— Уберите, тошнит, — попросила Валя. Ника согласился:
— Да, официоз с задушевинкой — это противно.
Переключился на либеральное «Ухо Москвы».
Там, как обычно, шла перебранка в прямом эфире с прозвонившимися радиослушателями.
«Я вижу, мадам, вы по-русски не понимаете, — гремел ведущий, легко заглушая лепет собеседницы. — У вас в ушах, очевидно, бананы. Гудбай. Следующий звонок». «Из Йошкар-Олы я, меня зовут Веней, — послышался ленивый, врастяжку голос. — Вот у меня такой вопрос к вам, мигрантам. Вы когда коренному населению долги думаете возвращать?»
Ведущий хищно рассмеялся. «Мигранты — это евреи, что ли? Здравствуйте, господин антисемит, давненько вас что-то в эфире не было». «Почему только евреи? И славяне тоже, — невозмутимо ответил житель Йошкар-Олы. — Пришли на нашу финно-угорскую землю, расплодились здесь, а исконному населению долги платить не желаете. В Америке вот у индейцев всякие льготы, в Австралии аборигенам тоже лафа, в Новой Зеландии маори вообще как сыр в масле катаются. А у нас? Тут ведь всё наше, финно-угорское, испокон веку. Даже „Москва“ — наше слово, не славянское. Мы вас, конечно, не гоним. Пришли — живите, но совесть-то надо иметь…»
Ника с удовольствием послушал бы, что ответит на этот вопрос ведущий, но Валя буркнула:
— Ну их, тягомотина.
Переключилась на безоблачное радио «Минимум». Бархатный голос с глубокой убеждённостью пропел: «Жить нужно только очень хорошо, выбирая то, что сердцу мило…» Песня была дурацкая, зато голос красивый, с медовой тягучестью. Однако Валя опять не дала послушать, «попсу» она принципиально отвергала. Нажала на кнопку — и была жестоко наказана за снобизм. «Радио Шарман», специализирующееся на уголовном фольклоре, хрипло, со слезой взвыло:
Мы к гробу подошли по одному,
Слезу рукой стирая неумело.
Свободен ты. Лишь Богу самому
Подсуден ты теперь. Прощай, брателло.
Свободен ты. Лишь Богу самому
Подсуден ты теперь. Про…
Компромисс нашёлся на волне «Вашего радио». Под песню о том, как в девичьих глазах наловить перламутровых рыбок и на базаре потом их по рублю продавать, Фандорин снова набрал Сашин номер.
Молчит!
Вышли из машины во дворе.
— Ширяла не вернулся. Свет не горит, — сообщила Валя, глядя на окно Рулета.
Ника тем временем разглядывал окна в доме напротив. Которые из них морозовские? Кажется, вон те.
Сердце так и сжалось.
— А у Саши горит! — охнул Николас. — Почему же она не берет трубку?!
— Спокойно, шеф. Сейчас разберёмся.
Валя первая направилась к подъезду. На секунду задержалась возле чёрного «мерседеса» — единственной иностранной машины в этом явно небогатом дворе.
— «Мерин»-то сильно юзаный, — с ходу определила Валентина. — Десятилеточка, как минимум.
Но Фандорину было не до того, он обогнал помощницу и первым вбежал в подъезд.
На звонки квартира ответила молчанием.
— Ломай, — бледнея, приказал Ника.
— Яволь!
Валя отошла к противоположной стене, скакнула вперёд, подпрыгнула и с визгом ударила ногой в дверь. Наличник треснул, створка покосилась, выскочив из короба. Фандоринская ассистентка чуть приподняла дверь и прислонила к стенке коридора.
— Силь ву пле, Николай Александрович. Николас замер на пороге, прислушался. Шум воды и ещё какой-то странный звук — будто тихонько поскуливает собака.
Обычная малогабаритная двушка: слева кухня, дальше по коридору две спальни, в конце — совмещённый санузел. Именно из ванной доносились и шум воды, и жалобный скулёж.
— За мной!
Пробежав коридором, Ника дёрнул дверь санузла (она оказалась незаперта) и замер.
Саша сидела в ванне, откинув голову назад, с зажмуренными глазами. На голове у неё были наушники, в мыльнице лежал плейер.
— «Иду в поход, два ангела вперёд. Один душу спасает, другой тело бережёт», — щенячьим голоском, перевирая мелодию, пела она.
— Ну вот, шеф, а вы стремались. В смысле, нервничали, — хихикнула Валя. — Только дверь зря разломали.
Саша приоткрыла один глаз, увидела в неосвещённом проёме две фигуры и пронзительно заверещала.
Николас шарахнулся в коридор.
— Саша, извините! — крикнул он, ещё не придя в себя. — Вы не брали трубку, и я, то есть мы, переполошились. Мало ли что. Вдруг этот наркоман к вам ворвался. Или, ну не знаю…
— Уф, как я напугалась! — облегчённо воскликнула Саша. — Сама виновата. Я, когда устану, всегда залезаю в ванну и музыку слушаю. Могу весь день так просидеть. Когда все дома, не получается — Антонина Васильевна ругается. А сейчас я же одна… Это вы меня извините. Надо было телефон с собой взять.
— Давай-давай, вылезай. На вот полотенце, — сказала Валя, на правах женщины оставшаяся в ванной. — Сейчас, шеф, мы быстренько.
Фандорин отошёл от ванной подальше, но голоса все равно доносились — главным образом, Валин, потому что Саша на вопросы отвечала тихо, не разобрать.
— Э-э, солнышко, педикюр надо делать, стыдно — взрослая уже… Сиськи-то ещё растут, что ли? Нет? С этим работать надо. Плоскогорье какое-то, подмосковная Швейцария. У меня раньше тоже ничего не было, а теперь, погляди, Казбек с Эльбрусом. Ты пощупай, пощупай. Ничего, вот найдём рукопись, баблом разживёшься, я тебе хорошую клинику подскажу…
Чтобы не подслушивать интимности, Николас перебрался в комнату — ту, что побольше.
Жили Морозовы, прямо сказать, небогато. Судя по мебели, двадцатиметровое помещение служило одновременно гостиной, кабинетом и родительской спальней. Все стены сплошь заняты книгами, лишь посередине один-единственный просвет, и там висит картина в раме: копия с хрестоматийного портрета Достоевского.
Но распознавались и приметы недавно свалившегося достатка — новёхонький телевизор, раскрытый ноутбук с ещё не содранными цветными наклейками.
Несколько минут Ника простоял, разглядывая картину кисти художника Перова.
Странно. Почему кажется, что энергетический центр полотна не в задумчивом лице писателя, а в спокойных, крепко сцепленных руках? И как жуток этот чёрный, зловещий фон! В нем явная угроза. Будто в любой миг чернота может сомкнуться, и вместо Федора Михайловича получится непроницаемый «Чёрный квадрат».
Ну, а потом в комнату вошли девушки, и разгадывание ребуса продолжилось.
— Нет, ни про вокзал, ни про банк папа ничего не говорил… 100? Не знаю… Посчитать? Не знаю…
Саша сидела на кровати в линялом халатике, с обмотанными полотенцем волосами и ужасно старалась хоть чем-то помочь, но проку от неё не было никакого — во всяком случае, так казалось вначале.
Через час безрезультатного мозгового штурма, когда у Ники задымилась голова, он выудил из бумажника заветный дублон и тоскливо уставился на сдвоенный профиль венценосных супругов. Фальшивое золото скучно поблёскивало на ладони, помогать дедукции не желало.
Саша Морозова, наверное, уже в десятый раз повторила:
— Это обязательно что-нибудь про Федора Михайловича. Папа ничем другим не интересовался. Про Федора Михайловича знает всё-превсё, а про остальное почти ничего. Я иногда прямо удивлялась. Он даже Филиппа Киркорова не знает, представляете? Один раз увидел по телевизору, случайно, и говорит: «Ой, смотрите, какой смешной! Зовут как меня — Филиппом. Кстати, чем-то на Настасью Филипповну похож». Это из романа «Идиот», — сочла нужным пояснить Саша.
— Знаем, кино смотрели, — с достоинством ответила Валя.
Глядя на монету, Ника задумчиво повторил — в сотый раз:
— «Посчитай его». Кого? Или что? — И вдруг вздрогнул. — Вы говорите, это непременно связано с Достоевским? Так, может, не «его», а «Его», в смысле, писателя? Но как можно его посчитать?
Валентина пожала плечами:
— Хренотень какая-то. То есть, нонсенс. Ну Федор. Ну Михайлович. Ну Достоевский. Чего тут считать-то?
Ладонь, на которой лежал дублон, словно щекотнуло.
— Валюта, ты — гений! — воскликнул Ника и быстро написал на листке:
ФЕДОР(5) + МИХАЙЛОВИЧ(10) + ДОСТОЕВСКИЙ (11) = 26
— Если посчитать количество букв в имени писателя, получается 26. То есть, сначала 100, потом 26.
— Ну и фигли? То есть, что вы хотите этим сказать? — Валя посмотрела на листок, на Фандорина. — Кстати, шеф, почему слово «гений» не имеет женского рода?
Ника отмахнулся.
— Сто, потом двадцать шесть. Сто, двадцать шесть… Хм… Раз сначала идут цифры, то и потом должны быть тоже числительные. Что там было дальше? Валя, прочти по записям.
— Да я наизусть помню. Попросил голову отстегнуть. Выдрал из подушки зубами пёрышко. Потом долго шевелил пальцами. Сказал: «И наконец вот так!» Откусил пуговицу и выплюнул. Дальше принялся на Сашку облизываться и матом запустил. Цитировать?
— Не надо. Это было уже после того, как он сказал: «А уже всё».
Николас вертел монету, пытаясь ухватить ускользающую мысль.
Его взгляд упал на портрет.
— Перо! — закричал магистр так, что девушки дёрнулись. — Портрет Перова! Морозов шевелил пальцами… И на портрете пальцы! Их надо сосчитать? Но зачем? Сколько у человека может быть пальцев?
Он подошёл к картине, стал считать — тут его ждал сюрприз. Пальцев оказалось не десять, а девять. Один был не виден!
— Девятка, девятка! — Николас оглянулся на девушек, которые тоже смотрели на картину, прижавшись к нему с двух сторон. — 100-26-9. И ещё какая-то пуговица… Вот, есть пуговица! — Он ткнул в сиротливую пуговицу на сюртуке угрюмого классика. — Причём всего одна, а это необычно! Наверняка её и имел в виду Морозов. Последнее звено — 1. Таким образом, мы имеем семизначное число 1002691.
— А что это такое? — спросила Саша, глядевшая на него во все глаза.
— Не знаю. Из семи цифр, например, состоят московские телефонные номера.
Помощница вынула из кармана мобильник.
— Звоним?
— Ни в коем случае. Валя, твой карманный компьютер при тебе?
— Само собой.
Валя уже поняла сама.
— Сейчас сделаем, шеф. Вы вот меня ругаете, что я ворованные базы данных покупаю, а они нам сейчас ого-го как пригодятся. У меня на жёстком диске и МГТС, и все операторы мобильников имеются… Сейчас загружусь.
Она достала чудо техники, крошечный компьютер, с которым никогда не расставалась, и всего через минуту доложила:
— Есть 100-26-91! Только это родильное отделение. Вот, сами посмотрите. Звонить?
Николас сник. Неужели он ошибся и это не телефонный номер, а что-то совсем другое? Или ошибочен сам метод?
Пока Валя проверяла номер (он действительно принадлежал роддому), Фандорин уныло смотрел на фальшивый дублон. А что если ребус тоже фальшивый и Морозов просто над ними поиздевался? Поднял глаза на портрет. К раме была прикреплена медная табличка:
«В.Г. Перовъ. Портретъ Ф. М.Достоевскаго».
— Так-так-так, — быстро пробормотал Николас. — Бумагу!
Написал: «Федоръ(6) + Михайловичъ (11) + Достоевскiй(11) = 28».
— Не 26, а 28!
— Что? — в один голос спросили девушки.
— Получается 100-28-91. Валя, смотри по базе! Помощница пощёлкала-пощёлкала и доложила:
— Домашний номер. Мужик какой-то. Лузгаев Вениамин Павлович. Фамилия редкая. Давайте, шеф, я его на поиск задам. Вдруг что-нибудь выловим?
Она подсоединилась через мобильник к Интернету.
— Нету. Ни одного Лузгаева. Есть «лузгае», это по-белорусски, что ли. Вот:
«Савка лузгае семочки i сплъовуе ix прямо на сомбреро сеньйора, шо сидить попереду».
— Попробуй поискать на телефонный номер, — велел Фандорин.
Валя набрала в строке «поиск» 100-28-91.
Экранчик мигнул и выкинул сайт частных объявлений.
С замиранием сердца Фандорин прочёл:
Покупаю старые документы, письма, конверты, автографы известных людей. Гарантирую достойную оплату. VPLuzs@abrkd.com Тел. 100-28-91.
Вениамин Павлович.
7. ФИЛОСОФ-МЕРКАНТИЛИСТ

— Yes!!! — взвизгнула Валя. — Вениамин Павлович! Лузгаев! Это он!
— Автографы покупает! — присоединилась к ликованию Саша. — Николай Александрович, вы такой умный! Как же мне повезло, что вы меня сшибли! Можно я вас поцелую?
— И я, — немедленно взревновала Валентина. Николас был расцелован в обе щеки: в левую робко, но нежно; в правую громко и влажно.
Труднее всего было сохранить невозмутимость — мол, ничего особенного, элементарно, Ватсон. Честно говоря, Фандорин до самого конца сомневался, будет ли из его дедукции толк.
Но результат не вызывал сомнений. Доктор филологических наук в своей дурацкой шараде закодировал телефон коллекционера автографов.
— Что и требовалось доказать, — снисходительно резюмировал Ника. — Остальную часть рукописи мы, кажется, нашли. Она находится у некоего господина Лузгаева, Вениамина Павловича. Мы немедленно с ним свяжемся. Что же касается первой части… — Он подошёл к окну, выглянул во двор. Окно Рулета по-прежнему было тёмным. — Дадим наркоману ещё сутки. Если за это время не появится, пишем заявление в милицию. Пусть ищут.
— Может, лучше подождать с этим Лузгаевым до завтра? — спросила Саша. — Узнали бы сначала, что он за человек, где живёт и вообще… Вдруг мы позвоним, а он скажет: знать ничего не знаю ни про какую рукопись.
Ника и Валя переглянулись.
— Нет, у меня до завтра терпения не хватит, — честно признался Николас. — Рискнём. Все равно теперь он от нас никуда не денется.
Для звонка незнакомому человеку было немного поздновато, десять вечера, но Николас все же набрал столь трудно давшиеся семь цифр.
Трубку сняли почти сразу же.
— Вениамин Павлович?
Ника нажал кнопку громкой связи, чтобы девушки могли слышать разговор.
— Я.
— Меня зовут Николай Александрович, я от Филиппа Борисовича Морозова… Насчёт рукописи, — сразу пошёл ва-банк Фандорин.
Пауза.
— Хотите привезти остальное? — спросил Лузгаев.
Ника показал пальцами букву V, а девушки изобразили целую пантомиму победы: Валя исполнила что-то вроде ламбады, Саша перекрестилась и, не удержавшись в рамках благочестия, подпрыгнула.
— Именно об этом я и уполномочен с вами поговорить, — солидным тоном сказал Николас. — Я понимаю, время позднее, но не хотелось бы откладывать. Я на машине, могу к вам подъехать. Много времени это не займёт, пробки уже рассосались.
На том конце вздохнули.
— Может, лучше завтра? Видите ли, у меня кое-какие планы на вечер…
Судя по интонации, по этому «видите ли» Лузгаев был человек интеллигентный, это радовало.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33