Чтобы привлечь к себе внимание ученика, Гатха поднял доклад и медленно разорвал его вдоль.
– Этот отчет, – раздельно и жестко произнес он, – несомненно, полон натяжек, граничащих с искажениями. Я сам проверю эти лаборатории. – Листков стало уже вдвое больше. Гатха сложил их и снова надорвал всю пачку, теперь уже поперек. – Тимейн, принеси мне остальные отчеты и сделай сводку данных. – Он сложил обрывки вчетверо, развернул и разорвал еще раз. – И приготовь для меня сообщение о работе группы Баррина.
Обрывки пергамента отправились в карман. Гатха хмуро посмотрел на измазанный красными чернилами палец, протянул руку и вытер ее о синюю каемку на рукаве Тимейна.
Онемев, молодой маг уставился на учителя. Гатха кивнул, отпуская ученика, и тот смахнул с глаз ошарашенный взгляд, поспешно отвернулся и отправился исполнять поручения. Гатха подозревал, что за все годы, проведенные на Толарии, ученик впервые видел, как намеренно уничтожаются экспериментальные данные. Судя по тому, как вытянулась его и без того узкая физиономия, удар был тяжел.
– Не имеет значения, – пробормотал Гатха вслед ссутулившемуся ученику.
Отчет касался прошлого. Значение имело только настоящее. За его спиной со звоном снимали со стенда забракованную матку. Грохот разносился по всему залу. Гатха уже думал о другом. У него было много свежих идей.
Карн поймал себя на том, что специально медлит. Баррин с Урзой попросили его вызвать Гатху, а он по пути уже дважды умудрился отвлечься на посторонние дела.
Гатха жил и работал в собственной небольшой мастерской в зоне замедленного времени. Войдя в переходной шлюз, Карн задержался осмотреть устройство, смягчающее воздействие смены временных потоков на живой организм. Резкое изменение скорости тока крови вызывало эмболию и внутреннее кровоизлияние. Переходной шлюз заполнялся медленной водой из того самого источника, которым пользовался Гатха для своих опытов. Затем вода распылялась, заполняя с последовательно возрастающей плотностью несколько камер. Переход из одной камеры в другую приводил к постепенному замедлению субъективного течения времени. Затем вода снова конденсировалась и через вторую скважину стекала вниз. Весьма удачное усовершенствование первоначального шлюза, построенного под руководством Джойры.
Джойра. Она почти всегда присутствовала в мыслях серебряного человека. Она была первой, с кем подружился Карн, обретя сознание. Однажды он поверил в ее смерть, но она вернулась к нему… только для того, чтобы снова уйти в жизнь, в которой нет места Толарии. Они еще встречались иногда, примерно раз в десятилетие, но Джойра уже пережила боль разлуки, а вот Карну время не приносило облегчения. На Толарии, где оно покорно служило целям людей, серебряный человек не мог найти средства отдалить от себя горе полувековой давности. Невеселая шутка.
Выйдя из шлюза в открытую медленновременную зону, Карн задержался возле клумбы, чтобы сорвать хризантему. Ее мягкий багрянец напомнил ему оттенок темных волос Джойры, а сладкий аромат – легкий запах духов, порой исходивший от нее. Наконец он должен был признаться самому себе, что все это лишь предлоги и ему просто не хочется исполнять поручения. Он всучил пурпурную хризантему проходившей мимо ученице и решительно зашагал к башне Гатхи, даже не ответив на удивленный взгляд девушки.
«Нюхая цветочки, не избавишься от боли, и такое занятие не повод отвлекаться от дела».
Однако изгнать из памяти воспоминания о Джойре оказалось не так легко. Карн тянулся к людям, и сознание того, что рано или поздно они уйдут из его жизни, не препятствовало стремлению к дружескому общению. Тем мучительнее становилась каждая потеря.
В мастерской Гатхи было установлено постоянное поле, в котором неудачные образцы метатранов сохранялись неизменными, пока молодой ученый готовил очередное испытание. Сейчас в клочок застывшего времени были втиснуты четыре образца. Два были настолько изуродованы, что мало напоминали изначальную, гуманоидную форму. Третий, скособоченный и горбатый, все же походил на человека. Четвертый выглядел совершенным во всех отношениях, вплоть до гладкой синей кожи с темными знаками, похожими на татуировку. На самом деле эти знаки были врожденными и никогда не повторялись у разных образцов. В постоянном поле эти существа могли храниться вечно, однако рано или поздно их уничтожали, поскольку участки таких полей предназначались для хранения жизнеспособных воинов до времени ожидавшегося вторжения фирексийцев. Карну подумалось, что от таких уродцев следовало бы поскорей избавиться. Однако в том-то и дело, что Гатхе это не приходит в голову. Молодой куратор талантлив, но ему не хватает ответственности. Таким же был поначалу. Тефери, но тот из испорченного мальчишки вырос в достойного мага. Пока что Карн не мог сказать того же о Гатхе, хотя и надеялся, что со временем все наладится.
– Что такой тусклый, Карн? – поинтересовался Гатха, заметив вошедшего. – Давно не полировался? – он посмеялся собственной шутке, потом оглянулся на застывших воинов и стал серьезен. – Я ждал тебя. Баррин, надо думать, снова недоволен?
– Он хочет видеть тебя немедленно.
Гатха продолжал разглядывать метатранов. Он досадливо морщился, то ли при мысли о вызове Баррина, то ли обнаружив новые дефекты в образцах.
«Вот, опять то же самое. Увлечется чем-то и забывает обо всем на свете, а ведь несколько секунд задержки здесь отзываются в реальном времени долгим ожиданием для Баррина и Урзы», – подумал Карн.
– Полюбуйся, – хмыкнул Гатха. – Безупречная внешность. Красавчик. – Он откинул со лба прядь прямых черных волос.
В последние годы Карн стал замечать, что Гатха охотно выставляет напоказ свою татуировку, словно она чем-то роднит его с воинами-метатранами.
– И притом абсолютно неуравновешен, – продолжал молодой куратор. – Проявляет агрессию при любом приятном или неприятном воздействии, а в другое время сворачивается клубком и на целые дни впадает в кататонический ступор.
– А остальные? – Карн кивнул на изуродованные тела.
Молодой ученый нисколько не смутился.
– Это старые. – Гатха пренебрежительно махнул рукой и потянулся погладить свою козлиную бородку. – Нет, последний ближе всего к поставленной цели. Несколько субъективных лет мои лаборатории в ускоренном времени будут заняты разработкой этого варианта.
– Нет, – возразил Карн. – Не будут.
Он предпочел бы, чтобы эту новость сообщил Гатхе кто-нибудь другой, однако Баррин дал прямой приказ: если куратор немедленно не ответит на вызов, Карн должен сам сказать ему все.
– Твои лаборатории передают под другие программы. В рамках работы над Породой, но под руководством другого куратора и под контролем одного из магистров.
Вот теперь Гатха смотрел только на Карна.
– Приказ Баррина? – Он даже не пытался скрыть свою ярость.
Карн медленно опустил голову.
– Ну это мы еще посмотрим!
Он схватил плащ и бросился к двери, начисто забыв о серебряном человеке. Карн тоскливо побрел за ним. Он с трудом находил оправдание собственной жестокости. Однако Баррин, очевидно, предвидел развитие событий. Вероятно, чтобы пронять куратора Гатху, нужны сильнодействующие средства.
Баррин и Урза вдвоем завладели аудиторией, рассчитанной на сотню слушателей. Просто заняли первое попавшееся пустое помещение. Мироходец теперь редко бывал на Толарии. Фирексийцы шли за ним по пятам, и он боялся навести их на остров. По той же причине реже заходил в порт и «Маяк».
Тем не менее случалось, что его присутствие в академии было необходимо, и дело Гатхи относилось как раз к таким случаям. Провинившийся куратор стоял между своими наставниками и первым рядом скамей. На его губах застыла презрительная улыбка: обиженный ребенок, убежденный в своем превосходстве, с нетерпением дожидающийся времени, когда малый рост и слабые силы перестанут его сдерживать.
На взгляд постороннего, Гатха великолепно держался под ливнем упреков старших. Молчал, чуть покраснел, и только неподвижный взгляд выдавал его истинные чувства. Он все ниже склонял голову, отвечая на каждое обвинение Баррина, и покорно поклонился, выслушав окончательный приговор Урзы:
– Ни на йоту не отклоняться от предписанной линии исследований и не пытаться выставлять напоказ свои достижения!
Урза помолчал, затем, не дождавшись ответа, поторопил:
– Это понятно?
– Да, наставник Урза. Это понятно. – Гатха не сумел скрыть вспышки гнева в зло сощуренных глазах. – Но лаборатории ускоренного времени… Без них я…
– Без них, – жестко оборвал Баррин, – ты будешь работать не торопясь и четко придерживаться указанного направления. Твои образцы третьего поколения проявляют свирепость и жестокость уже в первые годы жизни, а количество мутаций намного превышает средний уровень.
Урза потер рукой подбородок.
– Свирепость и жестокость – это неплохо, если они проявляются в нужное время в нужном месте, но у твоих они бесцельны. – Он покачал головой. – Почти все образцы третьего поколения отличаются отсутствием эмоциональных связей. Это шаг назад, а ты хочешь продолжать движение в ту же сторону. Нам нужно найти, в чем причина неудач. Попытаемся вырастить больше поколений в скоростных полях, накопить больше данных. Когда найдем решение, может быть, и вернем тебе лаборатории. – На этот раз Гатха коротко кивнул, не ожидая напоминания. – Пока все.
Поклонившись, куратор оставил старших вдвоем, выходя, даже не взглянул на Карна.
Серебряный человек замялся, не зная, выйти или остаться, но, помедлив в нерешительности, остался на месте, и Баррин, заметивший его мучения, решил пока отложить разговор с ним.
Урза по обыкновению интересовался в первую очередь своими заботами. Он перелистывал страницы последнего отчета.
– В чем дело? – обратился он неизвестно к кому, а затем взглянул на Баррина. – Еще что-нибудь о Гатхе?
– Он неисправим, – проворчал старший маг. – Упивается властью и собственным даром, а теперь еще и на нас обижен. Его надо остановить, пока не поздно.
– Когда-то ты говорил то же самое о Тефери, – в голосе Урзы слышалась едва ли не ирония, но в то же время мироходец не отрывался от записей.
В негодовании Баррин мотнул головой.
– Тефери заслуживал хорошей трепки, но он никогда не губил жизней. Урза, этот человек нам уже не подчиняется, и он влияет на других учеников и кураторов. Внушает им те самые моральные принципы, которых я… мы опасались! Гатха слишком далеко зашел.
Волнение старшего мага не произвело впечатления на Урзу. Баррин вздохнул, ощутив вдруг на плечах тяжесть всех своих лет, и попытался зайти с другого конца:
– Ты знаешь, сколько камер с постоянным полем занято его неудачами? И сколько новых учеников, родившихся на Толарии, заняты поисками магических способов исправить уродства, оставленные нами им в наследство?
– Часть провалов в программе выведения Породы на совести Гатхи, но далеко не все, – хладнокровно возразил Урза. – А тебе известно, как четко он наладил работу в анатомичке?
Это Баррин тоже знал. Он сам перевел Гатху на анатомические исследования, в надежде, что грязная работа собьет с мальчишки спесь и равнодушие. Однако Гатха выказал явный вкус к этому занятию. Он расхаживал повсюду в черной мантии вместо подогнанной по фигуре аргивской формы, в которой появился в академии. Баррин не сомневался, что на черной материи оставалось невидимым множество кровавых пятен.
– Метатраны – наш грех, но ты ведь сам убедил меня, что без них не обойтись. А вот твоя Порода выводится из живых людей! – Баррин облизнул губы. Во рту вдруг пересохло. – И не напоминай мне, что все они добровольцы, потому что дело уже не в этом. – Маг оглянулся на Карна и с трудом заставил себя продолжать: – Он ввел в главную евгеническую матрицу фирексийский материал.
Урза поднял голову.
– Как ты об этом узнал?
Баррин запнулся, волосы на голове неприятно шевельнулись. Евгеническую матрицу создали траны, а мироходец обнаружил ее и перестроил для своих генетических работ. Матрица и более простые устройства, созданные по ее образцу, были основой проекта Породы. И они же создавали опасность ужасающих злоупотреблений. Предполагалось, что все нововведения происходят только с одобрения Баррина и Урзы. Баррин, упоминая о самоуправстве Гатхи, основывался на смутных слухах. Он надеялся поразить мироходца, и только сейчас ему пришло в голову, что Гатха действовал с его позволения.
– Ты знал? – спросил он хриплым шепотом.
– Откуда бы, по-твоему, Гатха мог получить генетический материал транов? – Урза подчеркнул древнее название расы, хотя должен был отлично понимать, что суть не в имени. Заметив, что Баррин недоуменно нахмурился, мироходец пояснил: – Разумеется, материал получен из позднейших воплощений, но, используя потомков транов, мы рассчитывали воспроизвести их лучшие черты. – Он пожал плечами, отбрасывая семантические сложности. – Кто тебе сказал?
– Карн, – ответил Баррин, кивнув в сторону серебряного человека. – Он передал мне пару слухов, относившихся к Гатхе. – Карн встрепенулся, хотел что-то сказать, но передумал. – Я еще продолжаю расследование, – закончил маг.
– Ну так можешь его прекратить, – без обиняков высказался Урза и, заметив, как потрясен маг, пояснил: – Все это только ради Наследия. Ради него можно пойти на все. Мы решили так много лет назад, не забыл? – Дождавшись неохотного кивка Баррина, Урза продолжал: – И я напоминаю тебе, что все они – добровольцы. Иначе я не затеял бы такого дела здесь, на Толарии. Я понимаю, что ты бы этого не перенес. Но мне нужен наследник! – Глаза Мироходца вспыхнули и сгорели, на их месте в глазницах иллюзорного юношеского лица показались Камни Силы. – И он должен сравняться с фирексийцами, он должен уметь следовать за ходом их мыслей и опережать их, возможно, нанести упреждающий удар по самой Фирексии, а для этого он должен сам быть в какой-то мере фирексийцем. Если Карн в свое время…
– Кстати о Карне, – перебил Баррин.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33