— Госпожа, передай моей жене, что я жду ее моей комнате.
Служанка, просиявшая от такого обращения, трусцой выбежала из коридора.
Шарбараз сжал зубы и поднялся.
— Величайший, обопрись на меня, — сказал Абивард. — Не надо стараться сразу делать слишком много, а то снова начнется кровотечение.
— Пожалуй, ты прав, — сказал Шарбараз, хотя в голосе его особой уверенности не было. Он положил правую руку на плечо Абиварда, перенеся на дихгана значительную часть своего веса. Таким манером они двинулись по коридорам крепости к той комнате, которую Царь Царей временно занимал.
— Подожди здесь, — сказал Абивард, когда они дошли. — Я вернусь с Динак как можно скорее. — Шарбараз кивнул и опустился на кровать со стоном, который очень старался подавить. Несмотря на восстанавливающее кровь вино, он был очень бледным.
Динак стояла у двери, отделяющей комнату Абиварда от женской половины, нетерпеливо постукивая ножкой.
— Что-то ты долго, — сказала она, когда Абивард открыл дверь. — Теперь тебе не отвертеться — говори, как он?
— Ранен, — ответил Абивард. — Но рукой шевелить может. Если не будет осложнений, останется только шрам.
Динак пытливо всмотрелась в его лицо:
— А ты не врешь? Нет, не врешь, с какой стати, я ведь все своими глазами увижу, как только мы туда дойдем… Кстати, нельзя ли идти побыстрее? — Вопреки резкому, встревоженному тону, ее походка и осанка с каждым шагом становились увереннее, спокойнее. Она продолжила, обращаясь одновременно и к Абиварду, и себе самой:
— Без него мне и жить незачем.
Абивард не отвечал. Ему вновь захотелось обнять сестру и прижать к себе, чтобы ей стало легче. Но Динак превращалась в камень, если кто-то кроме Шарбараза, мужчина или женщина, пытался обнять ее. Если бы не сообразительность Шарбараза, она посчитала бы свою честь утраченной навсегда, а лишившись чести, она, как считал Абивард, не смогла бы жить. Он поблагодарил Господа, что она вообще оправилась после такого.
Увидев Шарбараза, лежащего в кровати, с лицом цвета пергамента, Динак вскрикнула, пошатнулась и не сразу сумела взять себя в руки.
— Что случилось? — настойчиво спросила она. — Я уже выслушала три совершенно разных истории.
— Не сомневаюсь. — Шарбаразу удалось изобразить улыбку, которая была гримасой боли лишь наполовину. — Один из дихганов вбил себе в голову, будто я виноват в том, что его род пострадал в степном походе, и решил мне отомстить. Он был храбр. Я не видел и не слышал, чтобы человек, потерпев неудачу, умирал более достойно.
Его беспристрастный подход не снискал расположения Динак.
— Он мог убить тебя, а ты говоришь о его храбрости? Он мертв — и замечательно. Если бы ему удалось то, что он замышлял… — Голос ее чуть не сорвался: — Не знаю, что бы я тогда сделала.
Шарбараз приподнялся и сел. Абиварду захотелось толкнуть его, чтобы он снова лег, но Динак его опередила. Облегчение, с которым он вновь растянулся на кровати, было очень наглядным свидетельством серьезности его раны. И все же его вторая попытка улыбнуться удалась больше, чем первая. Он сказал:
— Пока жив, я могу позволить себе быть великодушным. Если бы умер я, а он остался жив, я был бы настроен более сурово.
Динак изумленно посмотрела на него, а потом приглушенно фыркнула:
— Теперь я начинаю верить, что ты поправишься. Ни один умирающий не способен на такие глупые шутки.
— Спасибо, дорогая. — Голос Шарбараза звучал посильнее, но встать он больше не пытался. — Твой брат сделал меня своим должником еще трижды: предостерег криком, повалил человека с кинжалом на землю и оказал прекрасную лечебную помощь. Если я встану на ноги, то только благодаря ему.
— Величайший слишком добр, — пробормотал Абивард.
— Ничуть, — сказала Динак. — Если ты поступил как настоящий герой, мир должен знать об этом. Дихганы расскажут об этом в своих наделах, а еще нужно заказать трубадуру хвалебную песнь в твою честь.
— Знаешь, что сказал бы отец, если бы он тебя сейчас слышал? — покраснев, сказал Абивард. — Сначала рассмеялся бы до слез, а потом отшлепал бы тебя по попе за то, что у тебя хватило дурости даже подумать о том, чтобы нанять трубадура воспеть мне хвалу за поступок, который я обязан был совершить.
Обычно упоминание имени Годарса прекращало всякий спор столь же действенно, как захлопнутая дверь. Однако на сей раз Динак покачала головой:
— Отец был хорошим дихганом, Абивард, лучше не бывает, но он никогда не занимался делами всего государства. Ты же из простого дихгана, каким был он, становишься лицом, приближенным к трону. Ты в один день спас Шарбараза и стал его зятем. Когда он вернет себе трон, разве ты не понимаешь, что некоторые дихганы и большая часть марзбанов будут презирать тебя как выскочку? Чем больше ты покажешь, что достоин своего места по правую руку от царя, тем вернее ты это место сохранишь. И ничего нет зазорного в том, что тебя будут восхвалять за смелость, которую ты действительно проявил, ведь это принесет тебе славу.
Динак уперла руки в бедра и с вызовом посмотрела на Абиварда. Прежде чем он успел ответить, Шарбараз сказал:
— Она права. Царский двор в этом смысле очень похож на женскую половину, только временами гораздо хуже. То, что ты есть, отнюдь не так важно, как то, чем тебя считают люди. А чем тебя считают люди, тем тебя считает и Царь Царей.
Годарс часто говорил нечто в этом роде, обычно с насмешливой искоркой в глазах. Абивард не ожидал, что когда-нибудь ему придется думать о таких вещах всерьез. Теперь он слышал эти речи из уст сестры, причем в положении, когда он не мог к ним не прислушаться, хоть она и женщина, а может быть, именно поэтому.
Он вспомнил свой разговор с Фрадой незадолго до того, как Припат попытался заколоть Шарбараза. Он может сколько угодно не замечать интриги царедворцев в Машизе — но они его заметят. Шарбараз сказал:
— О зять мой, прежде чем подобные вещи начнут тебя беспокоить, должно произойти одно.
— Что же? — спросил Абивард.
— Мы должны победить.
Глава 7
Весна окрасила поля вокруг крепости Век-Руд радующей глаз, хотя и недолговечной зеленью. Во всяком случае Абивард не уставал любоваться ею каждый год. Но не сейчас. Обернувшись к Фраде, он сказал:
— Ей-Богу, я буду счастлив, когда завтра мы отправимся на юг. Еще пара недель кормления воинов и их коней — и наши кладовые опустеют вконец. А ведь и нашим людям нужно пропитание, особенно если случится недород.
— Да. — Фрада сделал два шага по пандусу, пнув камешек, оказавшийся у него под ногой. — Хотел бы я быть с тобой, когда вы отправитесь в поход. А то получается, что меня все время оставляют дома.
— Не жалуйся, — резко ответил Абивард. — Если бы тебя не оставили дома прошлым летом, ты вряд ли бы сейчас ныл, потому что был бы мертв. Я тебе уже сто раз объяснял: мне нужно отправляться с Шарбаразом, а это значит, что ты должен остаться и защищать надел от всякого недруга, будь то хаморы, люди Смердиса или Птардака.
Но Фрада не успокаивался:
— В начале зимы ты говорил мне, что земля важнее всего, потому что она остается. Если это так, то тебе следует остаться здесь и беречь землю, а я отправлюсь на юг сражаться.
— Тогда я еще не думал о политической стороне дела, — сказал Абивард, неохотно признаваясь себе, что огромную роль в перемене его настроя сыграла Динак. — Смердис наверняка уже знает о той роли, которую я сыграл в освобождении Шарбараза из Налгис-Крага. К добру ли, к худу ли, но моя судьба теперь накрепко связана с судьбой законного Царя Царей. Если меня не будет рядом с ним, люди скажут, что я струсил. Этого я допустить не могу.
— Как кто-то сможет сказать, что ты чего-то испугался, когда песню про тебя поют, поди, и в самой Видессии.
У Абиварда покраснели уши.
— Эта песня и про тебя тоже, — неубедительно сказал он.
— Нет. Мое имя упоминается два-три раза, но песня про тебя. — К облегчению Абиварда, в голосе Фрады не было ревности. Ревность и зависть сгубили множество родов, но Годарс поставил эти чувства среди своих сыновей вровень со страшным грехом богохульства. Фрада продолжал:
— Конечно, все будет по-твоему. Как я могу отрицать, что ты лучше меня знаешь, как надо? Просто жаль, что мне не доведется насадить Смердиса на копье.
— Твой час придет, когда мы выступим против Видессии, — сказал Абивард.
Фрада кивнул. Против величайшего врага Макурана поднимутся все.
— Смотри-ка, Шарбараз вышел, — сказал Фрада, ткнув Абиварда под ребро. —Лучше спустись к нему во двор. Ты не хуже моего знаешь, что, если церемония не пройдет безупречно, мать закатит истерику.
— Ты прав. — Абивард спустился по каменным ступеням и занял свое место рядом с законным Царем Царей. В последний раз женщины крепости Век-Руд выходили со своей половины прошлым летом. Тогда он стоял рядом с отцом, братом и сводными братьями; из всех только он один вернулся домой. А теперь его матери, сестре, сводным сестрам и женам приходится желать ему удачи, провожая в новый поход. Да, нелегка женская доля.
Растворились двери в жилую часть. Как и в прошлый раз, Динак и Барзоя вышли вместе. Однако сейчас Динак шла впереди матери, направляясь к ожидающим их мужчинам, — как главная жена Царя Царей, она, с точки зрения церемониала, имела несравненно более высокий ранг, нежели любая женщина из надела Век-Руд.
Она кивнула Абиварду, прошла мимо него и заняла свое место возле Шарбараза. Перед Абивардом встала Барзоя. Ее лицо, на первый взгляд спокойное, выражало глубокий, стойкий гнев. Он пригляделся внимательнее и почесал в затылке. Может быть, мать сердится, что Динак теперь стала более важной персоной, чем она? Нет, это на нее совсем не похоже.
За Барзоей шла Рошнани. Как и лицо Барзои, ее лицо казалось спокойным, пока Абивард не пригляделся получше. Но если мать скрывала гнев, то его главная жена пыталась скрыть… неужели радость? Оживление? Он не мог понять, какие новые потрясения постигли женскую половину, что Барзоя так настроилась против Динак и, судя по всему, против Рошнани, — он ясно видел, что гнев матери направлен на них обеих. Не желая нарываться на неприятности, он не стал спрашивать. Может, он и так узнает, а может, неприятность уладится сама собой и он даже не будет знать, что случилось. Хотелось бы.
Но в чем бы ни было дело, остальные его жены и сводные сестры, судя по их виду, ничего об этом не знали. Они смотрели во все глаза и оживленно болтали между собой, радуясь случаю увидеть нечто более обширное, чем коридоры женской половины. Для них это была приятная прогулка, и только.
Барзоя обернулась к Динак. При этом губы ее чуть напряглись; возможно, она все-таки сердилась, что дочь узурпировала ее место во главе процессии. Абивард поцокал языком — он не ожидал от матери такой мелочности.
Динак сказала:
— Мы сошлись здесь сегодня, чтобы пожелать нашим мужчинам удачи и счастливого возвращения с войны, на которую они уходят. — Барзоя шевельнулась, но не произнесла ни слова. Казалось, гнев исходит от нее волнами. Если бы это был жар, Ганзак вполне мог бы поставить ее у себя в кузнице вместо печки. Динак продолжала:
— Мы несомненно победим, ибо Господь протянет длани свои и защитит тех, кто, как мы, борется за правое дело.
Волна рукоплесканий пробежала по рядам мужчин и женщин, внимавших ей.
Абивард последовал общему примеру, хотя был не настолько убежден в правоте ее слов, как оказалось бы до прошлого лета. Как Господь защитил тех, что последовал за Перозом в Пардрайю? Если говорить коротко, не очень хорошо.
Динак сделала шаг назад и дала знак Барзое. Ее мать с изысканной грацией простерлась перед Шарбаразом.
— Господь да хранит тебя, величайший, — сказала она, поднялась и обняла Абиварда:
— Пусть Господь хранит тебя, как и прежде.
Слова, жесты — ничего исключительного в них не было. А вот что за ними крылось… Абивард пожалел, что не может вмешаться в ход церемонии и задать Барзое вопрос. Но обычай сдерживал его, как Птардака тогда, в Налгис-Краге.
В свою очередь Барзоя отошла в сторону и кивнула Рошнани. Вежливая, как обычно, Рошнани кивнула в ответ, но глаза ее устремились на Динак. Взгляды их встретились. Внезапно учуяв заговор, Абивард задумался, что же такое затеяли его сестра и его главная жена. Что бы это ни было, матери это не нравилось.
Как и Барзоя, Рошнани воздала Царю Царей положенные по этикету почести и пожелала ему счастья. Потом она обняла Абиварда — гораздо крепче, чем требовал ритуал. Абивард был не против, скорее наоборот. Она сказала:
— Храни тебя Господь от всех напастей.
— Больше всего я буду думать о том, чтобы поскорей вернуться домой, к тебе, — ответил он. Почему-то его главная жена вздрогнула при этих словах, но сумела выдавить из себя ответную улыбку.
Абивард прошел вдоль строя ожидающих женщин, принимая наилучшие пожелания от остальных жен и сводных сестер. Если бы Господь внял десятой части их молитв, Абивард жил бы вечно и был бы богаче трех Царей Царей вместе взятых.
Самая младшая из его сводных сестер направилась назад, в жилую часть.
Вышедшая во двор процессия удалялась в обратном порядке — вышедшие первыми уходили назад последними. Вскоре настала очередь Барзои. Она презрительно фыркнула и, гордо выпрямившись, направилась к открытой двери в жилую часть.
Рошнани и Динак по-прежнему стояли во дворе. Абиварду потребовалось несколько больше времени, чем следовало бы, чтобы понять, что они не намерены возвращаться на женскую половину.
— Что вы делаете? — Голос его прозвучал визгливо и глупо.
Рошнани и Динак вновь переглянулись. Определенно они что-то задумали.
Динак выступила от имени обеих.
— Брат мой, муж мой! — Она обернулась к Шарбаразу. — Мы намерены отправиться с вами.
— Что, воевать? Вы с ума сошли? — спросил Шарбараз.
— Нет, величайший, с твоего позволения, не воевать, — ответила Рошнани. — Господь ведает, что мы с радостью воевали бы за вас, но у нас нет навыков и подготовки, чтобы сражаться хорошо. Мы принесли бы больше вреда, нежели пользы.
Но у каждой армии есть обоз. Трубадуры не имеют обыкновения воспевать его:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60