Отлично - магазин Wodolei.ru
Но когда он лег в постель, он неожиданно понял, что старший центурион был прав. Если уж на то пошло, Гай Филипп даже преуменьшил то, что с ним произошло. Даже Цезарь никогда не командовал всеми римлянами. Мысль эта была неожиданной, и он не мог заснуть полночи.
Спустя два дня возле городских ворот образовался временный рынок. Товары и продукты были хорошими, а цена, которую просили за них местные жители, — приемлемой. Марк с облегчением думал о том, что большинство его солдат, перед тем как выйти в опасный поход, оставили почти все свои деньги у банкиров легиона. Это было тем более важно, что официально римляне еще не числились на службе Видессоса. Ворцез заявил, что дело уладится очень скоро. Он послал гонца на юг, в столицу, с донесением о прибытии римлян. Скаурус заметил, что Проклос Мазалон исчез из города одновременно с гонцами Ворцеза. Из осторожности он не стал говорить об этом Зимискесу, который остался с легионом как своего рода неофициальный ординарец, несмотря на явное неодобрение Ворцеза. И тут были интриги и борьба за власть..
Миссия Мазалона, должно быть, оказалась удачной, потому что имперский чиновник, который прибыл в Имброс через десять дней, чтобы проинспектировать странных солдат, был не из тех людей, что нравились Ворцезу. Это был не бюрократ, а воин-ветеран, который терпеть не мог формальностей и считал, что нужно держаться поближе к делу. Он вообще очень напоминал Марку Гая Филиппа.
Имперский чиновник, которого звали Нефон Комнос, прошел через временный лагерь римлян, разбитый под стенами Имброса. Образцовый порядок, аккуратность и чистота сразу вызвали его восхищение. Когда проверка была закончена, он спросил у Марка:
— Клянусь адом, человек, откуда пришли твои люди? Ты знаешь искусство войны и приемы боя лучше, чем мы; ты появился в Империи, не пересекая ее границ. Как это могло случиться?
Скаурус и его офицеры использовали каждую свободную минуту для того, чтобы изучать видессианский язык, разговаривая с Зимискесом, со служками и слугами Ворцеза, со жрецами, которые очень удивились желанию трибуна учиться читать и той быстроте, с которой он запоминал слова их языка. После своей родной латыни и греческого изучить еще один язык не составляло для Марка большой трудности. Но это касалось только чтения. Когда дело доходило до разговора, он чувствовал себя не столь уверенно. И все же мало-помалу он начинал понимать живую речь. Однако ему было очень трудно объяснить, каким образом его забросило в Видессос, не говоря уж о том, чтобы убедить слушателей в своей правдивости.
Он попытался растолковать это Комносу. С помощью Зимискеса он рассказал все, что с ним случилось, и ждал недоверчивого возгласа. Однако этого не произошло. Комнос нарисовал на груди знак Солнца.
— Фос, — прошептал он, имея в виду солнечное божество. — Великая магия, вот что это такое. Друг мой римлянин, вы, должно быть, нация великих волшебников.
Удивленный тем, что над ним не смеются, Марк тем не менее был вынужден не согласиться. Комнос заговорщически подмигнул:
— Пусть это будет твоя тайна. Наш жирный слизняк Ворцез станет лучше обращаться с тобой, если узнает, что ты в случае чего сможешь превратить его в ящерицу. Я думаю, чужеземец, имперские воины смогут многому научиться у тебя. Может быть, ты обучишь халога (он показал на высоких светловолосых северян, почетных стражей Ворцеза) и сумеешь убедить их в том, что война — это нечто большее, чем дикая конная атака, сметающая на своем пути все, что не понравилось вождю? И еще я скажу тебе вот что: для битвы с проклятым Каздом — пусть Скотос унесет его в ад! — нам нужны воины. Казд высасывает кровь из наших западных провинций.
Комнос бросил взгляд на север. Пыльные серые тучи собирались над горизонтом, суля зимние холода и метели. Он задумчиво потер подбородок.
— Ничего, если тебе придется подождать до весны, прежде чем вы придете в город? — спросил он Марка, слегка нажимая на слово «город» и тем самым давая понять, что речь идет о Видессосе, столице Империи. — Это даст нам время хорошо подготовиться к вашей встрече…
Им нужно время для того, чтобы утрясти свои интриги, понял Марк. Но предложение Комноса устраивало его, и он согласился.
Спокойная зима в Имбросе даст возможность легионерам спокойно отдохнуть, восстановить силы, выучить язык, познакомиться с обычаями этой земли. Им никто не будет мешать, как это легко могло бы случиться в столице.
Вскоре Марк и Комнос стали хорошими друзьями. Раденос Ворцез внезапно исполнился необыкновенной предупредительности и чем мог помогал римлянам. Он держался весьма осторожно и во время разговора с легионерами озирался по сторонам. Скаурус понял, что он побаивается имперского чиновника, и Комнос стал ему еще милей.
Тучи шли с севера. Осенние дожди начались сразу же после уборки урожая. Один за другим ливни поливали землю, вбивая в нее последние опавшие листья, превращая все дороги и тропы в непроходимые реки грязи, просачиваясь в каждую щель казармы, наспех возведенной римлянами. Легионеры ругались, заделывали дыры и не успевали сушить свою одежду. Вдобавок ко всему на оружии, доспехах и инструментах появились пятна ржавчины.
Вскоре наступили настоящие холода, и сырая земля стала твердой, как камень. Ее покрыли снежные сугробы в человеческий рост. Только тогда Марк понял, почему в этой стране, где климат был так непохож на италийский, накидки и плащи были роскошью, а длинные штаны необходимостью. Он и сам стал носить такие каждый день.
В подобные холода гимнастические упражнения уже не были надоевшей обязанностью, которой хочется избежать. Они помогали согреться и размять одеревеневшие от холода мышцы. Римляне посвящали им каждую свободную минуту. Гай Филипп гонял солдат беспощадно. За исключением тех дней, когда бушевали особенно сильные метели, они бегали по тридцать — тридцать пять километров. Центурион был старше всех и по возрасту, и по положению, но и он бежал по снегу наравне с молодыми воинами. В лагере он тоям находил людям занятия. Как только его видессианский язык стал удобопонятен, он попросил местных жителей сделать тяжелые щиты из двойного ряда толстых прутьев и деревянные мечи для тренировок. Он установил в лагере деревянные и кожаные щиты, и легионеры отрабатывали на них удары мечом и копьем, доводя боевое искусство до совершенства. Чтобы солдаты не уставали от монотонных упражнений, он придумывал новые. Гай Филипп приказал Адиатуну обучить солдат владеть пращой. Единственный традиционный вид спорта, который он исключил, было плавание. Даже железный Гай Филипп не позволил себе загонять солдат в ледяную воду.
Легионеры устраивали учебные поединки с защищенными наконечниками и тупыми мечами. Сначала только друг с другом, а потом и с халога — в гарнизоне Имброса их было человек триста. Высокие северяне были опытными солдатами, как и их противники римляне. Но, подобно галлам, они бились в одиночку или кланами, а не строем. Если первой атаке удавалось разрушить строй римлян, то победа была им обеспечена, но гораздо чаще высоким щитам легионеров и их длинным копьям удавалось удержать противников на расстоянии. Когда халога уставали, римляне переходили в наступление.
Во время учебных боев Марк следил за тем, чтобы не скрестить свой меч с мечом кельта, опасаясь, что и солдаты, и все вокруг будут сметены могучей чародейской силой, заключенной в оружии. Меч его ничем не выделялся среди прочих, когда трибун сражался с легионерами. Но когда Марк обращал оружие против солдат гарнизона, он оставлял позади себя такое количество расщепленных щитов и помятых кольчуг, что заслужил себе репутацию бойца сверхчеловеческой силы. Он заметил, что то же относилось и к Виридовиксу.
Командир гарнизона был одноглазый гигант по имени Скапти, сын Модольфа. Этот халога был уже немолод, волос у него осталось немного, и потому трудно было сказать, сколько серебра пробилось сквозь их былое золото. Он был человеком дружелюбным и, как любой опытный воин, интересовался боевыми приемами вновь прибывшего отряда. Но с ним Марк держался осторожно. Своим суровым квадратным лицом, сухим голосом и постоянной сосредоточенностью на одной лишь войне старый воин очень напоминал Марку матерого волка. Виридовиксу же, наоборот, халога очень нравился.
— Они довольно суровые ребята, — отмечал он. — И постоянно готовы к смерти, я к такому не привык. Но сражаются они как настоящие мужчины. И пьют тоже как мужчины, — добавил он с усмешкой.
Последнее, как выяснил Марк через несколько дней, было сказано даже слишком мягко. После целых суток неустанного пьянства галл и дюжина северян устроили жуткую потасовку, в результате чего почти до основания разрушили таверну и избили с десяток посетителей.
Последствием этого подвига был визит в римский лагерь Ворцеза.
В последнее время Марк видел его не часто. Он почти забыл о драке, но когда узнал, что гипастеос хочет, чтобы трибун оплатил все убытки, наотрез отказался. Раздраженный Марк указал Ворцезу на то, что взваливать на него все расходы — явная несправедливость, так как лишь один из его солдат участвовал в безобразии, в то время как остальные собутыльники Виридовикса находятся под командованием самого гипастеоса. Ворцез решил вообще замять дело, но Марк знал, что губернатор затаил в душе злобу.
— Возможно, тебе стоило поискать компромисс, — сказал Горгидас. — Насколько я знаю нашего друга-кельта, его взнос в эту драку был довольно щедрым.
— Это меня не удивляет. Но Ворцез вытянет из тебя всю кровь по капле, если ты хоть раз ему уступишь. Интересно, — тут Марк усмехнулся, — как он будет выглядеть, если превратить его в ящерицу?
Как и вся Империя, Имброс праздновал наступление весны. Этому событию были посвящены специальные молитвы, и жрецы читали их с высоких голубых храмовых куполов. На всех перекрестках весело пылали костры, и горожане прыгали через них, чтобы удача и веселье не покидали людей в наступившем году. На замерзшем озере люди катались по льду, падая и хохоча. Похоже, что падения доставляли им столько же радости, сколько игроку — удачный бросок мяча в ворота.
В центральном театре Имброса выступала труппа мимов. Марку стало казаться, что он не так уж далек от Рима. Эти представления были очень похожи на те, что разыгрывали мимы в его родной Италии. Отсутствие диалогов делала пантомиму более доступной для римлян.
Вверх и вниз по лестницам и проходам между скамьями театра сновали разносчики, предлагая свой товар: амулеты и талисманы, жареных птиц, чаши горячего вина со специями, снежные шарики, политые сиропом, и множества других вещей.
Пантомимы были увлекательными и злободневными. Одну из них Марк особенно запомнил. Человек, одетый в золотую расшитую накидку (пародия на Императора Маврикиоса, — догадался трибун) был пастухом. Он пытался спасти свое стадо от вора-кочевника, в то время как сын пастуха, трусливый толстый человечек, цеплялся за его руку и мешал каждому его движению…
Смысл второй пантомимы был еще прозрачнее. В ней изображалось разрушение Имброса. Высокий, худой и очень смешной человек в рыжем парике и с фальшивыми усами разваливал одно за другим здания города. Виридовикс, который тоже находился в это время в театре, яростно взревел:
— Это совсем не так было, совсем не так! — Но и он смеялся так же сильно, как и все вокруг.
В толпе торговали не только разносчики вина и еды. Хотя слишком легкая одежда могла стать причиной простуды, веселых девиц было нетрудно заметить среди посетителей. Походка, яркая косметика, манера держаться, — все это привлекало взоры клиентов.
Марк обратил внимание на красивую девушку, черноволосую, в куртке из овечьей шерсти и узкой зеленой юбке. Она улыбнулась ему в ответ и стала пробираться сквозь толпу, протискиваясь между двумя толстыми булочниками. Но всего лишь в нескольких шагах от Скауруса девушка вдруг резко повернулась и пошла прочь. Недоумевая, он хотел пойти за ней следом, как кто-то неожиданно и мягко взял его под руку.
Это был тот самый жрец с острыми чертами лица, который благословил и исцелил римлян, когда они только что прибыла в Имброс.
— Приятная неожиданность, — сказал он.
Скаурус подумал о том, что существуют и более приятные неожиданности, равно как и способы проводить время, но говорить об этом не решился. Жрец этот был крупной фигурой в городе.
Тот продолжал:
— Мне кажется, я еще не видел тебя и твоих людей у наших святынь. Ты прибыл издалека и, должно быть, не знаком с нашей верой. Теперь же, когда ты знаешь наш язык и наши обычаи, мы могли бы обсудить эту тему.
— Разумеется, — не вполне искренне согласился Марк.
Пробираясь вслед за жрецом через заснеженные, обледеневшие улицы Имброса к главному храму, он ломал голову над двумя вопросами. Во-первых, трибун не имел ни малейшего желания вступать в теологические споры. Как и многие римляне, он, конечно, молился богам, но не собирался терять дорогое время на глубокое изучение религии. Видессиане были куда более набожны и значительно более нетерпимы. Но гораздо важнее было то, что Марк не знал имени жреца. Он избегал называть себя всякий раз, когда Марк пытался это выяснить, и трибун тщетно рылся в своей памяти.
Они подошли к двери храма Фоса. Сладковатый дымок благовоний и пение хора встретили их у входа. Скаурус был настолько погружен в свои думы, что едва заметил, как служка низко поклонился его пожилому спутнику. Затем молодой жрец тихо промолвил:
— Фос да пребудет с тобой, старейший Апсимар, и с тобой, мой друг-чужеземец.
Тепло и уважение, которое Марк вложил в свое рукопожатие, заставили маленького бритоголового человека моргнуть в замешательстве.
В центре молитвенного зала, под круглым куполом, который поддерживала колоннада, стоял ярко освещенный алтарь Фоса. У алтаря полукругом выстроились жрецы, погруженные в молитву. Апсимар остановился в темном углу колоннады. Затем он сделал Марку знак, призывая его следовать за ним.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50
Спустя два дня возле городских ворот образовался временный рынок. Товары и продукты были хорошими, а цена, которую просили за них местные жители, — приемлемой. Марк с облегчением думал о том, что большинство его солдат, перед тем как выйти в опасный поход, оставили почти все свои деньги у банкиров легиона. Это было тем более важно, что официально римляне еще не числились на службе Видессоса. Ворцез заявил, что дело уладится очень скоро. Он послал гонца на юг, в столицу, с донесением о прибытии римлян. Скаурус заметил, что Проклос Мазалон исчез из города одновременно с гонцами Ворцеза. Из осторожности он не стал говорить об этом Зимискесу, который остался с легионом как своего рода неофициальный ординарец, несмотря на явное неодобрение Ворцеза. И тут были интриги и борьба за власть..
Миссия Мазалона, должно быть, оказалась удачной, потому что имперский чиновник, который прибыл в Имброс через десять дней, чтобы проинспектировать странных солдат, был не из тех людей, что нравились Ворцезу. Это был не бюрократ, а воин-ветеран, который терпеть не мог формальностей и считал, что нужно держаться поближе к делу. Он вообще очень напоминал Марку Гая Филиппа.
Имперский чиновник, которого звали Нефон Комнос, прошел через временный лагерь римлян, разбитый под стенами Имброса. Образцовый порядок, аккуратность и чистота сразу вызвали его восхищение. Когда проверка была закончена, он спросил у Марка:
— Клянусь адом, человек, откуда пришли твои люди? Ты знаешь искусство войны и приемы боя лучше, чем мы; ты появился в Империи, не пересекая ее границ. Как это могло случиться?
Скаурус и его офицеры использовали каждую свободную минуту для того, чтобы изучать видессианский язык, разговаривая с Зимискесом, со служками и слугами Ворцеза, со жрецами, которые очень удивились желанию трибуна учиться читать и той быстроте, с которой он запоминал слова их языка. После своей родной латыни и греческого изучить еще один язык не составляло для Марка большой трудности. Но это касалось только чтения. Когда дело доходило до разговора, он чувствовал себя не столь уверенно. И все же мало-помалу он начинал понимать живую речь. Однако ему было очень трудно объяснить, каким образом его забросило в Видессос, не говоря уж о том, чтобы убедить слушателей в своей правдивости.
Он попытался растолковать это Комносу. С помощью Зимискеса он рассказал все, что с ним случилось, и ждал недоверчивого возгласа. Однако этого не произошло. Комнос нарисовал на груди знак Солнца.
— Фос, — прошептал он, имея в виду солнечное божество. — Великая магия, вот что это такое. Друг мой римлянин, вы, должно быть, нация великих волшебников.
Удивленный тем, что над ним не смеются, Марк тем не менее был вынужден не согласиться. Комнос заговорщически подмигнул:
— Пусть это будет твоя тайна. Наш жирный слизняк Ворцез станет лучше обращаться с тобой, если узнает, что ты в случае чего сможешь превратить его в ящерицу. Я думаю, чужеземец, имперские воины смогут многому научиться у тебя. Может быть, ты обучишь халога (он показал на высоких светловолосых северян, почетных стражей Ворцеза) и сумеешь убедить их в том, что война — это нечто большее, чем дикая конная атака, сметающая на своем пути все, что не понравилось вождю? И еще я скажу тебе вот что: для битвы с проклятым Каздом — пусть Скотос унесет его в ад! — нам нужны воины. Казд высасывает кровь из наших западных провинций.
Комнос бросил взгляд на север. Пыльные серые тучи собирались над горизонтом, суля зимние холода и метели. Он задумчиво потер подбородок.
— Ничего, если тебе придется подождать до весны, прежде чем вы придете в город? — спросил он Марка, слегка нажимая на слово «город» и тем самым давая понять, что речь идет о Видессосе, столице Империи. — Это даст нам время хорошо подготовиться к вашей встрече…
Им нужно время для того, чтобы утрясти свои интриги, понял Марк. Но предложение Комноса устраивало его, и он согласился.
Спокойная зима в Имбросе даст возможность легионерам спокойно отдохнуть, восстановить силы, выучить язык, познакомиться с обычаями этой земли. Им никто не будет мешать, как это легко могло бы случиться в столице.
Вскоре Марк и Комнос стали хорошими друзьями. Раденос Ворцез внезапно исполнился необыкновенной предупредительности и чем мог помогал римлянам. Он держался весьма осторожно и во время разговора с легионерами озирался по сторонам. Скаурус понял, что он побаивается имперского чиновника, и Комнос стал ему еще милей.
Тучи шли с севера. Осенние дожди начались сразу же после уборки урожая. Один за другим ливни поливали землю, вбивая в нее последние опавшие листья, превращая все дороги и тропы в непроходимые реки грязи, просачиваясь в каждую щель казармы, наспех возведенной римлянами. Легионеры ругались, заделывали дыры и не успевали сушить свою одежду. Вдобавок ко всему на оружии, доспехах и инструментах появились пятна ржавчины.
Вскоре наступили настоящие холода, и сырая земля стала твердой, как камень. Ее покрыли снежные сугробы в человеческий рост. Только тогда Марк понял, почему в этой стране, где климат был так непохож на италийский, накидки и плащи были роскошью, а длинные штаны необходимостью. Он и сам стал носить такие каждый день.
В подобные холода гимнастические упражнения уже не были надоевшей обязанностью, которой хочется избежать. Они помогали согреться и размять одеревеневшие от холода мышцы. Римляне посвящали им каждую свободную минуту. Гай Филипп гонял солдат беспощадно. За исключением тех дней, когда бушевали особенно сильные метели, они бегали по тридцать — тридцать пять километров. Центурион был старше всех и по возрасту, и по положению, но и он бежал по снегу наравне с молодыми воинами. В лагере он тоям находил людям занятия. Как только его видессианский язык стал удобопонятен, он попросил местных жителей сделать тяжелые щиты из двойного ряда толстых прутьев и деревянные мечи для тренировок. Он установил в лагере деревянные и кожаные щиты, и легионеры отрабатывали на них удары мечом и копьем, доводя боевое искусство до совершенства. Чтобы солдаты не уставали от монотонных упражнений, он придумывал новые. Гай Филипп приказал Адиатуну обучить солдат владеть пращой. Единственный традиционный вид спорта, который он исключил, было плавание. Даже железный Гай Филипп не позволил себе загонять солдат в ледяную воду.
Легионеры устраивали учебные поединки с защищенными наконечниками и тупыми мечами. Сначала только друг с другом, а потом и с халога — в гарнизоне Имброса их было человек триста. Высокие северяне были опытными солдатами, как и их противники римляне. Но, подобно галлам, они бились в одиночку или кланами, а не строем. Если первой атаке удавалось разрушить строй римлян, то победа была им обеспечена, но гораздо чаще высоким щитам легионеров и их длинным копьям удавалось удержать противников на расстоянии. Когда халога уставали, римляне переходили в наступление.
Во время учебных боев Марк следил за тем, чтобы не скрестить свой меч с мечом кельта, опасаясь, что и солдаты, и все вокруг будут сметены могучей чародейской силой, заключенной в оружии. Меч его ничем не выделялся среди прочих, когда трибун сражался с легионерами. Но когда Марк обращал оружие против солдат гарнизона, он оставлял позади себя такое количество расщепленных щитов и помятых кольчуг, что заслужил себе репутацию бойца сверхчеловеческой силы. Он заметил, что то же относилось и к Виридовиксу.
Командир гарнизона был одноглазый гигант по имени Скапти, сын Модольфа. Этот халога был уже немолод, волос у него осталось немного, и потому трудно было сказать, сколько серебра пробилось сквозь их былое золото. Он был человеком дружелюбным и, как любой опытный воин, интересовался боевыми приемами вновь прибывшего отряда. Но с ним Марк держался осторожно. Своим суровым квадратным лицом, сухим голосом и постоянной сосредоточенностью на одной лишь войне старый воин очень напоминал Марку матерого волка. Виридовиксу же, наоборот, халога очень нравился.
— Они довольно суровые ребята, — отмечал он. — И постоянно готовы к смерти, я к такому не привык. Но сражаются они как настоящие мужчины. И пьют тоже как мужчины, — добавил он с усмешкой.
Последнее, как выяснил Марк через несколько дней, было сказано даже слишком мягко. После целых суток неустанного пьянства галл и дюжина северян устроили жуткую потасовку, в результате чего почти до основания разрушили таверну и избили с десяток посетителей.
Последствием этого подвига был визит в римский лагерь Ворцеза.
В последнее время Марк видел его не часто. Он почти забыл о драке, но когда узнал, что гипастеос хочет, чтобы трибун оплатил все убытки, наотрез отказался. Раздраженный Марк указал Ворцезу на то, что взваливать на него все расходы — явная несправедливость, так как лишь один из его солдат участвовал в безобразии, в то время как остальные собутыльники Виридовикса находятся под командованием самого гипастеоса. Ворцез решил вообще замять дело, но Марк знал, что губернатор затаил в душе злобу.
— Возможно, тебе стоило поискать компромисс, — сказал Горгидас. — Насколько я знаю нашего друга-кельта, его взнос в эту драку был довольно щедрым.
— Это меня не удивляет. Но Ворцез вытянет из тебя всю кровь по капле, если ты хоть раз ему уступишь. Интересно, — тут Марк усмехнулся, — как он будет выглядеть, если превратить его в ящерицу?
Как и вся Империя, Имброс праздновал наступление весны. Этому событию были посвящены специальные молитвы, и жрецы читали их с высоких голубых храмовых куполов. На всех перекрестках весело пылали костры, и горожане прыгали через них, чтобы удача и веселье не покидали людей в наступившем году. На замерзшем озере люди катались по льду, падая и хохоча. Похоже, что падения доставляли им столько же радости, сколько игроку — удачный бросок мяча в ворота.
В центральном театре Имброса выступала труппа мимов. Марку стало казаться, что он не так уж далек от Рима. Эти представления были очень похожи на те, что разыгрывали мимы в его родной Италии. Отсутствие диалогов делала пантомиму более доступной для римлян.
Вверх и вниз по лестницам и проходам между скамьями театра сновали разносчики, предлагая свой товар: амулеты и талисманы, жареных птиц, чаши горячего вина со специями, снежные шарики, политые сиропом, и множества других вещей.
Пантомимы были увлекательными и злободневными. Одну из них Марк особенно запомнил. Человек, одетый в золотую расшитую накидку (пародия на Императора Маврикиоса, — догадался трибун) был пастухом. Он пытался спасти свое стадо от вора-кочевника, в то время как сын пастуха, трусливый толстый человечек, цеплялся за его руку и мешал каждому его движению…
Смысл второй пантомимы был еще прозрачнее. В ней изображалось разрушение Имброса. Высокий, худой и очень смешной человек в рыжем парике и с фальшивыми усами разваливал одно за другим здания города. Виридовикс, который тоже находился в это время в театре, яростно взревел:
— Это совсем не так было, совсем не так! — Но и он смеялся так же сильно, как и все вокруг.
В толпе торговали не только разносчики вина и еды. Хотя слишком легкая одежда могла стать причиной простуды, веселых девиц было нетрудно заметить среди посетителей. Походка, яркая косметика, манера держаться, — все это привлекало взоры клиентов.
Марк обратил внимание на красивую девушку, черноволосую, в куртке из овечьей шерсти и узкой зеленой юбке. Она улыбнулась ему в ответ и стала пробираться сквозь толпу, протискиваясь между двумя толстыми булочниками. Но всего лишь в нескольких шагах от Скауруса девушка вдруг резко повернулась и пошла прочь. Недоумевая, он хотел пойти за ней следом, как кто-то неожиданно и мягко взял его под руку.
Это был тот самый жрец с острыми чертами лица, который благословил и исцелил римлян, когда они только что прибыла в Имброс.
— Приятная неожиданность, — сказал он.
Скаурус подумал о том, что существуют и более приятные неожиданности, равно как и способы проводить время, но говорить об этом не решился. Жрец этот был крупной фигурой в городе.
Тот продолжал:
— Мне кажется, я еще не видел тебя и твоих людей у наших святынь. Ты прибыл издалека и, должно быть, не знаком с нашей верой. Теперь же, когда ты знаешь наш язык и наши обычаи, мы могли бы обсудить эту тему.
— Разумеется, — не вполне искренне согласился Марк.
Пробираясь вслед за жрецом через заснеженные, обледеневшие улицы Имброса к главному храму, он ломал голову над двумя вопросами. Во-первых, трибун не имел ни малейшего желания вступать в теологические споры. Как и многие римляне, он, конечно, молился богам, но не собирался терять дорогое время на глубокое изучение религии. Видессиане были куда более набожны и значительно более нетерпимы. Но гораздо важнее было то, что Марк не знал имени жреца. Он избегал называть себя всякий раз, когда Марк пытался это выяснить, и трибун тщетно рылся в своей памяти.
Они подошли к двери храма Фоса. Сладковатый дымок благовоний и пение хора встретили их у входа. Скаурус был настолько погружен в свои думы, что едва заметил, как служка низко поклонился его пожилому спутнику. Затем молодой жрец тихо промолвил:
— Фос да пребудет с тобой, старейший Апсимар, и с тобой, мой друг-чужеземец.
Тепло и уважение, которое Марк вложил в свое рукопожатие, заставили маленького бритоголового человека моргнуть в замешательстве.
В центре молитвенного зала, под круглым куполом, который поддерживала колоннада, стоял ярко освещенный алтарь Фоса. У алтаря полукругом выстроились жрецы, погруженные в молитву. Апсимар остановился в темном углу колоннады. Затем он сделал Марку знак, призывая его следовать за ним.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50