дороге в Этрурию, казалось, прилипла к нему.
– Ты? – удивился Гэд.
– Я.
– Где же ты был?
– Там же, где и ты.
Гэд попытался оглядеть себя, вытягивал шею, ворочал головой, изгибался влево и вправо, вперед и назад. Где бы раздобыть медное зеркальце? Спросил Бармокара:
– Я тоже такой?
Тот кивнул.
Туман понемногу рассеивался. И по мере того, как воздух становился прозрачней, стали видны толпы воинов, утопавших в грязи. Люди двигались медленно, а иные все еще спали на маленьких островках. Этими островками были павшие лошади. Но некоторым счастливчикам удалось выспаться на прекрасной постели: сырой, но твердой земле. К ним принадлежал Ахилл, свернувшийся, подобно озябшей собаке, у ног Гано Гэда. Грек спал крепким сном, причем столь крепким, что казался мертвым. Вот почему Бармокар спросил Гэда:
– Он живой?
– Не знаю.
Бармокару следовало наклониться, чтобы узнать, жив его товарищ или нет. Но недостало сил, и ему, говоря откровенно, было безразлично, что с Ахиллом. Более того, он сомневался в том, что сам-то жив-здоров.
– Пни его ногой, – посоветовал Бармокар.
– А ты не можешь?
– У меня ноги прилипли к земле.
Гэд пнул грека, и тот болезненно вздохнул.
– Живой, – обрадовался Гэд и тут же забыл о нем. – Послушай, Бармокар, если и следующая ночь будет такая, я не вынесу.
– Как так – не вынесешь?
– Очень просто. Ты посмотри на эту зеленую тину. Видишь черные холмики? Это же люди! Они уснули стоя, а потом спокойно утонули в болоте.
– Где ты видишь черные холмики?
– Открой глаза пошире – они перед тобой.
– Я вижу туман.
– А ты глянь левее.
Бармокар поворотился то в одну, то в другую сторону. И замотал головой.
– Ослеп, что ли?
– Ага.
– Глянь на меня.
Гэд взял в свои ручищи голову друга, точно арбуз на августовском рынке.
– Да ты, брат, и впрямь слепой… Есть тут вода? Нет воды.
Гэд поплевал на пальцы и попытался стереть грязь, налипшую на глаза Бармокара. Тот покорно терпел. И вскоре действительно прозрел.
– Теперь вижу, – сказал он. – Да, кажется, люди. О боги! Ведь и мы с тобой могли оказаться такими же холмиками. И Ахилл тоже.
– А ты думал!
Бармокар растолкал грека. Ахилл продрал глаза.
– Он сладко спал, – сказал Гэд.
Ахилл ощупал постель. Видимо, она показалась ему слишком липкой – так определил Гэд. Грек, изображая крайнее отвращение к своему ложу, медленно присел.
– Где я? – вопросил он.
– На маменькиной постельке, – пошутил Гэд.
Бармокару стало смешно:
– Вот что скажу: если шутить начали, – значит, живы.
– Да еще как, – сказал грек и кряхтя стал подниматься. – Я вител болот, в детьстве не рас попадал ф тина, но такого я есе не витывал.
– Еще не то увидишь.
– Гэд, возьми свой слов обратно! Я больсе не могу. Второй такой ночь не винесу.
– Вынесешь, – проворчал Гэд. – И долго еще вспоминать будешь.
– Хде сдесь вода, Гэд?
– Воды захотел? Процеди эту зеленую грязь – получишь воду. Такую ледяную. Как в Альпах.
– Напомнил, – сказал грек, – напомнил Альпы. А снаешь, что сказу?
– Не знаю.
– Сказу, что в Альпах было приятней. Лезишь, по крайней мере на цистом льду, а не на вонюцей тине.
Туман поднимался все выше и, влекомый тихим ветром, уходил на восток. Солнце начинало понемногу согревать землю, продрогшую за ночь. Становилось теплее. Но с теплотой сильнее завоняла тлетворная зеленая жижа, щедро разлитая по земле.
Сотники начинали собирать воинов. Зазвучали сигналы. Все, кто мог подняться, откликались на них.
Из-за холмика показался слон. В отличие от людей, он был чистенький, выхоленный. Шагал по-прежнему величественный, но острый глаз непременно приметил бы в его облике нечто ущербное, такое, что обычно не вязалось с понятием «слон». Впрочем, его берегли, в бою он не участвовал. А все его товарищи уже погибли: одни – в Альпах, другие – в боях и тяжелых переходах. Какими ни казались слоны могучими, а человек все-таки оказался более выносливым.
– Это он, – сказал Гано Гэд.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23