Значительно больше. Неужели ты полагаешь, что те, кто шагал через них, смелее нас?! Не вернее ли предположить обратное?
Ганнибал был вроде бы спокоен. Но только внешне. Он полагал, что среди ближайших его помощников не должно быть ни одного маловера. Ни одного! Если будет необходимо – он отпустит на все четыре стороны любого, кто засомневается в успехе похода.
– Я обещал прогулку. А разве не была прогулкой вся дорога от Нового Карфагена до здешних мест? Можешь ответить на этот вопрос откровенно, положа руку на сердце?
– Могу, Ганнибал.
– Так отвечай же!
– Отвечу: мы победим, но это не будет прогулка. По крайней мере – там…
– Ты полагаешь, что там – пустыня? Ливийская пустыня?
– А что же?
– Люди живут на этих склонах.
– Они едят, спят?
– Нет, не спят! – Ганнибал заскрежетал зубами, и Махарбал верно рассудил, что не следует далее испытывать судьбу.
– Я все это говорю к тому, что размышляю. Только и всего. Но ежели руку положить на сердце, то скажу: мы победим.
– Перевалив через них?
– Да, через эти горы.
Ганнибал кивнул. Он сделал несколько шагов вперед и, приметив двух пращников, сделал им знак подойти к нему. Те мигом ускорили шаг и застыли перед Ганнибалом. Они не смели отвести от него глаз.
– Имя мое Гано Гэд. Карфагенянин.
– А ты? – Ганнибал посмотрел на Бармокара.
Тот молчал.
– У него есть язык? – спросил Ганнибал Гэда.
– Это мой друг Бармокар.
– Вы видите эти горы?
– Да! – воскликнул Гэд.
– Вижу, – сказал Бармокар.
– Что вы думаете о них?
Гэд рявкнул:
– Перескочим!
– Как ты сказал? – Ганнибала резануло это слово – «перескочим».
– Это в порту так выражаются.
– В каком порту?
– Карфагенском.
– Ладно, – сказал Ганнибал, – не в слове суть, а в том, как произнес его. Суть в вере твоей.
– Это так.
– Ну а что скажешь ты? – Командующий обратил вопрос к Бармокару.
– Я? – Пращник выглядел растерянным. В его глазах как бы усилился испуг.
– Что с ним? – спросил командующий Гэда.
– Ничего, он боготворит тебя… И все от этого…
– Язык запал, – усмехнулся Махарбал.
– Точно! – Гэд разинул рот до ушей.
Этот бравый солдат производил хорошее впечатление: и ростом вышел, и верой силен, и преданностью отмечен…
– И все-таки?.. – Ганнибал с любопытством рассматривал Бармокара.
– Я сам вызвался в поход, – проговорил наконец пращник.
– Похвально.
– Я жду победы.
– Хорошо говоришь. А что скажешь о них? – Ганнибал указал на горы.
– Немного побаивался, но теперь привык.
– Не привыкать надо, но покорять, – жестко проговорил Ганнибал. Брови его грозно сошлись над переносицей, губы сжались в тугой мышечный комок.
– Эй, пращник! – сказал Махарбал. – Выкинь из головы мутную мысль, а из сердца – сомнение.
– Я не сомневаюсь, я просто думаю. Как всякий человек.
Ганнибал переглянулся с Махарбалом. Начальник конницы скрестил руки:
– Пращник, не думать надо, но действовать. За тебя подумают…
– Да, да! – воскликнул Гэд, желая сгладить неважное впечатление, которое производил его друг.
– За меня? – Бармокар пожал плечами.
– Не отправить ли его в Карфаген? – проговорил Ганнибал.
– Нет, нет! – взмолился Бармокар. – Я пойду до конца.
– Хорошие слова, – сказал Махарбал.
А пращник в эти мгновения думал о Рутте – о смелой, милой, хрупкой и сильной Рутте. Нет, он никогда от нее не отступится, пойдет в снега, на льды, даже в само подземное царство. С нею ничего не страшно.
Ганнибал возложил свою руку на плечо Бармокара:
– Скажи: есть у тебя отец, мать?
– Есть, великий господин.
– А жена?
Бармокар молчал.
– Может, невеста, а?
– Наверное…
Ганнибал хлопнул по плечу пращника:
– Напиши им письмо, что ты скоро вернешься…
Бармокар кивнул.
– …что вернешься при деньгах…
Бармокар снова кивнул.
– …что деньги будут немалые…
– Исполню в точности.
– …что добыл хорошее состояние…
Бармокар опять кивнул.
– …что походы были нетрудными…
– Да, да…
– …что победа далась быстро… Словом, понял меня?
– Да, великий господин.
– А ты, молодец, – Ганнибал оборотился к Гано Гэду, – тоже напиши своим. У тебя есть уши, и ты все слыхал…
– Разумеется, великий господин.
– Ну, Махарбал… – Ганнибал с удовольствием потер руки, – теперь, надеюсь, эти горы не так пугают тебя.
– Они меня никогда не пугали, – проговорил Махарбал.
– Очень все это хорошо! – Ганнибал посмотрел на горы. – Я знаю, что в любой горной складке. Знаю, кто притаился с камнем за пазухой, кто ждет не дождется нас, кто предан Риму и кто ненавидит его. Мне известно все о любой тропе в этих горах. Скажите об этом всем. Пусть знают это все.
– Обещаем! – сказали в один голос Бармокар и Гэд.
– И главное – не хныкать! – Ганнибал кому-то погрозил пальцем. – Не хныкать!
Пращники попятились, а затем живо удалились от палатки командующего. И уже там, в лесочке, Гэд вопросил:
– Какая злая сила понесла нас к этой палатке?
– И никто не задержал нас, – удивлялся Бармокар.
– Кому мы нужны?
– Вспомни, Гэд, как закончил свою жизнь…
Бармокар имел в виду Гасдрубала, сменившего на посту командующего в Испании великого Гамилькара, отца Ганнибала. Гасдрубал погиб от руки раба-убийцы. Может быть, подосланного. Кто это может знать доподлинно?..
– Ты как дитя, – насмешливо произнес Гэд. – Неужели полагаешь, что мы были одни с командующим?
– Я никого больше не видел, Гэд. Кроме Махарбала.
– И не увидишь. Только не вздумай хвататься за кинжал – тебя мигом схватят невидимые руки.
– А я и не подумаю. Я, кажется, начинаю любить его.
– Начинаешь? – Гэд захохотал. – Ты обязан любить. Притом давно. Ведь ты его пращник. И если надо, то ляжешь за него костьми.
Бармокар пожал плечами и промолчал. Он спрашивал себя: был ли он искренен, отвечая на вопросы Ганнибала, или же поддался неведомым чарам, исходящим от полководца? Разве не грызло его сомнение перед тем, как он принял решение идти в этот поход и отказался от домашнего очага в родном Карфагене? Почему он не сказал прямо, что идет в поход под влиянием Рутты – испорченной девицы-иберийки? Побоялся? Устыдился? А может быть, это Гано Гэд повинен во всем? Ответить однозначно на эти вопросы невозможно. На них не ответил бы даже его старый дед, который учил грамоте и сам знал кроме финикийской также египетскую, греческую и вавилонскую грамоту.
«Гано Гэд идет вперед не раздумывая. Он уверен. Он целиком полагается на командующего. Но разве Ганнибал бог? Разве избавлен он от ошибок? И не содержит его решение идти через Альпы на Рим роковую ошибку? Каково влияние на меня Рутты? Неужели столь велика любовь, что с нею не страшна эта огромная снежная стена, поднявшаяся до неба?»
Так думал Бармокар, шагая рядом со своим другом. Тот насвистывал веселую песенку карфагенских грузчиков. Он выглядел молодцом, шагал браво и вовсе не думал ни об Альпах, ни о Риме, ни… Бармокар решил спросить друга, о чем думает он в эти мгновения.
– Я? – словно бы не расслышав, сказал Гэд.
– Ты.
– О чем думаю? – Гэд остановился, запрокинув голову. Вверху плыли причудливые облака – белые-белые, как египетский хлопок. – Ты спрашиваешь…
– Именно. Спрашиваю.
– Облака, – сказал Гэд. – Какие они смешные. Одно похоже на собаку, другое – на задницу. Клянусь богами, на задницу милой Рутты.
– Ты не можешь без грязи… – Бармокар тоже запрокинул голову. Тоже увидел облака. Они большими стаями гонялись друг за другом по ярко-голубому небу. При желании в каждом пузатом воздушном существе можно было признать кого угодно: верблюда, парус, дикого кабана, воина, лошадь и даже задницу.
– Ты счастливчик, – сказал Бармокар. – Сделай и меня счастливым.
Гэд удивленно взглянул на него.
– Счастливым? А разве ты увечный?
– Нет, не увечный.
– Так в чем же дело?… Ты шагаешь по прекрасной земле, катаешься как сыр в масле со своей Руттой, тебя ждут слава и богатство… В Сагунте отделался всего-навсего этим шрамом на щеке. А ведь мог бы… Мало тебе этого?
– Нет, не мало.
– Так в чем дело? Любишь копаться в своей душе, гневить великих богов. Да посмотри ты на себя: голова на месте, ноги-руки целы, бока – тоже. Разве всего этого мало для счастья? Разве?.. – Тут он запнулся, приметив Ахилла-грека, пожиравшего ляжку какой-то дичи. – Послушай, Ахилл!
Грек подошел. Это был Геракл после нового подвига.
– Что это ты жрешь, Ахилл?
– Эта? – Ахилл поднял кверху добрый кусок ярко-алого мяса на ярко-белой кости. – Эта? Мяса, Гэд, мяса. Кабан знаешь? Ее ног.
– Где ты раздобыл?
– Там, – неопределенно объяснил грек.
– Пахнет, как финикийская смола.
– Это плоха? – поинтересовался грек.
– Наоборот. Очень хорошо, Ахилл. Дай попробовать.
Ахилл протянул пращнику кабанью ногу. Гэд ловко откусил мясо, словно острым ножом отрубил.
– Ну и пасть! – изумился грек. Это он произнес на родном языке. – Ты – африканский лев. Хочешь? – обратился он к Бармокару.
– Нет, не хочу.
– Не хочешь – как хочешь, – рассмеялся грек. – Я буду говорить по-эллински. Хорошо?
Бармокар сказал:
– Валяй, мы понимаем и по-эллински. Кто живет в карфагенском порту, все языки понимает.
– И ты? – спросил Ахилл Гэда.
– И я.
– Ахилл, ты – человек с головой, – сказал Бармокар. – Одно слово – грек.
– Да, грек. Мы все, греки, с головами.
– Это как сказать, – усомнился Гэд.
– Так и сказать: все с головами.
– Допустим, – продолжал Бармокар. – Скажи мне, но только откровенно: что ты думаешь об этих горах?
– Этих? – Грек кивнул в сторону гор.
– Да, этих самых.
За него ответил Гэд:
– Чего думать?! Когда придем к ним – тогда и поговорим. А сейчас что говорить? Только язык точить. Вы знаете про ливийский перец? Он как огонь во рту. Вот такого перца мы зададим Риму – тогда обо всем и поговорим. Меня поняли или не поняли?
Ахилл отрицательно покачал головой:
– Ты немножко глупый… О таком знаешь как говорят в Аргосе?.. Такого, как ты, запросто схарчат в горах.
– Что такое – схарчат? – спросил Гэд.
– Что такое? Ничего такого – харч знаешь?
– Знаю.
– Значит, схарчат. Потому что ты думаешь, что сильнее всех. И этих гор тоже.
Гэд и Бармокар покатились с хохоту.
– Артисты! – сказал грек и принялся пожирать кабанье мясо. Живо расправившись с ним, отбросил кость в сторону, вытер ладонью засаленные губы: – Теперь ясно вам? Схар-чат!
– Ясно, ясно! – сказали пращники.
– То-то же! А теперь слушайте. Что такое Альпы? Альпы – это горы. Что такое горы? Горы – это высокая земля. Та же равнина, та же пустыня, только изуродованная. Ясно? Это немного по-философски – но ничего. Это так. Но не совсем. Потому что эта неровная земля посыпана снегом. Это плохо. Но не очень. Потому что у нас есть голова. Когда есть голова – ничего не страшно.
Гэд слушал разинув рот. А Бармокар щурил глаза: что значит – та же равнина, но немного изуродованная? Это же белиберда какая-то. Может, даже философская.
– Мы сейчас здесь, – сказал грек по-финикийски, подпрыгнул и снова твердо стал на ноги, не упал. – А потом будем там. – Он повернулся к горам и плюнул в их сторону. – Вот так мы плюнем на Рим. Как у вас скажут? С высокого дерева?
– Да, с высокого, – подтвердил Гэд.
– Я гаварю. Я все знал, когда гаварил, – хвастал грек на ужасном греко-финикийском. – Наш Ганнибал имеет большую голову. Он бить Рим. И за Грецию тоже. Я сам слысал, как скажет Ганнибал: «Греция долзна снова делать великая». А почему так скажет? Потому что мы, греки, и вы, карфагеняне, как братья. Вот так. – Ахилл сплел пальцы на своих руках. – А когда мы так, кто бить будет? А Рим – что? Он за гора. Они пьют и спят с женщина, они думают, что как боги на Олимпе. А они не ведают, что на Олимпе паши боги, что Олимп нас, гресеский. Верно говорю?
– Верно! – подтвердил Гэд. – Но ты объясни мне, Ахилл: почему меня схарчат в горах, а тебя – нет?
– Меня? – Грек ухмыльнулся. – Сутка скасал. А Бармокар как сказет?
Бармокар мялся. Ему показалось, что рано хоронят Рим. Рим – большая сила, и ее сломит только большая сила. И еще: эти горы, которые стоят могучей стеной перед самым носом, не такие простые, как это представляется Гэду. Скажем, люди пройдут через перевалы, а слоны, а кони?
– Этот, – Ахилл указал на Бармокара, – многа, многа думай. Это осень, осень плоха. Сто есть сизнь воина, а? Сто есть? Война есть, а не философия Аристотеля там или Сократа там…
Гэд заступился за товарища:
– Ахилл, я открою тебе секрет: Бармокар влюблен.
– И сто зе?
– Ничего. Просто влюблен.
Грек – этот Геракл – вдруг неподобающе захихикал:
– Когда много солота будет, будет много зенчин, будет многа, многа любов-в-в!..
Во льдах и снегах
Четвертые сутки подряд валит снег. Как бешеный. Иногда кажется, что это дождь. Тучи опускаются все ниже и ниже – до них можно рукой достать. Слева – снег, справа – снег, под ногами – лед. Все белым-бело. Это и есть Альпы? Или настоящие Альпы, то есть нечто еще более страшное и опасное, еще впереди?..
Там внизу, в долине Исавра, Ганнибал говорил на солдатских сходках. Он высмеивал трусов и маловеров, изничтожал едким словом тех, кто вздрагивает при слова «Альпы». Можно подумать, говорил он, что полчища галлов не проходили в этих местах по пути в Цизальпинскую Галлию! Только люди, вовсе выжившие из ума, могут полагать, что Альпы – это сплошная ледяная или снежная стена. Смелый воин пройдет через Альпы легче, чем через рыжий песчаный холм где-нибудь в ливийской пустыне. Слишком близка победа, слишком велико богатство, лежащее по ту сторону Альп, чтобы думать о трудностях. От каждого зависит, что станется с этим богатством… Командующий может сказать наперед, что римское золото попадет в руки доблестного войска, штурмующего Альпы. Ведь эти горы – последнее препятствие на пути в Рим. Позади – много тысяч стадий, верный путь только один – вперед! Но тот, кто не в состоянии преодолеть страх перед снегами и льдами, может повернуть назад. И пусть пеняет на себя, ежели погибнет, ибо галлы не щадят отставших, одиноких беглецов. Еще и еще раз каждому надлежит зарубить себе на носу: победа рядом, до золота можно дотянуться голой рукой, слава идет на шаг впереди любого смелого воина.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23