Мне нужен якорь, Адо, но я…
– Так позволь помочь тебе. Я ведь сказал, что помогу, и говорил это серьезно.
Со смехом кинулась она ему в объятия и прижалась к нему. Годы и годы спустя он с горечью говорил себе, что она его предупреждала.
Но он не винил себя – да и кто бы стал? – за то, что не обратил внимания на ее предупреждение. Ведь он был так счастлив, и каждый день этой новой жизни делался теплым, золотым и сладким, как вызревший на солнце фрукт, и уже не имело значения, что зимние бури бушевали и завывали вокруг лагеря. Этим же вечером он перенес вещи в палатку Лаллац4рьг и узнал, что среди Народа этот простой поступок означает свадьбу. Вечером устроили пир, играла музыка, а когда Адерин и Далландра сбежали с праздника, они обнаружили, что кто-то перенес палатку вместе со всеми вещами на полмили от лагеря, дабы обеспечить им полное уединение. Далландра разожгла огонь, Адерин зашнуровал вход в палатку. Они остались вдвоем, и Адерин не знал, что сказать, поэтому начал раскладывать вещи. Он передвигал их с места на место, складывал стопкой и снова разбирал, словно это имело какое-то значение, а Далландра сидела на одеялах и наблюдала за ним. Когда он не мог больше делать вид, что занят полезным делом, Адерин подошел и сел рядом, глядя в пол.
– Ну… хм… я не знаю, – проговорил он. – Теперь я должен сказать, как сильно люблю тебя?
Он услышал ее смех, потом что-то зашуршало, и Адерин увидел, что она расплетает свои косы. Ее узкое лицо буквально утонуло в потоке густых серебристых волос, ниспадавших до талии. Он решился и провел по ним рукой. Далландра улыбнулась.
– Мы уже зашнуровали вход, – сказала она. – Никто не рискнет нас побеспокоить.
Адерин наклонился и поцеловал ее. На этот раз она прижалась к нему робко, но вместе с тем страстно, и это разожгло его желание…
Начиная с этого дня все стали относиться к нему так, словно он всю жизнь прожил среди Народа, и всегда был мужчиной Далландры; а она стала его женщиной так легко и естественно, что иногда ему казалось – его сердце просто разорвется от счастья. Он впервые познал, как это прекрасно – быть частью чьей-то жизни, не быть одиночкой. Даже Калондериэль принял это; правда, после самого короткого дня в году он оставил дружину банадара и переехал в другой алар. Адерин чувствовал тут свою вину и сказал об этом Галабериэлю.
– Не надо об этом беспокоиться, – ответил банадар. – Он передумает, когда его разбитое сердце излечится. В его возрасте исцеление происходит быстро.
Галабериэль оказя прав. Когда в первые теплые дни они сворачивали зимний лагерь, Кел вернулся, приветствуя всех, в том числе и Адерина, как утерянных братьев, и внес вещи в палатку банадара, никому ничего не объясняя. Алары отправились на север, к озеру Прыгающей Форели. По дороге к ним присоединялись другие воины, с мечами и луками, мужчины и женщины, так что лагерь у места упокоения усопших разбивало настоящее войско, и все они ждали вестей из Элдиса. Двеомер не посылал Адерину никаких предупреждений об опасности, и он не думал, что начнется война, однако Галабериэль ночь за ночью проводил без сна, меряя шагами берег озера, пока не явился караван купцов во главе с Намисом и не обрадовал их вестью, что никакой войны не будет.
Старший сын Меласа, ныне тьерин Валдин, требовал отмщения и провел всю зиму, разъезжая по княжеству и пытаясь увлечь за собой людей, но позорно провалился. Принц Адрик отказал ему в содействии, утверждая, что Медведи грубо попрали объявленную им неприкосновенность места упокоения усопших эльфов. Ни один из лордов не пожелал, во-первых, навлечь на себя немилость принца, а во-вторых, познакомиться с длинными луками Западного Народа, так что все предполагаемые союзники Валдина нашли множество причин, по которым не смогли поддержать его, особенно после того, как узнали, что отряд Западного Народа без предупреждения напал на поселение под Каннобайном и стер его с лица земли.
– Так что Валдин может сколько угодно ворчать над своей кружкой с элем, – завершил свой рассказ Намис. – Но по меньшей мере этим летом мстить он не отважится. Кроме того, банадар, возникли неприятности на границе с Дэверри. Испокон веков король Элдиса получал все пошлины и сборы за проход по горным тропам, а дэверрийский гвербрет из Морлина вдруг предъявил на них права. Кровь еще прольется, помяните мое слово.
– Превосходно! – заключил Галабериэль, – Раз уж они начнут сражаться друг с другом, посягать на наши земли точно не станут. Пусть их боги войны вовлекут их в долгий, долгий танец.
Народ провел на озере Прыгающей Форели больше месяца, вьгкапывая камни из холмов и делая из них не столько стену, сколько межевую линию вокруг священной земли. Похоже, никто уже не помнил, как делать строительный раствор, которым когда-то скрепляли стены легендарных городов далекого запада, но, как верно заметил Галабериэль, они будут возвращаться сюда достаточно часто, чтобы сохранять межи в порядке. Адерин продолжал свои уроки все время, пока шло строительство хотя вместе с ним прибыли и другие мастера двеомера.
Невин навестил его, как и обещал, и привез не только книги знаний – три драгоценных тома, в том числе и «Тайную книгу друидов Кадваллона» – но и большую связку свитков пергамента, кубики сухих чернил и специальные сланцевые подносы для размалывания и смачивания чернил. Нарезать перьев они всегда могли из камыша.
– Где ты взял на все это денег? – изумился Адерин, радуясь чернилам. На каждом кубике было выдавлен пеликан бога Вэйма. – Или в храме тебе их просто подарили?
– Чернила действительно подарили, но все остальное я купил. Сын лорда Мароика щедро заплатил мне за то, что я спас жизнь его новой леди. – Неожиданно в лице Невина появилось смущение. – Адо, мне нужно тебе кое-что сказать. Пойдем-ка со мной.
Далландра едва обратила внимание на то, что они покинули палатку, так она увлеклась книгами. Под жарким солнцем весеннего дня они прошли к озеру, где на песок набегали небольшие волны.
– Что-то случилось? – спросил Адерин.
– Да, случилось. Прошлой зимой в Блэйсбире была очень тяжелая лихорадка. Твои отец и мать умерли. Лорд Мароик, почти все старики и младенцы в деревне – тоже.
Адерин резко запрокинул голову. Ему хотелось рыдать и оплакивать мертвых, но он не мог пошевелиться, не мог вымолвить ни слова. Невин мягко положил руку ему на плечо.
– Мое сердце тоже болит, Адо. Я решил, что лучше скажу тебе это сам, чем буду передавать через огонь.
Адерин кивнул в знак согласия, поражаясь самому себе и тому, что онемел от скорби. Они не умерли, твердил он себе. Они просто ушли. Они родятся снова, и ты знаешь это.
– Эта лихорадка была ужасной. – Голос Невина доносился откуда-то издалека, словно он разговаривал сам с собой. – Но по крайней мере быстрой. Я думаю, Лисса могла бы выжить, если бы не умер Гверан. Мне кажется, она просто не хотела жить без него.
Адерин снова кивнул, не в силах произнести ни слова.
– Сынок, в слезах нет ни позора, ни вины. Они ушли к новой жизни, но кто знает, увидишь ли ты их когда-нибудь?
– Я буду тосковать по ним, – сказал Адерин. – Особенно по маме. О боги! Невин, я чувствую себя таким потерянным! Кроме тебя, у меня не осталось никого – только Народ, если ты понимаешь, что я хочу сказать!
– Я понимаю, и ты прав. Но это твой вирд, сынок. Я никогда не пытался понять, почему так, но это твой вирд, и ты его с честью принял. Я горжусь тобой.
Идти со своим горем в шумный лагерь казалось невозможным, и Адерин повел Невина на долгую, молчаливую прогулку вдоль озера. То, что старый учитель шел рядом, успокаивало и исцеляло лучше, чем любые травы. Солнце уже садилось, они повернули обратно, и Адерин сумел отвлечься от своей потери.
– Что ты скажешь о Далландре?
Невин усмехнулся и вдруг показался Адерину очень молодым.
– Мне очень хочется сказать что-нибудь остроумное, мол, тебе слишком повезло и ты не заслуживаешь такой красавицы, но ведь дело не в ее красоте, так? Она очень могущественная женщина, Адо, очень могущественная.
– Конечно.
– Не следует относиться к этому так легко. – Невин остановился и пригвоздил его к месту ледяным взглядом. – Ты не понимаешь меня, Адерин? Сейчас она любит тебя, и ей очень нравится играть в «я твоя жена», но она очень могущественная женщина.
– Честное слово, я понимаю это каждый день и каждый час нашей жизни. Но есть и еще одно. Я ведь понимаю, что она проживет на сотни лет дольше, чем я. И неважно, как сильно я люблю ее, все равно в ее жизни я лишь эпизод.
– Что? Что ты такое говоришь?
– Прости, я забыл, что ты не знаешь. Народ живет очень, очень долго. На равнинах – по пять сотен лет, а когда они жили в городах, нормой было шесть-семь сотен лет.
– Они определенно не отсюда. – Невин заколебался, потом сказал. – Адо, а зависть…
– Я знаю. И с этим мне нужно бороться. Со своей собственной завистью, разрывающей мне сердце.
Этой ночью они втроем сидели в палатке Адерина и Далландры. Было слишком тепло, чтобы разжигать костер, и Далландра сотворила шар желтого света, подвесив его на шест. В палатке было полно дикого народца, гномы на корточках расселись на подушках, феи и сильфы порхали в воздухе, несколько безволосых серых существ забрались на колени Невину на манер кошек.
– Адерин рассказывал мне про Стражей, – сказал Невин Далландре. – Это все очень странно.
– Странно, – согласилась Далландра. – А ты знаешь, кто они или что?
– Несомненно, это духи, которые никогда не рождались.
Адерин и Далландра уставились на него.
– Я имею в виду, они никогда не воплощались в человеческий облик, – пояснил старый учитель. – Но у меня есть ощущение, что это души, которые должны были воплотиться. Я думаю, Далла, именно это и имел в виду Эвандар, сказав, что они «отстали»: они должны были обрести плоть здесь, в материальном мире, но отказались от этого. Духовные уровни такие свободные, прекрасные и могущественные – это очень соблазнительная ловушка. Ведь они очень изменчивые и непостоянные. Там ничто не может выдержать испытание временем, даже душа; а ведь она могла бы стать бессмертной, если бы прошла через все положенные формы.
– Ты хочешь сказать, что Стражи действительно должны раствориться и попросту исчезнуть? – Она о чем-то напряженно думала, сузив глаза.
– Да. Со временем. Может быть, через миллион лет по нашим меркам, может быть – скоро, я не знаю. – Невин позволил себе усмехнуться. – Я, видите ли, не большой знаток Стражей.
– Ну да. – Далландра еще подумала, потом продолжила. – Эвандар сказал, что они должны были стать такими, как мы. Значит, они души эльфов?
– Возможно. А может быть, они относятся к совершенно другой ветви эволюции, другому течению безбрежной реки сознания, которая течет через вселенную и почему-то выбрала не то русло. Это ведь ничего не значит. Сейчас они здесь и отчаянно хотят найти образец, которому можно последовать.
– Но Эвандар еще сказал, что они могут нам помочь и что-то для нас сделать.
– Несомненно. В их распоряжении все возможные виды двеомера, пребывающие в тех же духовных уровнях, что и они сами. Я не берусь догадываться, что именно они могут совершить. Но об одном я могу поспорить на любую сумму: у них нет мудрости. Нет и сострадания. Это – общее для тех, кто никогда не знал материального мира, кто никогда не страдал во плоти. – Невин наклонился и поймал взгляд Далландры. – Будь осторожна, девочка. Будь настороже, если они рядом.
– Я так и делаю, поверь мне. Честно говоря, теперь я вообще не хочу иметь с ними ничего общего. Если мой вирд – узнать все о них и им подобных, это может подождать до тех пор, пока я не наберу достаточно силы, чтобы справиться с этим.
Невин облегченно вздохнул, словно увидел, как лошадь взяла опасный барьер и осталась цела и невредима.

Далландра вновь заговорила со Стражами только через три года. В первый год замужества она была очень занята, учась у Адерина и в свою очередь обучая его всему, чему могла, и у нее не хватало времени, чтобы думать об этих странных духах. Кроме того, она перестала ходить одна, и они избегали если не ее саму, то ее спутников. По молчаливому взаимному согласию ни Адерин, ни она не заговаривали больше о Стражах и меняли тему, если о них упоминал кто-нибудь из других магов. Ее любовь к Адерину действительно стала якорем, как она однажды выразилась. Он был к ней так добр и внимателен, что его легко было любить: теплый, нежный и надежный. Далландра не относилась к женщинам, которым требовалось, чтобы мужчина все время держал их в напряжении: ей хватало волнений во время работы, и они могли свести с ума любую обычную женщину, неважно, эльфа или человека. Адерин оказался именно тем, кто ей требовался, и она платила ему за это сторицей.
Однако к исходу второго года Далландра снова начала видеть Стражей, правда, только издалека. Похоже, они искали ее. Когда алар менял лагерь, она всегда ехала впереди с Адерином или Галабериэлем, и иногда до нее доносилась печальная мелодия серебряного рожка или на горизонте появлялись чьи-то силуэты. Если она указывала на них своим спутникам, силуэты исчезали раньше, чем те успевали их увидеть. Когда они с Адерином вместе летали – к тому времени он научился превращаться в большую серебристую сову – Далландра иногда видела трех лебедей, не отстающих от них, но держащихся на приличном расстоянии. Если же они с Адерином пытались их догнать, те исчезали во вспышке света.
На третью весну ее замужества начались сны. Они приходили к ней в образе эльфов, которых она уже видела – Эвандара, Альшандры и Элессарио, и горько упрекали ее за то, что она покинула их. Иногда они предлагали ей свои услуги, иногда – угрожали, но ни предложения ни услуги не имели силы. А вот упреки ранили. Она ясно вспоминала Эвандара, сказавшего, что его народ нуждается в ее помощи, чтобы не исчезнуть, и еще она вспоминала теории Невина, впрочем, и его предостережения тоже. Она убеждала себя, что Стражи сами сделали свой выбор, когда отказались принять бремя земного мира; как гласила эльфийская поговорка, раз они выкинули лошадь из табуна, то могут седлать ее так, как им нравится.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55