— Но это только начало. Сначала розетка связи в черепе. Потом рука. Потом легкое. По одному за раз…
— Ну, а ты сама? — спросил Флако. — Ты обещала, что расскажешь о своей семье.
— Мои мать и отец — киборги, — сказала она совершенно бесстрастно. — Я с ними никогда не встречалась. Моя жизнь — всего лишь вложение в банк спермы. Если родители когда-нибудь и видели меня, вероятно, они остались недовольны: я не похожа на стиральную машину.
— Ха! Тут, д.. должно быть, есть кое-что еще, — не поверил Флако. — Рас… скажи нам все.
— Больше ничего нет, — ответила Тамара. А я подумал: почему она нам лжет?
Официант принес Флако новую порцию выпивки, тот проглотил ее залпом. Тамара попросила принести аспирин. Голова Флако повисла, поэтому я убрал его тарелку, прежде чем он упал в нее. Женщина продолжала сидеть, не поднимая глаз. Я решился наконец убрать из-за стола вонючего пьяницу, который по-прежнему сидел рядом со мной, и заказать десерт.
Сложив монеты в кошелек, я совершил задуманное. И в это время в моей голове прозвучал сигнал вызова. Нажав на переключатель за ухом, я услышал, как человек с сильным арабским акцентом произнес:
— Сеньор Осик?
— Да, — ответил я.
— Попросите женщину, сидящую за вашим столом, подойти к телефону.
Должно быть, он находился в зале, если знает, что я сижу с Тамарой. Но так как он не знает, что я сейчас возле стойки, значит он вышел.
— Она пьяна. Отключилась, — солгал я и торопливо направился к двери, чтобы удостовериться, не звонят ли снаружи.
Раскрыл дверь. Выглянул. Улица темна и пуста, но вдали — сверкающие очертания человеческого тела рядом с мини — челноком. Собеседник отключился — человек сел в мини — челнок. Вспыхнули красные хвостовые огни, и машина мгновенно превратилась в огненный шар: заработал двигатель. Корабль метнулся в звездное небо и исчез.
Я вернулся в ресторан, и Тамара с любопытством взглянула на меня, — словно собиралась спросить, почему это я убежал. Флако с трудом попытался оторвать голову от стола. Он повернулся к Тамаре и объявил:
— Я только что получил сообщение для тебя: некто Эйриш г… говорит, что у него твоя рука. А нужна ты ему в… вся.
Тамара побледнела и глотнула рома.
Глава вторая
По пути домой Тамара и Флако были так пьяны, что оба цеплялись за меня. Тамара продолжала браниться и объяснять, что ей необходим пистолет, а Флако все спрашивал: «Чего-чего?» Когда мы добрались до дома, я уложил Тамару на диван, а Флако на полу в холле, и сам тоже отправился спать.
Через несколько часов меня разбудил Флако. Его тошнило. Тамара что-то бормотала во сне. Все же мне удалось заснуть снова. Мне снилась старая реклама «Зеллер Кимех»: группа людей в лунном казино, все киборги, с прекрасными кимехами. Я восхищался этой голограммой. Все смеялись и пили ром «Закат солнца». У некоторых были женские тела, вплоть до металлических грудей с маленькими сосками из драгоценных камней. Одна женщина — киборг разговаривала со своим спутником и беспрерывно смеялась. Я узнал в ней свою жену, Елену, которую тридцать лет назад сбил грузовик. Сейчас, во сне, я не верил, что она умерла. Просто — напросто я забыл, что она купила кимех, и мы каким-то образом собрали ее по частям и поместили в кимех, и теперь она на Луне, пьет ром «Закат солнца» и смеется. Я хотел подойти к ней и обнять, сказать, как я счастлив, что вижу ее, но тут мое внимание привлек стоявший рядом киборг. Единственную оставшуюся органическую руку он носил как знак принадлежности к миру живых. Голова у него была из электрически окрашенного красного вольфрама, красивая голова, если смотреть на глаза, но челюсти — как у скелета. Сверкающие голубые циркониевые глаза, оскаленный рот в нечеловеческой вечной улыбке. Вдруг мне почудилось, что в его улыбке что-то зловещее, как будто он хотел смерти для всех тех, кто находился в этой комнате, и только я один понял его намерение. Тогда я подумал: «Это не мой сон. Это сон Тамары». И проснулся, потому что кто-то тряс меня.
— Анжело! Анжело! — звал Флако.
— Si. Que pasa? — Huy! А как ты думаешь? Эта женщина, она ведь сука, когда напивается.
— Да, сука, — согласился я.
— Мне это нравится. Мне нравятся женщины с характером. — Флако говорил очень медленно, словно обдумывал каждое слово. — Подвинься. Я хочу лечь к тебе в постель. — Я отодвинулся, Флако улегся, случайно ударив меня башмаками. — А ничего постель. Очень удобная. Как раз для двоих. Тебе следовало пригласить меня раньше. Я тебе не говорил, что у тебя красивые груди? У тебя они больше, чем у некоторых женщин.
Слова Флако мне не понравились. Но я тут же сообразил, что это он так шутит.
— Да, моя семья этим как раз и славится. Видел бы ты мою мать: у нее их было пять штук, не меньше.
Флако рассмеялся.
— Ну, довольно. А то меня снова стошнит, если я буду смеяться над твоими глупыми шутками. Анжело, как ты думаешь, у Тамары неприятности?
— Да.
— Я держал ее сегодня за руку, — сказал он. — Рука тонкая, как у ребенка. Нам нужно очень о ней позаботиться. Как ты думаешь, от кого она бежит?
— А от кого бегут все? От своего прошлого.
— А, философский вздор. Ты всегда по ночам несешь философский вздор? Тогда нам надо почаще спать рядом. Но я подумал — может, она известная рефуджиада? Может, бежала из политической психиатрички и будет рада выйти замуж за панамца, такого, как красивый Флако, и жить в нейтральной стране? Добро пожаловать к Флако, добро пожаловать на свободу! Как ты думаешь? По-прежнему считаешь, что она воровка?
— Да.
— А я нет, — сказал Флако. — Поверь мне, о великий философ, я знаю, что такое вор. Она слишком живая, чтобы быть вором. Понимаешь?
— Нет.
— Ах, это очень просто. Видишь ли, человек — существо территориальное. Он должен обладать чем-то: домом, землей, пространством вокруг своего тела. И если он этим обладает, то он счастлив; также он счастлив, когда дает возможность чем-то обладать и другим. Вор разрушает саму природу человека, вторгаясь на чужую территорию. Он никогда не бывает в мире с самим собой. И поэтому умирает изнутри. Такой образованный, философски настроенный человек, как ты, должен бы это знать.
— А ты, часом, не социалист? — спросил я. — Что скажешь об антисоциалистах? — Этот грубый вопрос я задал, конечно, в шутку. Традиционно в Латинской Америке социалисты применяли социальную инженерию, дабы уничтожать отжившие идеи, этику и образ мыслей. Но чтобы избежать культурной заразы извне, никитийский идеал — социалисты считали, например, что необходимо либо поглотить, либо просто уничтожить все ближайшие капиталистические страны с целью создать затем собственное социально справедливое общество. Само предположение того, что Флако является поклонником этой теории, было оскорбительным — если принимать его всерьез; правда, идеал — социалисты пошли еще дальше: ходили слухи, что они пытаются создать нетерриториального человека, существо, которое, по их мнению, будет антиэгоистично и полно сочувствия к ближнему, то есть будет готово отдать все, чем владеет, другим. Слухи также утверждали, что созданные социалистами в Аргентине существа оказались чудовищными монстрами. Эта новость приводила здешних крестьян в ужас, поговаривали, будто социалисты закончат работы над нетерриториальным человеком и тогда выпустят некий векторный вирус, который перезаразит всех людей на Земле. Вследствие бактериологической войны все человечество изменится так, что человек окажется неспособным воспринимать другие идеи, помимо социалистических. Кажется, даже крестьяне боялись смерти меньше этого изменения. Я не знал, верить ли всем этим слухам. Но раз уж Флако завел речь о планах социалистов, мне показалось забавным обвинить в этом его самого. Естественно, он спросил:
— Почему это я социалист?
— Ну, ты живешь в Панаме, между молотом Колумбии и наковальней Коста-Рики, и тем не менее никуда не убегаешь. К тому же ты тощий и трусливый — ну вылитый социалист.
— Нетушки, — возразил тот. — Не верю, что социализм нужен современному человеку. Я считаю, что каждый должен сам быть себе хозяином. Но это никитийское отродье — они не позволяют человеку быть хозяином собственной жизни. Им мало того, что они подчинили себе искусственный разум, им нужно еще и покорить живых людей, уничтожить несогласных. И вечно они в своих экономических неудачах винят капитализм. По их словам, если социалист покупает машину, это признак прогресса; но если машину покупает капиталист, это признак упадка. Они отказываются признать, что просто лишают людей желания работать, и потому-то экономика их стран разваливается. Я встречался с одним человеком из Будапешта, так он рассказывал: его отец работал на фабрике, которая постоянно простаивала, потому что рабочие хотели только играть в карты. Правительство послало солдат, чтобы те заставили рабочих вернуться к станкам, и все же некоторые вели себя точно так же. Они просто сидели и играли в карты под направленными на них пулеметами… Солдаты расстреляли их, по радио этих людей назвали изменниками Родины. Этот человек говорил мне, что, хотя его отца и убили, он все равно оказался победителем в борьбе с социализмом, потому что отказался подчиниться начальству. И я считаю, что еще один путь к внутренней смерти — это жить под властью других, отказать себе в праве быть хозяином собственной судьбы.
Флако считал себя большим политическим мыслителем, я же провел слишком много времени за изучением медицины и не соприкасался с политикой. Некоторое время я почтительно молчал, обдумывая его слова.
— Итак, ты не веришь, что эта женщина воровка?
— Нет, я считаю, что у нее пересажен мозг. Это заставило меня сесть в постели и всерьез задуматься. Интуитивно я почувствовал, что он прав.
— Почему ты так говоришь?
— Я видел нечто подобное в документальном фильме. Когда нанимали людей в отряды киборгов, мозг забирали, а тела наемников сохраняли в специальной камере в стасисе до конца срока службы. Если солдат хотел служить бессрочно, он мог продать свое тело на запасные части. Но случился большой скандал. У некоторых срок службы закончился, либо они хотели продать свое тело, но тут-то выяснилось: тела уже проданы криотехниками на черном рынке. Наш недавний разговор о киборгах заставил меня вспомнить эту историю, и я понял, каким образом Тамара может числиться на службе на расстоянии светового года отсюда — и в то же время находиться здесь.
— Ты считаешь, что кто-то украл ее тело?
— Я подумал: а захочет ли вообще кто-нибудь красть такие бесполезные кости. Нет, вероятно, Тамара де ла Гарса сама записалась на службу, а тело продала. И теперь какая-то женщина воспользовалась им.
Я вспомнил прекрасную рыжеволосую девушку во сне Тамары, такую непохожую на тощее черноволосое существо, которое спит сейчас на моем диване, и сообразил, что пересадка мозга, пожалуй, может объяснить, почему во сне Тамара видит себя совершенно другой. Вспомнил, как неловко она пыталась взять стакан воды во время ужина — явный признак того, что ее мозг еще не приспособился к новому телу. И поэтому сказал:
— Может быть.
— Может быть? Как это — может быть? Это прекрасное решение всех наших вопросов. Если моя теория неверна, она должна стать верной!
— Нам слишком много заплатили. Она платит не столько за лечение, сколько за молчание. Если она спасается от тех, кто пересадил ей мозг, сами наши вопросы могут быть опасными для нее.
— Ты раньше не говорил мне, что она в опасности, — заметил Флако.
В гостиной Тамара зашевелилась во сне и застонала.
— Я и сам раньше так не думал.
* * *
Долгое время я лежал в постели, размышляя. Если у этой женщины пересадка мозга произведена недавно, это объясняет, почему у нее не повысился уровень антител, когда ей вырвали руку: все еще действуют подавители этого ряда клеточной структуры. Но я не был уверен, верно ли мое предположение. Любой работающий в рамках закона хирург использовал бы антимозин С, ингибитор, который останавливает производство клеток, атакующих трансплантированные органы. Но уровень антител в крови Тамары был вообще чрезвычайно низок по всему спектру возможного действия; это означает, что ей давали один из наиболее распространенных ингибиторов АВ. В инъекции, которую сделал ей я, содержались тимозины, стимулирующие рост всех клеток Т, включая атакующие. И если уровень тимозинов в ее крови станет достаточно высок, они смогут подавить действие ингибиторов АВ. Возможен вариант: пересаженный мозг не установил полного контакта с телом, и эти клетки будут с ним обращаться, как с посторонним телом, постепенно уничтожая его. От этих мыслей у меня заболел живот.
Я пошел в гостиную взглянуть на спящую. Она казалась тенью, упавшей на диван. С помощью моих глаз, улавливающих инфракрасные лучи, по платиновому свечению ее тела я видел, что у нее высокая температура. Это один из первых признаков реакции отторжения; но это также может быть признаком обычной инфекции, так что тут легко ошибиться. Вдобавок гормоны, которые я ей дал, ускоряют метаболизм, что тоже приводит к повышению температуры. Она уже жаловалась на головную боль, но, пока она не пожалуется на судороги, онемение или потерю чувствительности тела, я не могу быть уверен, что она в опасности. Все осложняется еще и тем обстоятельством, что при соответствующих условиях она просто потеряет сознание и умрет без всякого предупреждения. Все эти «если» закружились у меня в голове. Влажной салфеткой я смочил ей лицо. Проснувшись, она посмотрела на меня. Первыми ее словами были:
— Заряди пистолет… — Потом ее взгляд прояснился. — Кристалл у вас? — Я достал кристалл из кармана и показал ей. Она протянула руку и погладила его, потом улыбнулась и снова уснула.
Всю ночь я смачивал ей лоб и держал за руку. Странно, но мне снова хотелось поцеловать ее. Вначале я улыбнулся этой мысли. Но ночь продолжалась, я массировал ей голову и плечи, и желание возвращалось. Хотелось спрятать ее в объятиях. Вскоре это чувство стало непреодолимым, и я понял, что от недостатка сна у меня кружится голова.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68