Возбуждение, охватившее трибуна, стало передаваться его солдатам.
— Тогда выходит, что камор действительно настоящий, — предположил Квинт Глабрио.
Скаурус пожал плечами.
— Так или иначе, скоро мы это узнаем.
Несмотря на попытку взять себя в руки и успокоиться, Скаурус не мог подавить волнения, когда увидел Артапана, сына Пратака, сидящим рядом с Императором в доме, который был резиденцией гипастеоса. Другой кочевник с перевязанным плечом сидел по правую руку от Артапана. Скаурус и Гай Филипп опустились в кресла. Любопытство, подогретое предыдущей встречей с каморским разведчиком, привело их в резиденцию гипастеоса в числе самых первых.
Деревянные стулья, обтянутые мягкой кожей, несомненно, были принесены сюда из императорской палатки. Офицеры сидели за длинным, тяжелым столом темного дерева, выглядевшим так, словно он стоял здесь уже несколько столетий. Он явно был сделан в Васпуракане и чем-то напоминал хорошо укрепленную усадьбу Гагика Багратони. Принцы привыкли жить в постоянной боевой готовности, и стремление всюду находить опору и твердость отразилось и в их искусстве.
Вероятно, в свое время казды использовали кабинет гипастеоса в качестве своего штаба: стол был покрыт щербинами и царапинами, которые оставили мечи, и грубым орнаментом. Один рисунок повторялся чаще других — двойная молния с тремя ответвлениями. Марк ничего не знал об этом символе, пока Нефон Комнос не сел рядом с римлянином.
— Грязные свиньи. Они ставят клеймо Скотоса везде, где проходят, — сказал видессианин.
Трибун вспомнил темную икону в комнате Авшара и понимающе кивнул.
Маврикиос ударил рукой по столу, призывая всех ко вниманию. Тихое гудение голосов стихло. Без долгих предисловий Император объявил:
— Баанес Ономагулос столкнулся с большими силами Казда. По его словам, без нашей помощи он не сможет продержаться долго.
По рядам пробежал удивленный шепот. Император не объявлял заранее причину совета. Марк почувствовал удовлетворение от того, это известие не застало его врасплох.
— Кто передал сообщение? — спросил кто-то.
Гаврас указал на разведчиков-каморов.
— Вы можете благодарить этих двоих — чтобы доставить нам весть, они проскользнули сквозь вражеские полчища. Спатакар (он указал на перевязанного камора) только что добрался до нас и привез письменное донесение от Ономагулоса. Печати на донесении настоящие, их проверили. Но проверили подлинность не только печатей. Спатакар и его сосед, Артапан, хорошо известны своим соплеменникам здесь, в Клиате. Короче говоря, господа, произошло то, чего мы все ожидали.
Гай Филипп коснулся руки Марка и прошептал:
— Ты был прав.
Он мог и не шептать. Вся комната наполнилась возбужденным гулом голосов, все говорили одновременно: одни обсуждали услышанное, другие задавали вопросы Императору. Голос Туризина перекрыл шум:
— Да, может быть, этого мы и ожидали. Но что до меня, то я бы подождал еще немного.
— О Фос, только не это, — простонал Нефон Комнос.
Скаурус опять удивился неожиданному повороту в отношениях между двумя братьями. Туризин всегда был горячим и несдержанным, в то время как Маврикиос предпочитал ждать развязки событий и исповедовал осторожность. И все-таки сейчас именно Император призывал к действию, а Севастократор говорил о сдержанности. Марк не мог понять такой перемены.
Туризин, добившись внимания всего совета, продолжал:
— Я бы дважды подумал перед тем, как посылать к Баанесу Ономагулосу всю нашу армию из-за одного только донесения. Возможно, он очень опытный офицер, но, к сожалению, весьма медлительный и нерешительный.
Баанес — трус, так Марк перевел эти слова для себя. Римлянин не слишком хорошо знал Баанеса, но намеки Севастократора казались ему необоснованными. Трибун припомнил долгую ревность Туризина к товарищу брата, и для него все стало намного яснее. Нефон Комнос, хорошо знавший обоих Гаврасов, сразу же все понял, едва Туризин раскрыл рот. И, разумеется, это было ясно Маврикиосу. Он сердито буркнул:
— Если бы вместо него там были Комнос и Багратони, ты тоже призывал бы к терпению?
— Нет, — сразу же отозвался его брат. — А если бы наш добрый друг Ортайяс был там… (он не скрывал, что терпеть его не может)… ты бы тоже бросился спасать его с таким жаром, да?
Маврикиос стиснул зубы.
— Ты бьешь ниже пояса, Туризин, и хорошо знаешь это.
— Так ли? Посмотрим…
Севастократор задал каморам Ономагулоса несколько вопросов, и из ответов стало ясно, что положение видессианских частей, остановленных возле Марагхи, и в самом деле не столь уж тяжело. Однако этот допрос напоминал Марку работу хорошего адвоката, который умеет вытянуть из свидетелей только те факты, которые ему нужны. Туризин одержал легкую победу, посеяв в совете достаточно сомнений, и в конце концов решение было отложено.
— Свары, — коротко сказал Гай Филипп, когда они с трибуном шли в римский лагерь. Он вложил а это простое слово столько чувства, что оно прозвучало грязнее любого ругательства.
— Ты говоришь так, как будто римляне застрахованы от этого, — ответил трибун. — Вспомни, когда Сулла и Гай Флавий воевали с Митридатом — много ли внимания они уделяли планам друг друга? А когда они наконец объединили свои силы, к Сулле перешло столько солдат Флавия, что тот покончил с собой от такого позора.
— И правильно сделал, скажу я тебе, — тут же отозвался Гай Филипп. — Он, мерзавец, призывал к бунту против своего командира! Он хотел захватить власть над армией, свинья! Он… — Центурион остановился и скроил гримасу, полную отвращения. — Хорошо, ты прав, я понимаю, что ты имел в виду. Но наше положение мне все-таки не нравится.
— Я же не говорю, что мне оно нравится.
Следующее утро прошло в ожидании, а вся армия, находившаяся в Клиате, мучилась сомнениями — сумел ли Баанес Ономагулос вырваться из ловушки, подстроенной Каздом… если только эта ловушка существовала.
Около полудня Скаурус получил приказ явиться на второй военный совет. На этот раз гонец Ономагулоса был не камором, а видессианским офицером среднего ранга. Его изможденное лицо было в язвах от солнечных ожогов. Маврикиос представил его командирам как Сизиноса Музеле, а затем дал ему слово.
— Я думал, что все наши разведчики схвачены и не достигли цели, — сказал он между двумя глотками вина; как и Артапан, он жестоко страдал от жажды: к концу опасного путешествия у него не осталось ни глотка воды. — Но когда я добрался сюда, я узнал, что оба камора прибыли в город за день до меня. Почему вы не идете к нам? — требовательно спросил он. — Ведь вам все известно! Мы все еще удерживаем маленькую долину, отбивая все атаки каздов, но как долго мы сумеем продержаться? Ручей, протекающий там, становится грязной лужей. У нас почти нет воды и совсем немного продовольствия. А эти варвары — они такие сытые, как саранча в ржаном поле. И я никогда не видел столько каздов в одном месте. Мы, наверно, смогли бы разорвать кольцо, но они не дадут нам уйти далеко и просто растерзают нас на части. Во имя Фоса, братья, без вашей помощи мы погибнем — и погибнем ни за что.
Пока Музеле говорил, Маврикиос неподвижно смотрел на Туризина. Однако о том, что из-за подозрительности Туризина армия потеряла целый день, он ничего не сказал. Что ж, подумал Марк, это, пожалуй, выглядит многообещающе. Перед лицом настоящего кризиса притворное недовольство братьев друг другом отошло в сторону.
Туризин начал первым.
— Есть ли здесь кто-нибудь, кто думает, что мы не должны выступать? Признаюсь, что вчера я был неправ. С вашей помощью и с помощью наших солдат мы, вероятно, сможем исправить эту ошибку.
После рассказа Сизиноса офицеры почти не спорили друг с другом. Единственным вопросом было — как скоро сможет выступить армия.
— Не волнуйся, Сизинос, мы спасем твоих ребят! — крикнул капитан видессианских солдат. Но Сизинос не ответил: он заснул там, где сидел; донесение было доставлено, и ничто больше не удерживало его от сна.
13
В этот полдень Клиат напоминал растревоженный муравейник. Чтобы ускорить подготовку к походу, Маврикиос обещал золотую монету каждому солдату того отряда, который выступит первым. Солдаты быстро сновали взад-вперед, вытаскивая своих товарищей из таверн и домов веселья. Звучали тысячи поспешных прощаний: Император не имел ни малейшего желания отягощать армию маркитантами, женщинами и детьми. Никто не жаловался. Если они потерпят поражение, близким лучше оставаться в безопасности, в Клиате, нежели в полевом лагере, во власти жестокого врага.
Хелвис была сестрой воина и вдовой воина. Она не раз посылала в битвы любимых и знала, что не стоит обременять Скауруса своими слезами. Она сказала лишь одно:
— Пусть Фос сделает так, чтобы мы встретились снова.
— Привези мне голову казда, папа, — сказал Мальрик.
— Да ты, дружок, кровожаден, — сказал Марк, обнимая сына Хелвис. — А что ты будешь с ней делать?
— Я ее сожгу, — объявил мальчик. — Они хуже, чем еретики-видессиане, так говорит мама. Сжечь их всех!
Трибун изучающе взглянул на Хелвис.
— Я не скажу, что она неправа. Однако для меня будет достаточно, если я привезу назад свою голову.
Приз Императора выиграли римляне, в чем Марк и не сомневался. Для легионеров не так страшно было воевать с Каздом, как сносить недовольство Гая Филиппа, который не простил бы им поражения в этом соревновании.
Большая часть армии не намного отстала от них. Всех подогревало желание спасти от каздов своих братьев. К изумлению трибуна, ворота Клиата широко распахнулись за час до заката, и до наступления темноты последний солдат вышел из города.
Первые ночные часы Маврикиос очень торопился. Бесконечный топот тысяч сапог, стук металлических подков, скрип сотен телег, везущих вооружение, амуницию и провиант, был настолько монотонным, что уши отказывались слушать. В этом гуле выделялись только проклятия и звук падения тел — кто-то по неосмотрительности оступался в темноте. Так прерывистый пульс привлекает внимание, в то время как ровный остается незамеченным. На Марка произвела большое впечатление скорость, с которой в темноте по незнакомой местности двигалась армия.
— Ты уже забыл, что это такое — армия, готовая к бою, — сказал Гай Филипп. — Однако надеюсь, что Маврикиос не вымотает нас слишком быстрым переходом.
— Ох, боги этого не допустят! — вмешался Виридовикс. — Я уже сейчас устал больше, чем за весь поход.
— Ты был бы в лучшей форме, если бы не прощался так долго с той клиатской девкой, — заметил центурион. — Ты и так еле держался на ногах, когда возвращался в лагерь.
— А что, ты знаешь лучший способ проводить время летним днем? — подмигнув, спросил галл.
— Нет, черт бы тебя побрал! — ответил Гай Филипп, и зависть, прозвучавшая в его голосе, заставила рассмеяться всех римлян, сидевших у костра.
Горячий огонь воодушевления двигал армию на запад. Они шли уже три дня. Сопротивление каздов было слабым. Армия Ономагулоса очистила дорогу, по которой шли солдаты Маврикиоса, и маленькие отряды каздов не могли противостоять мощи видессиан. Большинство из них предпочитало не нападать, а удирать. В первые дни похода видессиане покрыли более чем половину расстояния, отделявшего их от окруженных солдат Ономагулоса. Но после, как и опасался Гай Филипп, движение замедлилось. Солдаты, потратившие свои силы на этот бросок, устали. Офицеры подбадривали их, призывали «поднажать», но и сами они тоже были измотаны.
Марк шел под горячим полуденным солнцем. Мысли его не простирались далее плеча соседа в строю. Кираса давила на плечи, а меч монотонно качался на боку при каждом шаге. Трибун подумал о том, что им очень повезло идти в самой голове колонны и пылью от сапог дышали те, кто шел следом, а не римляне.
Когда армия остановилась на ночлег, он упал на подстилку и тут же заснул, как за несколько дней перед тем заснул гонец Ономагулоса.
Он проснулся с головной болью и с ломотой в костях, как будто его опоили зельем.
В полдень на четвертый день похода разведчики-каморы примчались с запада доложить о большом облаке пыли, которое приближалось к видессианской армии. Маврикиос не стал рисковать и приказал своим солдатам встать в боевую линию. Когда приказ Императора дошел до римлян, Марк почувствовал усталое возбуждение. Так или иначе, подумал он, скоро их испытания закончатся. Он так вымотался, что ему было почти безразлично, кто выйдет победителем.
Вскоре они увидели коричневые облака пыли на западе. Солдаты приготовили к бою оружие. Повсюду можно было видеть, как один воин что-то горячо говорит другому, видимо, давая последние указания на случай своей гибели. Пыльные облака приближались. Император послал на разведку две сотни каморов. Скаурус увидел, как они исчезают в густой пыли. Несколько минут ожидания показались невыносимо долгими. Когда разведчики галопом неслись обратно, легко было заметить, что они взволнованы. Каморы подпрыгивали в седлах, поднимали лошадей на дыбы и бросали в воздух свои шапки, с которыми не расставались даже в самую жаркую погоду. Снова и снова они что-то выкрикивали. Наконец всадники приблизились настолько, что Марк услышал:
— Ономаг! Ономаг!
Трибун очень устал и все же почувствовал, как радостное возбуждение пробежало по его телу. Ксенофонт, подумал он, чувствовал нечто подобное, когда из задних рядов его потрепанной армии донесся крик солдата: «Таласса! Таласса!» («Море! Море!»).
Но впереди шли не только воины Ономагулоса. Казды тоже были там — они наступали им на пятки. Маврикиос бросил против врагов ударную кавалерию — видессиан, каморов, катришей и, наконец, намдалени. Могучая атака островитян отбросила легковооруженного врага и дала возможность уцелевшим солдатам отряда Баанеса воссоединиться с армией Императора. Радость встречи была короткой — первый же взгляд на шатающихся от усталости солдат развеял ее. Крики и стоны раненых, печальный вид изможденного войска — все это слишком ярко говорило об опасности, с которой армии Маврикиоса еще предстояло столкнуться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50