Черный свитер грубой вязки вязали, вязали, да так и бросили вязать на полдороге. Темная шерстяная юбка доставала до пола и походила на гранитный постамент.
– Шишечка, он репортер, – тремя словами Бенедикт сумел выразить и пренебрежение к репортеру и с нежность к девушке.
– Спасибо, что не назвали меня репортеришкой, – огрызнулся я. – Федор, – и я протянул руку девушке.
Она ее с удовольствием пожала. Бенедикт демонстративно фыркнул и зашел в аудиторию.
Цанс и некоторые из его коллег были уже там. Они сидели в первых рядах и вели оживленную беседу. Бенедикт сначала устроился в последнем ряду, но Цанс его быстро заметил и указал на свободное место подле себя. Бенедикт послушался. Девушка-шишка спустилась следом и села позади Бенедикта.
Я сел в последнем ряду, не желая до поры до времени мозолить глаза Цансу и Бенедикту.
Аудитория наполнялась – в основном молодежью. Надеясь получить автограф, студенты и студентки принесли с собой книги Брубера. Я пригляделся к обложкам. С большим отрывом лидировали «Моролинги», другие романы были представлены одним – двумя экземплярами.
Так, а что если…
Я достал из кармана «Моролингов», взятых из кабинета Корно, открыл титульный лист. Почему я не проверил это сразу: на титульном листе стояла витиеватая роспись автора. Одна только роспись, никакого пожелания. Вероятно, они не были хорошо знакомы. С другой стороны, я с трудом мог представить Корно стоящим в очереди за автографом. Ему было впору самому раздавать автографы поклонникам виртуальных игр.
Появление Эдуарда Брубера молодая публика встретила аплодисментами. Услышав хлопки, профессорско-преподавательский состав лениво повернул головы к проходу, по которому размашистым шагом спускался пожилой, коренастый мужчина с крупным крючковатым носом. Хмурый, сосредоточенный взгляд он сохранил до самой трибуны.
– Прошу извинить меня великодушно, – Брубер пожал руки всем, кто сидел в первом ряду, взошел на кафедру и, изобразив, наконец, улыбку, раскланялся. – Мне кто-то сказал, что семинар начинается в четыре тридцать.
– Кто ж этот штрейкбрехер? – попросил уточнить Цанс.
– В любом случае, он не из моролингов, – дежурно отшутился Брубер, – поскольку моя миссия полностью отвечает их интересам. Я знаю, что интеллектуалы плохо переносят доклады и докладчиков, поэтому постараюсь сократить выступление до необходимого минимума.
Мне не хотелось бы ставить под сомнение честность писателя Эдуарда Брубера. Поэтому будем считать, что он действительно сократил свой доклад. Однако это еще не повод, чтобы приводить доклад целиком. Суть доклада заключалась в следующем:
Двести лет назад, в междуречье Пуруса и Куари были обнаружены залежи руды, богатой изотопами тяжелых элементов. Согласно статье 505 «Хартии ООН о туземных народах и сапиенсах, если таковые, не дай бог, будут обнаружены» вести разработку руды разрешалось только с согласия коренного населения.
(Я думаю, слова «не дай бог» Брубер вставил от себя.)
Коренным населением тех мест, где нашли руду, являлись индейцы из племени кивара, по-современному – моролинги. Моролинги ни в какую не соглашались отдать свои территории, пока кто-то не предложил им в обмен на десяток квадратных километров целую планету. Деятель, сделавший такое предложение, наверное, думал, что удачно пошутил. Неожиданно для всех моролинги сказали, что подумают, а, подумав, велели показать им несколько свободных планет, чтобы сделать окончательный выбор. Смешно сказать, но в списке свободных планет был и Фаон. На Фаоне моролинги даже не стали высаживаться. Взглянув на тот рекламный фильм, которым правительство Фаона заманивает туристов, любой здравомыслящий индеец будет обходить нашу планету за сто парсек. Кому нужна планета со среднегодовой температурой на экваторе в пять градусов тепла, – к счастью, по Цельсию. Джунгли у нас только в ботаническом саду, под тройными кварцевыми стеклами. Итак, от Фаона моролинги отказались. От Хармаса, где жарко, но мало воды, – тоже.
Оркус моролингам не предложили, поскольку двести лет назад люди думали, что Оркус – это рай в космосе и, как всякий рай, он на что-нибудь да сгодится. Остальные планеты, предложенные моролингам, были не из нашего Сектора, то есть не из Сектора Фаона. Моролинги остановились на Ауре из Сектора Кита. Причем, говорят, что вождь моролингов, отвергнув очередную планету, просто ткнул пальцем в небо и спросил, нет ли в том месте, куда он ткнул, какой-нибудь планеты. Покопались в справочниках и ответили: «Есть!». Вождь согласился на обмен практически втемную.
Между моролингами и остальным человечеством был заключен договор: моролингам в полное и вечное пользование отходит планета Аура, взамен, остальное человечество получает территорию моролингов вместе с рудой, джунглями, болотами и малыми муравьедами.
Договор скрепили кровью. Генеральному секретарю ООН вставили шприц в вену, вождь моролингов обошелся костяным наконечником копья. Кровь смешали и накапали на бумагу с текстом договора. Читать моролинги, разумеется, не умели, но они знали, что бумага – один из тотемов белого человека, поэтому отнеслись с красивым черным закорючкам на белом фоне с предельной серьезностью. Кроме того, Генеральный секретарь произнес клятву на языке кивара – это был туземный аналог бумажного договора. Через две недели после заключения договора Генеральный секретарь с ужасом узнал, что он поклялся, во-первых, жизнью всех своих потомков и, во-вторых, местом в шкале перерождений, которое займут его предки и потомки. То есть смысл таков: в случае нарушения договора потомки Генерального секретаря, буде таковые живы на момент нарушения договора, попросту сгинут, а души – и предков Генерального секретаря, и потомков, и его собственная – реинкарнируют в такую гадость, что мало не покажется. В бумажном договоре никаких таких страшных клятв Генеральный секретарь, разумеется, не давал. Текст устного договора согласовывали адвокаты и переводчики, но, видимо, моролинги их как-то обхитрили.
Моролинги тоже не смогли учесть всех нюансов. Например, они не знали, что по поверью, бытующему среди белых людей, бумага все стерпит. Не прошло и ста лет, как Ауру стал заселять всякий образованный люд: ученые-планетологи, инженеры­ – строители научно-исследовательских станций, биологи и врачи. Потом, по мере удешевления межпланетных перелетов, на Ауре появились любители экстремального плането-ведения и плането-лазания, и просто туристы. Туристам понадобились гостиницы, и воротилы гостиничного бизнеса обратили свои взоры на Ауру.
Наконец, Ауру облюбовали лица, скрывающиеся от правосудия. Из-за них возникла необходимость создать местное правительство и полицию. Во главе правительства поставили губернатора, которого выбрали (и по сею пору регулярно выбирают) без участия моролингов.
Моролинги, вообще, вели себя довольно странно. Никто даже не мог сказать толком, как именно они себя вели, поскольку моролингов не было ни слышно, ни видно. Одну треть территории Ауры занимают высокогорья, а моролинги не терпят гор – они живут во влажных низинах. Второе заселение Ауры велось сверху вниз – с высокогорных районов в долины, и до поры до времени новые переселенцы в принципе не могли столкнуться с моролингами. Однако время от времени новые переселенцы исчезали, что, впрочем, легко было списать на несчастные случаи, отнюдь не редкие на новых планетах. Например, на Оркусе переселенцы исчезали только потому, что их никогда и не было. То есть я хочу сказать, что переселенцы не исчезали, а, в каком-то смысле, наоборот: у переселенцев возникали ложные воспоминания о других переселенцах, которые будто бы жили рядом, но потом исчезли.
На Ауре переселенцы действительно пропадали, и это строго доказано. В романе Эдуарда Брубера «Моролинги» все более-менее подробно описано, – не без мистики, конечно.
Всегалактическое сообщество раскололось. Комитет «В защиту договора» выступал за точное соблюдение условий договора с моролингами: вся Аура принадлежит им и точка. Комитет «2000» выступал за внесение в договор поправки: территории, расположенные ниже двух тысяч метров над уровнем моря принадлежат моролингам, остальное – остальным. Ряд праворадикальных группировок требовали выселить моролингов с Ауры куда подальше. Имеет ли отношение к проблеме Ауры террорист Евклид, всегалактическая общественность не знала, поскольку его требования держались в строжайшей тайне. Про Евклида я добавляю от себя, Брубер о нем даже не заикнулся.
Писатель принадлежал к умеренному крылу комитета «В защиту договора». На следующей неделе его ждали в фаонском законодательном собрании, где он планировал выступить с речью в защиту моролингов. Выступление перед законодателями Брубер решил предварить докладом в университете, и Казимир Цанс организовал ему семинар. Однако консервативная университетская публика сторонилась политики. Ученых пришло гораздо меньше, чем ожидалось, зато поклонники Брубера-писателя присутствовали в избытке. Но последним до политики было еще меньше дела, чем ученым.
В конце речи Брубер призвал присутствующих выступить в поддержку комитета «В защиту договора», – мол, это наш общечеловеческий долг, а долги надо отдавать.
Цанс поблагодарил Брубера от имени преподавателей и студентов и предложил всем высказаться «по существу затронутого вопроса». Первое замечание «по существу» прозвучало от Бенедикта. Он громко заявил, что ни один договор дольше одного поколения не держится, что уж тогда говорить о пяти-шести поколениях. Заявление Бенедикта заставило аудиторию мгновенно забыть о моролингах. Перебивая и перекрикивая друг друга, преподаватели и аспиранты стали приводить примеры, опровергающие заявление Бенедикта. Бенедикт так просто не сдавался, аргументы расчетливо тратил на преподавателей, в отношении аспирантов не смущаясь переходил на личности. Бруберу не удалось вставить и слова. Впрочем, он и не пытался. По-моему у него не было настроения спорить с каким-то студентом. Писатель одиноко стоял на кафедре и озабоченно посматривал на первые ряды.
Между тем Цанс выразил сомнение по поводу содержания клятвы Генерального секретаря. В мифологии моролингов нет ни слова об реинкарнации, говорил он, следовательно, они не стали бы требовать клятвы, затрагивающей реинкарнацию: зачем требовать то, во что сам не веришь. Брубер возразил, что мифология моролингов касалась только самих моролингов. О других племенах моролинги судили по не по своим обычаям, а по обычаям, принятым у соседей. Ближайшие соседи моролингов – кивара-муравьеды верили в переселение душ, поэтому, с точки зрения моролингов, вполне логично потребовать от чужаков клятвы, затрагивающей интересы чужака, так сказать, в полном объеме. В ответ, Цанс неявно (гость, все-таки) обвинил Брубера в некомпетентности. Бенедикт с его историческими прецедентами сначала ушел в тень, затем вынырнул на стороне Брубера. Цанс сперва пришел в замешательство от такого предательства, но потом, заручившись поддержкой коллег, перешел в наступление…
Слушать их дальше не имело смысла. Под шумок я незаметно удалился.
Найдя пожарную лестницу – единственное тихое место во всем университете, я позвонил Яне.
– Проверь, пожалуйста, не был ли Корно потомком того Генерального секретаря ООН, который подписал договор с моролингами, – попросил я ее.
Прежде чем сказать такое, я некоторое время размышлял, какой тон мне следует выдержать – серьезный, чтобы Яна приняла мою просьбу за шутку, или шутливый, чтобы Яна подумала, что у меня не все в порядке с головой. Но вышло ни так, ни эдак.
– Во что ты вляпался на этот раз? – спросила она.
– В вендетту по-моролингски. В кого переселилась душа Корно, я тебя не спрашиваю, но если, паче чаяния, ты в курсе, у кого это можно выяснить, то, ради бога, намекни…
Она отключила связь.
Я вернулся в аудиторию. За время моего отсутствия, там кое-что изменилось. Брубер сидел в первом ряду и раздавал автографы. Перегородив проход, к нему выстроилась очередь. Группка преподавателей и студентов заняла противоположную часть первого ряда и вела сугубо научную дискуссию о моролингах. Бенедикт спорил больше всех. Его спутница Шишка стояла в стороне и внимательно слушала ученых. Она улыбалась улыбкой ребенка, наблюдающего за еще меньшими детьми.
Растолкав студентов, я подал Бруберу «Моролингов», раскрытых на следующей странице после титульной. Не поднимая глаз, он расписался, затем, видимо, случайно перелистнул страницу и увидел старую подпись. Вопросительно и слегка насмешливо посмотрел на меня. Заметив мое затруднение, помог:
– На остальных расписаться?
– Они будут против, – кивнул я на студентов, пихавших меня со всех сторон.
Не ответив, он вернул книгу.
Я пошел послушать, о чем спорят ученые.
– То, что вы говорите никем не подтверждено, – сказал Бенедикту молодой бородач с въедливыми глазами. – Я уверен, источники, на которые вы ссылаетесь, крайне сомнительны.
– Это Спенсер по-вашему сомнителен?! – возмутился Бенедикт.
– Спенсер переписчик и интерпретатор, – ответил бородач. – Сам он с кивара дела никогда не имел.
– Простите, с кем он не имел дела? – задал вопрос веселый круглолицый старичок с коротенькой седой бородкой. Черная академическая шапочка была лихо сдвинута на затылок.
– Кто эти двое? – шепотом спросил я Шишку.
– С большой бородой – доцент Семин, антрополог. Страшно не любит, когда кто-то вторгается в его область. В шапочке – академик Чигур, светило планетологии. Он может позволить себе проявлять неосведомленность в чем угодно, вплоть до таблицы умножения. Кажется, он проспал весь доклад…
Тем временем Семин просвещал академика:
– До переселения на Ауру, моролинги являлись одним из кланов племени кивара. Собственно моролингами их стали называть позднее, уже после переселения.
Бенедикт возразил:
– Они были кастой. Я бы предпочел термин «каста», а не «клан».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48