– Ну же, слушайте, что вам говорит данн! – неожиданно пришел на помощь Собеседник. – Вам было даровано знамение свыше – неужели вы не примете его? Шевелитесь, шевелитесь! Победа предсказана! Не упустите ее!Эти неуклюжие, не согласующиеся друг с другом фразы тем не менее возымели свое действие. Солдаты прислушались к приказам данна и занялись каждый своим делом.– Я не знаю, как долго тебе удастся это, – злобно прошептал Охтанг на ухо Угеролу, когда подвернулась свободная минутка, – не знаю; но до тех пор ты жив. Иначе отправишься вслед за своим хозяином. И придумай байку поубедительней – Богам Богово, а нам следует разобраться с этими проклятыми северянами./смещение – рождение нового солнца/Хумины взломали дверь неожиданно быстро.Интересно, как они смогли пронести сюда такой мощный таран? – отстранение подумал Бешеный. Впрочем, раньше или позже – это должно было случиться.…Сначала они дрались в дверном проеме, дрались непозволительно, роскошно долго, и Мабор мысленно благодарил всех этих пустоголовых хуминов, не догадавшихся взять с собой ни арбалета, ни лука, ни пращи. Потом в зал ввалились те, кто догадался. К этому времени Кэйос приволок невесть откуда большие, в человеческий рост щиты, но все равно стрелы находили себе поживу. Иначе и быть не могло.Где-то за стеной всполошенно ржали кони. Это отвлекало, хотя раньше подобного Мабор за собой не замечал. Однако гляди ж ты…Подоспела гарнизонная подмога. Позади послышались знакомые голоса, солдаты ободрились. В этот-то момент хумины и бросились в атаку. Подловили. Смяли заслон из щитоносцев, поперли вперед – едва удалось сдержать, хотя потери понесли неоправданно большие. Бешеный злился на себя за то, что не догадался об атаке раньше, и в то же время помнил: нужно сохранять голову трезвой. Иначе долго не прожить.Подкрепление позволило пойти в контратаку, которая отбросила хуминов чуток назад. Отхлынули, перегруппировались, застыли в передыхе.– О, и ты здесь!… – радостно воскликнул Умник. И в тот же момент осел на пол с застрявшей в горле стрелой.Еще несколько раз атаковали те и другие, но снова и снова возвращались на исходные позиции. Было ясно, что солдат в башне больше, чем напавших хуминов, и рано или поздно все решится в пользу Северо-Западной. И вот эта мысль никак не давала Мабору покоя. Как только представилась возможность, он перебрался поближе к Трехпалому и высказал ему свои соображения. Десятник миг поразмышлял, потом кивнул:– Нужно сообщить Хранителю Лумвэю. Эй, парень!Подбежал Кэйос, пригибаясь, чтобы не задело шальной стрелой. Выслушал Шеленгмаха, кивнул и помчался к лестнице.Защитники выдержали еще несколько атак, когда хумины неожиданно прекратили наступление, оттянулись назад, к дверному проему, и замерли там. В это время примчался Кэйос. Он упал на колени рядом с Мабором и десятником, просипел:– Это была ловушка, обманка! Они штурмуют стены! Велено всем, кого только можно, – туда. Положение очень тяжелое… Вроде всё. – Паренек устало вздохнул.– Так, – принял решение Трехпалый. – Сейчас выясним, кто остается. Как думаешь, Мабор?– Думаю, тех, кто неопытней, надо б на стены, – пробурчал тот. – Этих сдержать теперь особой сноровки не нужно.– Хорошо, бери десятку и иди, будешь за главного, – велел Шеленгмах.– Но…– И никаких «но»! Приказ есть приказ. Давай, давай, шевелись!В это время хумины ринулись в очередную атаку, предварительно дав залп из луков. Бешеный в последнюю секунду успел прикрыть Трехпалого щитом – в обтянутое кожей дерево вонзилась стрела.– Рискуешь, – покачал головой десятник. – Могло ведь и в тебя.– Я так глупо не подохну, – отрезал Мабор. – Давай, держись! Что ж они так поперли-то, твари?!Ни о каком разделении сейчас не могло быть и речи. Вот схлынет эта волна, тогда…Но на сей раз хумины рубились по-серьезному. Солидно рубились. Такую атаку не сдержать, самое разумное, что можно было сделать, – дать ей пройти мимо и самой же захлебнуться; уступить дорогу. Но – некуда и некогда. Солдаты потихоньку начали сдавать позиции. Мабор видел: страх и растерянность, вызванные таким яростным напором, начинают брать верх у гарнизонных над всеми остальными чувствами.Шеленгмах тоже понял это. Он вскочил на лестницу, так чтобы его видели все, и закричал что-то такое о чести и победе, которая очень скоро наступит. Ну и, разумеется, о Богах.Бешеный заметил десяток-другой хуминских лучников, нацелившихся на Трехпалого. Если его снять – все, оборона будет подавлена, развалится, как прогнившая тележка, на которой возят руду. Безмолвно, дико изогнувшись в прыжке, Мабор сбил-таки этого говоруна. Позади с удвоенной яростью скрестились клинки – людей, как ни удивительно, вдохновили слова Трехпалого.А перед глазами Бешеного застыли чьи-то сапоги на грязных ступенях. Он поднял взгляд, откатываясь с удивленного десятника, увидел Кэна. Что-то не давало перевернуться на спину, но и на животе лежать не хотелось – Мабор так и замер на боку.– Привет от постельного клопа, братец! – насмешливо проговорил он. – Будешь у Ув-Дайгрэйса, передавай привет Умнику, да Трепачу, да остальным ребятам.Кэн посмотрел на Шеленгмаха:– Это конец.– Да, – сказал десятник. – Но он храбро сражался. И я думаю…– Я говорю о другом, – перебил его Клинок. – С севера подходит еще одно войско. Это конец.Он извлек из ножен заточенный до немыслимой остроты меч и спустился к сражающимся с тем пустым безразличием, за которым всегда таится смерть./смещение – сотни движущихся огоньков на горизонте/Отталкивали лестницы до остервенения, до ноющих мускулов и слезящихся от дыма глаз, а все равно кто-то закрепился. И звук хрипящих внизу труб, когда стало заметным явившееся ниоткуда, подобно призраку, войско, – этот звук казался злобной насмешкой над всем, что происходило на этой башне в последние дни. И над всем, чему так и не удалось «стать».Талигхилл с горечью подумал, как несправедливо это. Пережить столько всего, пережить… и все равно умирать, зная, что надежды нет ни для тебя, ни для тех, кто остался позади. Но даже в эти минуты он с неожиданно проснувшейся злостью отпихивал проклятые лестницы, а когда на этаже появились хумины, вытащил клинок и принялся за дело. Он очень сомневался, что попадет в край Ув-Дайгрэйса (к тому же Бог Войны лежит сейчас без сил на колокольне), но, как бы там ни было, лучшей смерти нельзя было и желать. Он погибнет с честью. Он…/смещение – в освещенное костром пространство вбегает бледный запыхавшийся человек/Звонарь был в смятении от всего случившегося. Настороженным взглядом он следил за привалившимся к парапету Богом.Северо-Западная вздрагивала в огнях и криках, везде сражались и умирали. Отсюда, с колокольни, можно было видеть, что то же самое творится в Северо-Восточной.Неожиданно Ув-Дайгрэйс пошевелился. Как будто услышал или почувствовал что-то очень важное. Звонарь подошел к нему, чтобы исполнить пожелание Бога, если таковое появится.– Я сам, – тихо сказал тот. И иронически хмыкнул: – Не нужно меня стеречь. Вряд ли кому-нибудь удастся навредить мне. – Напрягшись, Бог Войны встал и выглянул в бойницу. – Видишь? – спросил он у звонаря, показывая куда-то вдаль.Звонарь посмотрел: там двигались огни, много огней.– Хумины? – чувствуя разливающийся в груди холодок, прошептал он.– Ничего, ровным счетом ничего не зависит теперь от Богов, – пробормотал Ув-Дайгрэйс, глядя в темноту. Похоже, он даже не расслышал вопроса. – Ну вот, мы знатно повоевали, всколыхнув дырявую ткань реальности, а все равно последнее слово остается за людьми.– Это хумины?! – срываясь на крик, снова спросил звонарь.Бог Войны удивленно посмотрел на него:– Нет. Не хумины./смещение – сломанный в бою клинок/Когда Обхад опять пришел в себя, уже светало. Он лежал на носилках, брошенных на землю; вокруг валялись обломки камней. Руки и лоб оказались выпачканы в чем-то вязком. Пригляделся – кровь. Правда, ничего страшного, так – более-менее глубокие царапины.Неподалеку горел костер. Почему-то тысячника не придвинули к теплу, и теперь Обхада колотила мелкая дрожь. Приподнявшись на локтях, он огляделся: никого. Только, затухая, слабеет оранжевое пламя.Тысячник пополз к огню. С запозданием понял, что видит перед собой не обычный костер. Впрочем, какая разница? Погребальный так погребальный.Он добрался наконец до пламени и лег, лицом вверх – смотреть в потихоньку светлеющее небо. Судя по всему, день обещал быть ясным, погожим.Проснулись и застрекотали в траве кузнечики, зашуршала ящерка. Обхад лежал и ждал неизвестно кого и чего. А может, просто лежал. В последнее время ему редко удавалось поглядеть в небо. А вот в детстве любил. Жевал горьковатые травинки, наблюдал за птицами, отгадывал, каким зверем прикидывается облако. Мечтал. О долге, о чести, о подвиге. О глупости всякой. Жить вот только недавно научился, только недавно понял, что и долг, и честь – всего лишь неотъемлемая часть остальной жизни: без них – никак, но и с ними одними долго не протянешь.Ветер переменился, в сторону тысячника потянуло едким дымом. Он привстал, чтобы отползти, и заметил идущих к нему людей.– Ну что там? – спросил жадно, стоило им приблизиться. Ха-Кынг присел рядом:– Прости, что оставили тебя. Но отца убило камнем, мы прощались; а потом необходима была наша помощь в Крина. Хумины отступили.– А теперь рассказывай по порядку, – велел Обхад.И все то время, пока его укладывали на носилки и несли к поселку, тысячник слушал.…Когда хумины прорвались по подземным коридорам, большая часть защитников башен оттянулась к нижним ярусам. Но это был лишь отвлекающий маневр со стороны южан. На самом-то деле они готовились к штурму Северных снаружи. Чем и занялись, как только решили, что времени прошло достаточно и гарнизоны отвлеклись на нижние этажи.По приставным лестницам им удалось проникнуть в Северные. Но в это время обе стороны увидели неизвестное войско, которое спешным порядком двигалось к ущелью с севера. Хумины раньше, ашэдгунцы – позднее поняли, что это пришла подмога из Гардгэна; Армахог сумел собрать войско и рискнул атаковать Крина вопреки прежним планам.Некоторое время южане еще держались, но потом поддались панике (не последнюю роль в этом сыграло и развоплощение Берегущего). Тем отрядам, что проникли в Северные по коридорам, наступали на пятки воины Армахога, посланные им в тоннели. Хуминов на нижних этажах легко перебили и вплотную занялись штурмующими. Сбросив южан с лестниц, ашэдгунцы сами же и воспользовались ими, чтобы оказаться в ущелье. Зажатые с трех сторон, хумины пытались бежать. Но вовремя подоспевшие с юга горцы заперли врага в Крина; спастись удалось немногим. Хуминдар теперь ничем не мог угрожать своему северному соседу.– Как-то даже не верится, что все это правда, – заметил Обхад, когда Ха-Кынг закончил свой рассказ. – Просто невероятно!– Гораздо более невероятно то, что ты выжил, – хмыкнул ятру. – Предпочитаешь, чтобы тебя отдали твоим соплеменникам, или будешь долечиваться у нас?– Уж отдайте, пожалуйста, – слабо улыбнулся тысячник. – Небось волноваться будут.– Хорошо. Я пошлю людей, они предупредят Пресветлого, – пообещал горец.– Погоди, – остановил его Обхад. Он наконец-таки решился. – Скажи, это ты тот самый Ха-Кынг, который лет этак двадцать пять назад смеялся над одним солдатиком из гарнизона? Он пришел сюда в полнолуние и… ну…– Боюсь, что нет. – пожал плечами ятру. – Извини. Я родился и долгое время жил на южной стороне, за Анг-Силибом. И сюда перебрался около десяти лет назад. А что?– Да нет, ничего. – Тысячник улыбнулся. – Так, вспомнилось./смещение – блеск росы на замшелых камнях башенной стены: хрустально-алые капли/До рассвета Талигхилл дремал, сидя у захваченной катапульты и укрывшись плащом. Рядом бдел неусыпный Храррип.Солнце наконец подползло к небу и выдвинулось из-за горизонта алым краешком. Сквозь дрему Пресветлый услышал, как кто-то подошел к ним. Насторожился, а потом успокоился телохранитель.– Вставайте, пора, – сказали сверху. Он неохотно разлепил веки и с недоверием уставился на знакомую фигуру.– Пожалуй, я покину вас, правитель, – сообщил Ув-Дайгрэйс. – В ближайшее время храму придется подыскивать себе нового верховного жреца.Талигхилл непонимающе кивнул.– Не знаю, скажут ли вам это, – продолжал Бог Войны, – но сегодня ночью вы вели себя очень смело. Хотя лично я, будь у меня на то желание, как следует надрал бы вам уши.Пресветлый поперхнулся и удивленно посмотрел на Ув-Дайгрэйса.– Нет, вам не послышалось, – подтвердил тот. – Надрал бы уши. Вы вели себя великолепно – как воин, но совершенно бездумно как правитель. Да, разумеется, если бы вы не спустились вниз, показывая тем самым пример для подражания, битва могла бы пойти по-другому. Вы переломили ход сражения. Однако же при этом рисковали своей жизнью, а она уже давно не принадлежит вам, Пресветлый. Она принадлежит Ашэдгуну, и на будущее уж озаботьтесь тем, чтобы не обворовывать собственный народ.– Спасибо, – невпопад сказал Талигхилл.– Не за что, – покачав головой, ответил Ув-Дайгрэйс. – Я же все-таки Бог, защищать своих верующих – моя прямая обязанность.– Ну, я – то не верующий, – с горечью произнес правитель. – Скажите, Тиелиг… то есть…– Можете звать меня этим именем, если вам так проще, – пожалплечами Бог Войны. – В конце концов, какая разница? Если вам угодно бежать от действительности – на здоровье. Что же касается всего остального… Да, вы не верующий. И по-видимому, никогда им не станете. Мы, Боги, не подходим вам, правитель, мы недостаточно человечны по вашим меркам. – Он развел руками: – Увы, что поделать? Но я защищал Ашэдгун, а не лично вас, так что не переживайте – все в порядке. Вы почти ничего не должны мне. Разве что… Уничтожьте махтас.– Но почему?Губы Бога Войны скривила ироническая усмешка.– Там, где верующий говорит «да», атеист восклицает «почему»! Рафаал-Мон не просто нанес серьезный ущерб вашей казне, что в преддверии войны могло роковым образом отразиться на ходе всей кампании, Игрок еще и подсунул вам игру Богов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67