– А что ребята? – с плохо скрытой тоской спросил Трепач.– Прости, ты не мог бы помочь? – вмешался в их разговор… э-э-э… ну да, Кэйос. Паренек, который находится под протекцией «самого Кэна».– В чем дело? – недружелюбно проворчал Мабор.– Там… нужно помочь перенести. – Пацан не отвел взгляда и держался молодцом. Хотя, по всем правилам, ему следовало бы стушеваться и свалить подальше. – Умер человек. Все остальные заняты, а я сам не смогу дотащить.– Ладно, – согласился Бешеный. – Подожди тут, я сейчас вернусь, – бросил он Трепачу. И отправился вслед за пацаном.Мертвяк лежал в компании нескольких живых людей, внешне ничем от них не отличаясь. Все были одинаково бледны; глаза трех – закрыты, один бредил. Он ухватил Мабора за руку и все шептал что-то сорванным от долгого крика голосом; что – не разобрать. Бешеный осторожно высвободился и взял мертвяка под мышки. Кэйос с противоположной стороны приподнял ноги, и они поволокли труп из лазарета в морг.Морг располагался двумя этажами выше, в комнате, примыкающей ко внешней стене башни. Дважды в сутки тела предавались огню, чтобы исключить возможность распространения всякой заразы. Бешеный с пацаном уложили труп рядом с другими и отправились обратно в лазарет.– Ты что же, – спросил «счастливчик», пока они спускались, – решил переучиться в лекаря? Пацан покачал головой:– Не-а, просто здесь нужны были помощники. Я, конечно, понимаю, что намного почетнее воевать, но Кэн попросил. Да и пользы сейчас от меня здесь побольше. Все равно схваток пока не будет, а стреляю я плохо. Мало тренировался.– Ага, а врачевать можно без тренировок – так, что ли– Так я же не врачую, – возразил Кэйос. – Помогаю, чем могу. То да се принести, больного помыть, трупы вон… Только трупы в одиночку носить не получается – тяжело.– Ясное дело! – хмыкнул Бешеный. – Ты, слышь, за Трепачом-то присматривай, лады? Наш человек. Паренек не понял:– Кто такой Трепач?– Пойдем, покажу.Он подвел Кэйоса к койке «счастливчика»:– Слышь, Трепач, я тут тебе вроде как персонального лекаря раздобыл. По знакомству… Эй, Трепач, ты что же, уснул, а?.. Трепач, хорош прикидываться! Тут человек тебя ждет, познакомиться…Паренек проворно потянулся к шее больного, приложил пальцы; подождал.– Все.– Что значит все? – осторожно спросил Мабор, хотя уже понял, что произошло.– Он умер, – объяснил Кэйос. – Помоги отнести, пожалуйста. А то мне одному…– Знаю, – отмахнулся Бешеный. – Знаю…Он присел на краешек койки и посмотрел на лицо Трепача-вытянувшееся, бледное. Прости, что без почета, старина. Передавай привет Ув-Дайгрэйсу, когда свидишься.– Ну, понесли, что ли?Мабор перехватил тело так, чтобы не задеть Трепачеву рану, словно боялся, что тем самым сделает «счастливчику» больно; Кэйос взялся за ноги – поволокли./смещение – солнечные круги расходятся от упавшего в центр камешка тьмы/Было очень больно. Воняло овцами.Он пошевелился, только сейчас догадавшись, что он – Обхад. Тысячник ашэдгунского войска.Не выполнивший возложенной на него важнейшей миссии.Сколько прошло времени? Час? Сутки? Неделя? Может быть, люди уже умирают, исключительно по его вине.Во рту скопилась горечь. Обхад, морщась, сглотнул и попытался подняться.Он лежал в шатре. В жаровне горел огонь, снаружи не доносилось ни звука. Тысячник сел, пошатываясь и глядя по сторонам. Некоторое время он искал глазами свою дорожную сумку: там инструкции, там коды. Потом понял, что знает это все наизусть, учил ведь от нечего делать.Значит, о сумке можно не беспокоиться. Надо – в путь.Обхад встал на ноги и замер, привыкая к позабытым ощущениям. Упал. Снова поднялся.Когда рухнул во второй раз, решил, что на такую ерунду попросту нет времени. Пополз.– Далеко собрался? – спросили сверху. – Ты что же, хочешь себя угробить, человек Пресветлого? Он отрицательно помотал головой:– Надо. Как давно я здесь лежу?– Три дня.– Сколько?! – захлебнулся тысячник. – Три дня?!– Три дня, – подтвердил ятру. – Так что не торопись к своим Богам.Его перевернули и уложили обратно. Обхад ругался и делал попытки вырваться, но они выглядели смешно, как у трехмесячного младенца.– Не торопись, – повторил горец, седой и высохший, словно мертвый скорпион. – Тебе необходим покой.– Отдохну в краю Ув-Дайгрэйса, – отмахнулся тысячник. – Мне нужно на Коронованный. Я же объяснял. – Он в муке возвел глаза к небесам… к полотнищу шатра над головой.Горец был непреклонен:– Покой. Все твои вещи в целости и сохранности, кони – тоже. Так что не волнуйся. На-ка, выпей.Ему влили в горло горячую жидкость. Обхад попытался сделать вид, что пьет, а на самом деле придержал варево, чтобы потом выплюнуть: скорее всего, давали снотворное. Но ятру оказался наблюдательным. Он заставил-таки тысячника проглотить все до капли и лишь потом ушел.К удивлению Обхада, спать ему не хотелось. То есть… хотелось, но не сильно. Можно было терпеть. Главное – не лежать без движений.Но и переть напролом не имело смысла. Тысячник выждал. Нужно было убедиться, что горец ушел.Наконец Обхад уверился в этом и опять пополз к выходу. На сей раз ятру не являлся.Оказавшись рядом с опущенным клапаном шатра, тысячник замер и, затаив дыхание, вслушался в окружающие звуки. Поселок накрыла тишина, неестественно мягкая и безжизненная. Казалось, кроме Обхада и лечившего его горца, никого больше нет. Вообще. Даже и горца нет – пропал.Сонно фыркнул в ночи конь. Ну что же, именно это и требуется: скакун. Потому что на своих двоих (вернее, четырех) тысячник далеко не уползет.Все остальное – почему в поселке тихо, почему так долго ему позволили пролежать без чувств, кто такой Джулах и куда он подевался вместе с Обделенным, – все это можно будет узнать после того, как долг окажется выполненным. А можно будет и не узнавать…Обхад подполз к стреноженному животному, понимая, в каком опасном положении находится. В прямом смысле слова. Затоптать его сейчас, испугайся животное, будет проще простого. Тысячник вознес краткую молитву Ув-Дайгрэйсу, а также всем остальным Богам, которых помнил. Конь фыркнул. Обхад осторожно поднялся, напрягая непослушное тело, втянул себя на спину неоседланного животного и пустил того вперед.Он же стреноженный!Удар о землю, рядом с головой опускается копыто – еще бы чуть-чуть, и все. Дурак.Сзади неслышно подошел горец. Отвел в сторонку коня, затем вернулся к тысячнику и поволок его обратно в шатер Где-то на полпути Обхад заснул./смещение – тонешь, зеленоватая поверхность отдаляется и отдаляется, и солнечные зайчики тускнеют/Воняло овцами. По-прежнему.– Вечером, – сказал кому-то давешний горец-лекарь. – И сразу же пополз.– Нужно было объяснить, – ответил Ха-Кынг.– Тогда б он еще сильнее заволновался. Мог и не дожить.– Что?.. – прохрипел пересохшим горлом Обхад. Слова выходили сморщенные и пустые, как шкурка полинявшего богомола. – Что происходит?В поле зрения возникло лицо вождя ятру.– Вы ошиблись. Анг-Силиб ведь не единственное место, пригодное для того, чтобы перейти через горы. Южане нашли другое. Это не такой удобный путь, но там было мало людей, способных встать на пути у хуминов. Нам сообщили, но слишком поздно. Мы ходили, чтобы помочь. Мы опоздали.– И вернулись сюда, – обвиняющим тоном произнес тысячник.– Что толку умирать без пользы? – безразлично сказал Ха-Кынг. – Все равно что броситься с Коронованного вниз: ни славы, ни чести.– Куда делись этот ваш Обделенный с Джулахом?– Сбежали, – все так же буднично сообщил ятру. – Мы нашли тебя слишком поздно. Но – хвала Богам – не настолько поздно, чтобы не вернуть к жизни.Обхад привстал, облокотясь на правую руку:– Мне нужно немедленно попасть на утес, слышишь?! Мне необходимо подать знак своим… Если еще не поздно.Ха-Кынг задумался. Тысячник понимал, что сам он сейчас не способен действовать, что находится полностью во власти горцев, и поэтому не торопил ятру с ответом.– Да, – сказал наконец вождь. – Мы поможем тебе.– Нет, – возразил лекарь. – Нет. Иначе он умрет. Слишком тяжелая рана, слишком сильный удар. Может быть, задето что-нибудь из важных центров. Нельзя.– Не умру, – отмахнулся Обхад. Ятру с неохотой согласился.– Может, и не умрешь. А может – умрешь. Зачем рисковать?– Скажи мне, что нужно сделать, – предложил Ха-Кынг. – Я сделаю.– Я должен убедиться, – покачал головой Обхад. – Я обязан быть там… Хотя бы сейчас.– Мы не позволим…– Отпусти его, – неожиданно сказал лекарь. – Ты же видишь, он не отступится от своего.– Но отец…– Отпусти, – повторил старый ятру. – Но, разумеется, не одного./смещение – негаснущий закат, сотворенный из горящих факелов; темные силуэты башен/– Дальше пойдешь сам, – сказал Джулах.– Хорошо, – кивнул Гук Нивил. Он с облегчением вздохнул, глядя на горы, откуда им таки удалось сбежать Напряжение, владевшее Нивилом с тех пор, как он «стал» Обделенным, потихоньку спадало.– Скажешь Собеседнику все, что я велел передать. И напомни: сегодня начнется. Они должны успеть. Если я рассчитал все правильно, знак уже подан. Нет – будет подан очень скоро. Поспеши. Этой или следующей ночью…Он оборвал себя и стал спускаться дальше, не снизойдя до того, чтобы попрощаться. Но Гук Нивил не смел даже думать об обиде. Он проводил Джулаха задумчивым взглядом, а потом поспешил к лагерю хуминов.Брэд Охтанг будет несказанно рад. ДЕНЬ ТРИНАДЦАТЫЙ Мугид объявил о том, что на сегодня все. Привычные к повествовательному произволу, когда действие прерывалось – на самом интересном, разбившись на группки и обсуждая, «что же будет дальше», мы отправились ублажать позывы плоти. Господа внимающие настолько увлеклись своими версиями, что, вероятно, не заметили бы и лягушку в собственной тарелке А уж тем более – Нулкэра, стягивающего со стола фрукты и сующего их в карманы. Чем я и воспользовался.Потом, не дожидаясь, пока все разойдутся, я встал и, бросив фразу об усталости и сонливости, ушел. Нужно было хоть немного поспать, хотя бы пару часов.Но выспаться мне не удалось. Через некоторое время в дверь осторожно постучали.– Нулкэр, с вами все в порядке? – Это «академик».Я поднялся с постели, сонным голосом сообщил, что да, все в порядке, и вообще, чего это неймется господину Чрагэну на ночь глядя. Что? Перевод? Какой перевод? А-а, перевод… Да, еще не закончил. Спокойной ночи. Всех благ… Уф, достал!Затем пришла Карна. Я натянуто улыбнулся, сказал, что чувствую себя хорошо, вот только… Она кивнула и пожелала мне хороших снов. Я смотрел, как она удаляется по коридору, и чувствовал себя самым глупым и несчастным человеком на свете. Но – закрыл дверь и уселся на кровать. Пришла пора уходить.Вещи я специально не собирал, чтобы случайный слуга, забредший убрать в комнате, не проникся ненужными подозрениями. «Господин Мугид, господину Нулкэру, кажется, нездоровится. В психическом плане. Вот и вещи все сложены в сумку, словно паранойя у нашего постояльца. Боязнь преследования».Усмехнулся: ирония судьбы! Не так давно собирался прикинуться душевнобольным, а теперь – скрываю это!Из вещей, которые я не собирался уносить с собой, оставались «Феномен» и фолиант «академика». «Феномен» я положил в тумбочку – будут убирать, найдут. А вот что делать с фолиантом?Поколебавшись, я оставил на столе книжку Чрагэна и мой перевод к ней. Нужно было, конечно, отдать ему в руки, но тогда бы «академик» заподозрил неладное. Ничего, перевод он получит…Нет, все-таки поступать подобным образом нельзя.Я убрал книгу и листы с текстом со стола в тумбочку, написал записку… и только потом понял, что не знаю, в какой из комнат «Башни» живет господин Чрагэн. Ну что же, так даже лучше.К записке прибавилась еще одна.Когда я закончил с эпистолярным наследием, за окном снова разбушевался ветер; пошел мелкий дождь Великолепно! В такую ночь лучше спится.Оставив сумку с вещами, я выскользнул в коридор и бросил письмо в «почтовый ящик». Потом вернулся к себе, в последний раз обвел взглядом жилище, давшее мне приют на две недели, и вышел, выключив свет и плотно заперев дверь.Пришла пора сбрасывать маски и играть в открытую. Вот только у меня имелось несколько запасных козырей в рукаве, о чем, как я надеялся, не ведали ни мои коллеги внимающие, ни прислуга гостиницы, ни сам господин Мугид. Кстати, именно он и сдал мне, сам того не зная, одну из козырных карт. Вот эту… Первый этаж «Башни». Гобелен, закрепленный лишь сверху. Каменная плотно пригнанная дверь. Шпилька Карны у меня в кармане.Помнится, господин Мугид управился с этим замком проворно, без лишних проволочек. Значит, и у меня должно получиться.Ну-ка, ну-ка…Согласно законам жанра, шпилька вначале и слышать не хотела о том, чтобы двигаться. Потом, разумеется, поддалась, щелкнул старинный (или не очень?) замок, и полкозыря, сданных мне Мугидом, я разыграл.На сей раз дверь я закрыл как следует. И даже шпилькой провернул в скважине. Обратно возвращаться не собираюсь.Включенный фонарик спугнул уже знакомую мне мышь. Она порснула ко второй двери, а я побрел следом, приглядываясь и прицениваясь к своему очередному противнику.Двустворчатая, старинной работы. Здесь небось такие механизмы, с которыми шпилькой не справиться.И все-таки что-то убеждало меня в возможности выигрыша этой партии.В прошлый раз я толкал дверь плечом. Сейчас только рассмеялся: вот она, невнимательность.Взялся за массивную, холодную ручку, тускло блеснувшую в свете фонарика, – потянул.Древние Боги Ашэдгуна!Я ожидал чего угодно: от полной безрезультатности моих потуг до страшнючего скрежета, – чего угодно, только не масляной тишины, с которой открылась эта створка. Только не тишины.Потому что такая тишина была пострашнее скрежета и даже неудачи.Не знаю, как другие, а я боюсь темноты и неизвестности, уж так устроен. Темнота здесь имелась – с излишком, если так можно выразиться. Неизвестность… Ну, та неизвестность, которая была до сих пор, несла в себе нотку предсказуемости, с трудом открою двери, пойду по коридору, выйду где-то у Ханха, измазавшись в земле и изрядно напугав подземных червей – всего и делов-то! Эта же неизвестность была иной, раз дверь открылась бесшумно, значит, этой дорогой кто-то ходит, и ходит довольно часто.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67