Теперь лидеры подполья посмотрели друг на друга. Как объяснить Золраагу эту непреднамеренную иронию? Никто и не пытался. Вряд ли он смог бы понять. Разве это не доказывает существенное различие ящеров и людей? Мойше так и подумал.
Прежде чем вернуться к теме, Штерн сказал:
— Мы не вернем вам Русецкого, Золрааг. Свыкнитесь с этой мыслью. Мы позаботимся о себе сами.
— Очень хорошо, — ответил ящер. — Мы тоже. Я считаю, что вы ведете себя упрямее, чем следовало бы, но я понимаю это. Хотя ваша радость находится за пределами моего понимания.
— Вам следовало бы лучше ознакомиться с нашей историей, чтобы вы смогли понять причину нашей радости.
Золрааг снова издал звук кипящего чайника. Русецкий скрыл улыбку. У ящеров история уходила далеко в глубины времени, когда люди еще жили в пещерах, а огонь был величайшим открытием. И с их точки зрения у человечества не было истории, о которой стоило бы говорить. Мысль о том, что им следует считаться и с человеческой мимолетностью, действовала им на нервы.
Менахем Бегин обратился к Золраагу.
— Предположим, мы поднимем восстание против англичан. Предположим, вы поможете нам в борьбе. Предположим, это поможет вам впоследствии прийти в Палестину. Что мы получим, кроме нового хозяина, который захватит ее и будет властвовать над нами после хозяина, которого мы имеем сегодня?
— Вы теперь так же свободны, как остальные тосевиты на этой планете?
— спросил Золрааг, добавив вопросительное покашливание в конце предложения.
— Если бы было так, англичане не были бы нашими хозяевами, — ответил Штерн.
— Именно так, — ответил ящер. — Но когда завершится завоевание Тосев-3, вы подниметесь до равного статуса с любой другой нацией под нашей властью. Вы получите высшую степень — как это называется? — да, автономии.
— Это не так много, — вмешался Мойше.
— Помолчите! — сказал Золрааг с усиливающим покашливанием.
— Почему? — насмешливо спросил Мойше, поскольку никто из лидеров подполья не выступил в поддержку сказанного ящером. — Просто я правдив, что разумно и рационально, не так ли? Между прочим, кто знает, когда завершится завоевание Тосев-3? Пока что вы нас не победили, а мы нанесли вам порядочный ущерб.
— Истинно так, — отметил Золрааг, и Мойше на мгновение смутился. Ящер продолжал говорить. — Среди тосевитских не-империй, которые нанесли нам наибольший ущерб, есть Германия, которая наносит наибольший ущерб и вам, евреям. Вы теперь приветствуете Германию, с которой боролись прежде?
Мойше постарался не поморщиться.
Золрааг мог не иметь представления об истории евреев, но он знал, что упоминание о нацистах для евреев было подобно размахиванию красным флагом перед быком. Он хотел, чтобы они утратили способность к рациональному мышлению. Счесть дураком его никак нельзя.
— Сейчас мы говорим не о немцах, — сказал Мойше, — с одной стороны, мы говорим об англичанах, которые, в общем, обращались с евреями неплохо, а с другой — о ваших шансах завоевать мир, которые выглядят не так уж хорошо.
— Конечно, Тосев-3 мы завоюем, — сказал Золрааг. — Так приказал Император, — он на мгновение склонил голову, — и это будет исполнено.
Эти его слова не показались разумными или рациональными. Они звучали так, словно их произнес сверхнабожный еврей, почерпнувший все свои знания из Торы и Талмуда и отвергающий любую светскую науку: вера отрицала любые препятствия. Временами это позволяло пережить плохие времена. Временами ослепляло.
Мойше изучал тех, кто захватил его в плен. Видят они ошибку Золраага или ослеплены? Он пустил в ход другой аргумент:
— Если вы выберете сделку с ящерами, то всегда будете для них мелкой рыбешкой. Вы можете думать, что сейчас мы им полезны, но что случится после того, как они захватят Палестину и вы им больше не будете нужны?
Менахем Бегин оскалил зубы, хотя и не в веселой улыбке.
— Тогда мы начнем устраивать им трудную жизнь, такую же, какую устраиваем англичанам теперь.
— В это я верю, — сказал Золрааг, — это будет примерно соответствовать польскому образцу.
Говорил ли он с горечью? Об эмоциях ящеров трудно судить.
— Но если Раса завоюет весь мир, кто будет поддерживать вас в борьбе с нами? — спросил он Бегина. — Чего вы надеетесь достичь?
Теперь начал смеяться Бегин.
— Мы — евреи. Нас поддерживать не будет никто. И ничего мы не достигнем. И тем не менее будем бороться. Вы сомневаетесь?
— Ни в малейшей степени, — ответил Мойше.
Захватчики и пленный отлично поняли друг друга. Мойше был пленником и у Золраага, но тогда между ними лежала полоса непонимания, широкая, словно черное пространство космоса, отделявшее мир ящеров от Земли.
Золрааг не вполне понял, что происходит. Он спросил:
— Каков же ваш ответ, тосевиты? Если вам так надо, если в вас есть сочувствие к нему из-за того, что он — из той же кладки яиц, что и вы, оставьте себе этого Русецкого. Но что вы скажете в отношении куда более важного вопроса? Вы будете бороться бок о бок с нами, когда мы двинемся сюда и накажем англичан?
— Разве вы, ящеры, принимаете решения с ходу? — спросил Штерн.
— Нет, но ведь мы и не тосевиты, — ответил Золрааг с явным удовольствием. — А вы все делаете быстро, не так ли?
— Не всегда, — ответил, хмыкнув, Штерн. — Об этом мы еще должны поговорить. Мы отправим вас обратно в целости и сохранности…
— Я надеялся вернуться с ответом, — сказал Золрааг. — Это не только помогло бы Расе, но и улучшило бы мой статус.
— Нас не волнует ни то ни другое, если только это не поможет нам, — сказал Штерн. Он подозвал охранника Русецкого. — Отведи его обратно в его комнату. — Он не назвал ее «камерой»: даже евреи использовали напыщенные выражения, чтобы подсластить пилюлю. — Можешь разрешить ему навестить жену и сына или только жену, если он захочет. Никуда их не выпускать.
— Ясно. Вперед, — скомандовал охранник, как обычно подкрепляя приказ движением ствола автомата.
Когда они шли по коридору к камере, охранник проговорился:
— Нет, вам никуда выходить нельзя — живому.
— Большое вам спасибо. Вы меня убедили, — ответил Мойше.
И впервые с тех пор, как еврейское подполье выкрало его у англичан, он услышал, как громко рассмеялся его грубый охранник.
* * * По Москве-реке все еще плыл лед. Большая льдина ткнулась в нос гребной лодки, в которой сидел Вячеслав Молотов, и оттолкнула ее в сторону.
— Извините, товарищ народный комиссар иностранных дел, — сказал гребец, выправляя лодку против течения.
— Ничего, — рассеянно ответил Молотов.
Конечно, гребец был из НКВД. Он говорил с заметным «оканьем» — акцент местности вокруг города Горького, превращавший «а» в «о». Казалось, он только что вернулся с пастбища, его невозможно было воспринимать серьезно. Неплохая маскировка, что и говорить.
Через пару минут еще одна льдина натолкнулась на лодку. Телохранитель хмыкнул.
— Бьюсь об заклад, вы захотите доехать до колхоза в «панской» повозке, а, товарищ?
— Нет, — холодно ответил Молотов. Рукой в перчатке он показал в сторону берега.
«Панская» повозка, запряженная тройкой лошадей, медленно пробиралась вдоль берега. Даже русские телеги с их большими колесами и дном, как у лодки, с трудом преодолевали грязь весенней распутицы. Осенью продолжительность сезона грязи определялась силой дождей. Весной же, когда таял снег и лед, грязь всегда была настолько глубокой, что казалась бездонной.
Ничуть не смутившись резкостью ответа, гребец хмыкнул снова. Он демонстрировал искусство управляться с лодкой, уклоняясь от плывущих льдин почти с ловкостью балерины. (Тут Молотов вспомнил о Микояне, который, будучи на вечеринке, собрался выйти под дождь. Когда хозяйка испугалась, что он промокнет, он только улыбнулся и сказал: «О нет, я буду танцевать между каплями дождя». Если кто и мог такое сделать, то именно Микоян.) Как и большинство расположенных у реки коллективных хозяйств, «колхоз No 118» имел свой шаткий причал — мостки, выступающие от берега к середине мутной коричневой реки. Охранник привязал лодку к мосткам, затем вскарабкался на них, чтобы помочь Молотову выйти из лодки. Когда Молотов направился к зданиям колхоза, гребец остался на месте. Народный комиссар удивился бы, если тот бы последовал за ним. Он мог быть работником НКВД, но наверняка не имел секретного допуска к атомному проекту.
Мычали коровы, заставляя Молотова вспомнить интонации гребца. Хрюкали свиньи: их грязь не беспокоила — наоборот, была приятна. Куры передвигались, вытаскивая из навоза одну ногу, затем другую, смотрели вниз бусинками черных глаз, словно удивляясь, чего это земля пытается хватать их.
Молотов наморщил нос. У колхоза был запах скотного двора, вне всякого сомнения. Его строения были типичны для коллективных хозяйств — деревянные, некрашеные или плохо окрашенные, они выглядели на десятки лет старше, чем были на самом деле. Здесь и там расхаживали люди в матерчатых шапках, рубахах без воротников и мешковатых штанах. Одни с вилами, другие с лопатами.
Все это была маскировка, выполненная со всей русской тщательностью. Молотов постучал в дверь коровника, и она тут же открылась.
— Здравствуйте, товарищ народный комиссар иностранных дел, — сказал встречающий его человек и закрыл за ним дверь.
На мгновение нарком оказался в полной темноте. Затем встречающий открыл другую дверь — возможно, шлюзовой камеры, — и яркий электрический свет наполнил помещение изнутри.
Молотов оставил здесь пальто и сапоги. Игорь Курчатов кивнул одобрительно. Ядерному физику было около сорока, на подбородке его резко очерченного красивого лица торчала остроконечная борода, придававшая ему почти сатанинское выражение.
— Приветствую вас, — поздоровался он еще раз с интонацией, промежуточной между вежливой и льстивой.
Молотов проталкивал этот проект и удерживал Сталина от репрессий, когда результаты появлялись медленнее, чем он того желал. Курчатов и все остальные физики знали, что Молотов — это единственный барьер между ними и гулагом. Они были его людьми.
— Добрый день, — ответил он, как всегда не радуясь напрасной трате времени на вежливость. — Как дела?
— Мы работаем, как бригада сверхстахановцев, Вячеслав Михайлович, — отвечал Курчатов, — наступаем на всех фронтах. Мы…
— Вы уже производите металл плутоний, который будет обеспечивать мощные взрывы, в которых так отчаянно нуждается Советский Союз? — прервал его Молотов.
Дьявольские черты лица Курчатова словно увяли.
— Пока нет, — отметил он. Его голос зазвучал громко и пронзительно.
— Я предупреждал вас, когда проект только начинался, что на это уйдут годы. Капиталисты и фашисты к моменту нашествия ящеров уже были впереди нас в технике, они и теперь остаются впереди. Мы пытались, и у нас не получилось выделить уран-235 из урана-238 note 9. Лучшее сырье — шестифтористый уран, который ядовит, как горчичный газ, и вдобавок ужасно едкий. У нас нет опыта, который требуется для реализации процесса разделения. Нам пришлось искать другой способ производства плутония, который также оказался трудным.
— Уверяю вас, что с болью отдаю себе в этом отчет, — сказал Молотов.
— И Иосиф Виссарионович тоже с болью воспринимает это. Если американцы добиваются успеха, если гитлеровцы добиваются успеха, то почему же у вас продолжаются срывы?
— Одна из задач — создание необходимого реактора, — ответил Курчатов. — В этом нам уже помогло прибытие американца. Работая один в полную силу, Максим Лазаревич дал нам много ценных указаний.
— Я на это надеялся, — сказал Молотов.
Именно сообщение о прибытии Макса Кагана в колхоз No 118 привело его сюда. Он пока не сказал Сталину, что американцы выбрали для посылки сюда умного еврея. Сталин не был русским, но совершенно по-русски не переносил тех, кого называл «безродными космополитами». Сам женатый на умной еврейке, Молотов не разделял его чувств.
— Это лишь одна проблема. Какие еще?
— Самая худшая, товарищ нарком, это получение окиси урана и графита для ядерного котла без примесей, — сказал Курчатов. — В этом Каган, хотя он опытный специалист в своей области, помочь нам не может, как бы я этого ни желал.
— Вы знаете, какие меры должны предпринять производители, чтобы поставить вам материалы требуемой чистоты? — спросил Молотов. Когда Курчатов кивнул, Молотов задал другой вопрос. — Знают ли производители, что подвергнутся высшей мере наказания, если не обеспечат выполнение ваших требований?
Ему доводилось писать «ВМН» — что означало «высшая мера наказания» — против имен множества врагов революции и советского государства, и вскоре после этого их расстреливали. Что заслужили, то и получайте — без снисхождения.
Но Курчатов сказал:
— Товарищ комиссар иностранных дел, если вы ликвидируете этих людей, их менее опытные преемники не смогут поставить улучшенные материалы. Вы знаете, требуемая чистота находится на самом пределе того, чего достигли советская химия и промышленность. Мы делаем все, что можем для борьбы против ящеров. Временами того, что мы делаем, недостаточно. Ничего тут не поможет.
— Я отказываюсь принять «ничего» от академика в кризисные моменты точно так, как и от крестьянина, — сердито сказал Молотов.
Курчатов пожал плечами.
— Тогда вернитесь и скажите генеральному секретарю, чтобы он заменил нас, и пожелаем большой удачи вам и родине с шарлатанами, которые займут эту лабораторию.
Он и его люди были во власти Молотова, потому что только Молотов изо всех сил сдерживал гнев Сталина. Но если Молотов лишит их своей защиты, он нанесет вред не только физикам, но и советской родине. Это создавало интересный и неприятный баланс между ним и личным составом лаборатории.
Он сердито выдохнул.
— Есть у вас еще проблемы в создании этих бомб?
— Да, одна небольшая имеется, — ответил Курчатов с иронией в глазах.
— Как только часть урана в атомном котле превратится в плутоний, мы должны извлечь его и переработать в материал для бомбы — и это надо сделать, не допустив утечки радиоактивности в воздух или в реку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92