В ту же
ночь, прислонив половую щетку к коридорному, с надписью "Солдат, заправься!",
зеркалу, Витюша Эмский, в расстегнутой гимнастерке, без ремня, без головного
убора, потащился на чердак вешаться...
А теперь -- внимание! И вот когда рядовой Эмский привязал к балке коаксиальный
кабель, когда он сунул бедовую свою головушку в петлю, -- раздался голос! Ни
человеческий, ни звериный, странный какой-то: весь такой напевный, как бы
скрипично-канифольный, берущий за душу:
-- Не вешайся, солдатик, не губи свою молодую жизнь, вынь голову из
петелечки!
-- Ты кто? -- удивился самоубийца, вглядываясь в темноту.
-- Угадай! -- сказало нечто на глазах проявляющееся ,
зеленовато-фосфоресцирующее, златоглазо-лемурообразное с электрическим нимбом
над головой. -- Только, во имя всех Вселенских Парадигм, не называй меня,
пожалуйста, ни паранормальной энергетической сущностью, ни ангелом!..
-- Ну, то, что вы не ангел, это видно и невооруженным глазом, -- вздохнул
Витюша, -- уши врастопырку, глазищи круглые, навыкате, а крылья, извиняюсь,
отсутствуют...
-- Тебе это не нравится?
-- Да как сказать... А поскольку на животе у вас кнопка, а вместо хвоста
недавно пропавший из нашей бытовки электропровод от утюга, я с известной долей
уверенности рискнул бы предположить, сэр, что вы самый обыкновенный
инопланетянин, он же пришелец, он же уфонавт, он же зеленый человечек и так
далее и тому подобное...
-- Ты меня не уважаешь?
-- Почему? -- удивился Витюша.
-- Тогда не "выкай", я этого терпеть не могу. И как это, интересно знать,
инопланетянин может быть самым обыкновенным. Ты знаешь, кто я такой?..
-- Знаю.
-- Это как это?! -- в свою очередь опешил электрический лемур. -- Говори, я с
нетерпением жду ответа...
-- Ну, во-первых, судя по некоторым признакам, ты, как и я, самец... Так?
-- Допустим. А во-вторых?
-- А во-вторых, тоже исходя из некоторых наблюдений, ты с планеты Лемурия, --
сказал Витюша и чтобы уж окончательно добить разинувшего рот наглеца, добавил,
-- а следовательно -- лемуриец!
Реакция на последние слова была совершенно неожиданной. Нимб над головой
пришельца побагровел, глаза из золотых стали бурячно-красными, он затопал
ножками, затряс ручками.
-- Это неслыханное оскорбление! Я требую немедленного извинения! -- вскричал
вздорный зверек.
-- Ну, извини, коли так, -- сказал Витюша, -- А в чем дело-то?
-- А дело, молодой человек, в том, что назвать меня, чистопородного,
семизвездного мфусианина ничтожным лемурьянцем, это... это просто шпирт
знает, что такое!..
-- Шпирт?! -- оторопел Витюша.
-- Это не надо... Погорячился. Вырвалось... Это ругательство.
И вспыльчивый инопланетянин, волнуясь, поведал солдатику-первогодку о том, что
хотя сам он, как подлинный интеркосмист, ничего такого против отдельных
лемурьянцев и не имеет, но таки вынужден заметить солдатику, что никакой
"Лемурии" в природе нет, и что если он, инопланетянин, и прилетел с планеты по
имени Ля-мур, то это вовсе не значит, что его, стопроцентного мфуси, можно
обзывать всякими непотребными словами!
-- В таком случае -- мфуси-руси -- бхай-бхай! -- высвобождая голову из петли,
сказал Витюша и протянул пришельцу из иных миров руку дружбы и помощи.
Вот так они и встретились -- два самых несчастных, самых одиноких (ведь даже
Борька, даже Борька... эх!..) существа во всех проявленных и непроявленных
мирах: советский солдат первого года службы рядовой Эмский и энлонавт мфусианин
З.З.З., которого Витюша для простоты произношения стал называть Звонкоголосым
Зеленым Зюзиком.
Встречались друзья, разумеется, тайком, исключительно по ночам, в свободное от
Витюшиных нарядов время. Закрыв глаза и вытянув руки, как лунатик, для
маскировки, рядовой Эмский поднимался на чердак, где его с нетерпением поджидал
тот, кому было, как это ни дико звучит, еще хуже, чем даже всем Тюхиным на
земле вместе взятым. Однажды, когда они сидели вдвоем на коньке черепичной
крыши, терпеливо поджидая рассвет, Зеленый Зюзик открылся Витюше, что именно
туда, на восток, туда, где вставала по утрам неописуемая по красоте звезда под
названием Солнце, как раз туда и улетел его космический корабль, из которого
он, Злополучный Зеленый Зюзик, и выпал по неосторожности, залюбовавшись
красотами немецкой земли Тюрингия, а также земли Саксония-Ангальт.
-- Из летающей тарелки?! -- ахнул солдатик.
-- Из гравидискоида. Я сильно ушибся и долго лежал без чувств.
И Витюша бережно обнял Зюзика за плечо и, сочувствуя, сказал, что очень даже
понимает его, потому что сам один раз падал с одного очень-очень
высокого дерева, а еще солдатик сказал космическому Чебурашке, что если б тот
увидал бы его, солдатика, песочинскую Чернушку, желательно, с Третьей горки, то
тогда бы он, Зюзик, упал и вовсе бы никогда не очнулся!..
-- Увы, увы, -- к несчастью, я пришел в себя! -- смахивая слезу мягкой звериной
лапкой, прошептал Загрустивший Зеленый Зюзик. -- Я очнулся, и вот уже которую
неделю безуспешно пытаюсь связаться с Кораблем экстраординарным способом.
-- Это как это? -- поинтересовался солдатик.
-- С помощью псевдотелепатии. Ах, если бы ты знал, Витюша, каково это, когда
нет связи !.. -- и мягко, но решительно остановив открывшего было рот
первогодка, горько продолжил, -- Но это еще не все! В довершение всех бед, тот,
кто остался на гравидискоиде, не знает даже, куда воткнуть кипятильник! Это
такой... такой...
-- Чудак на букву "м"?..
-- Нет, хуже! Это такой тюха, Витюша, что никакой надежды, что связь состоится,
у меня лично нет. Зовут его Марксэн и никакой он не уфонавт, а самый
обыкновенный бортовой свидетель и очевидец . А самое ужасное заключается
в том, что вот уж он-то, Марксэн, уж он-то действительно лемурьянец, самый
натуральный, да еще каких свет не видывал!.. Тьфу!.. А ведь, как известно, ни
на что путное, кроме самодезинтеграции, эта нация не способна! Поразительно
неорганизованный, вздорный и безответственный народ! В отличие от них мы,
мфуси, Витюша, стоим на неизмеримо более высокой ступени совершенства. Ну, в
частности, мы в совершенстве владеем совершенно непостижимой для непосвященных
Великой Тайной Трансформа!..
-- А это как это? -- захлопал глазами солдатик.
-- Ты умеешь хранить тайну?
-- Спрашиваешь! Я же принимал присягу.
-- Поклянись, что никому не скажешь!
-- Клянусь! -- сказал солдатик, хотя, честно сказать, после того, как он
поругался с рядовым Т., ему и разговаривать-то было не с кем...
-- Как бы это тебе попроще?.. Ну, в общем, если совсем просто: я могу
превратиться во что угодно.
-- Во все, во все?!
-- Решительно!
-- Во все, во все, во все?!
-- Во все, имеющее атомно-молекулярную структуру.
-- И в камень и... и... и в божию коровку?
-- Запросто!
-- А в банное вафельное полотенчико?
-- Хоть в махровое.
-- Ништяк!.. А в птицу?
-- Конкретней!
-- Ну в эту, из песни: "чому я не сокил, чому..."
Вместо ответа Золотоглазый Зеленый Зюзик ударился грудью об черепичную крышу и,
точно в сказке, обернулся Финистом-Ясным соколом. И взмахнул сокольими крылами,
и взмыл в соколиную высь. Все выше, выше! И вот озарился лучами невидимого еще
солнца, замер, весь золотой. А потом вдруг сложил золотые свои крылья, пал с
небес, как Витюша с березы, грянулся грудью о черепицу, снова стал заурядным
Зюзиком.
-- Ну, ты даешь! -- только и вымолвил до глубины души потрясенный рядовой
Эмский.
-- Классно?
-- Высоко-оо!..
-- Эх, -- вздохнул золотоглазый трансформант со скрипично-канифольным голосом,
-- эх, да разве ж это высоко?! Каких-то несчастных сто метров -- и все! И
выдохся, и батарейки сели!..
-- Вот-вот! -- сказал Витюша, -- И у меня! Раньше я эту нашу кафельную
стометровку -- в два притопа в три прихлопа, а теперь...
-- А ты какой щеткой пользуешься -- подметальной или полиэтиленовой?
-- Зубной, -- загрустил солдат-первогодок.
И его новый друг до такой степени оторопел от этого ответа, что только и
ахнул:
-- Это как это?!
Да-а... Вот так они и сидели -- два голубчика -- в обнимочку на крыше казармы.
А когда за фольварком, за капустным полем, за хилым немецким лесочком вставало
во всей своей неописуемой красе родимое русское солнце, солдатик, сглатывая
комок, восхищенно вздыхал:
-- Ух!.. Вона как!.. Эх!.. Слышь, хочешь стихи почитаю?
-- Пушкина?
-- Да нет, это из новых, ты его не знаешь...
-- Евтушенко?.. Вознесенский?..
-- Тюхин его фамилия. -- И Витюша, набрав побольше воздуха в хилую свою,
туберкулезную грудь, с выражением читал свое самое-самое свежее, из
поэтического цикла "Гражданственность":
Время быстрой ракетой мчится!
Очень скоро из разных мест
Мы приедем в Москву, в столицу
На ХХХ-ый партийный съезд!
Тут Витюша украдкой косился на Зюзика и осторожно спрашивал:
-- Дальше читать, или хватит?
-- Дальше! О, дальше, дальше! -- стонал Зеленый Зюзик, устремленные на солнце
глаза которого были полны неподдельного восхищения и слез.
Голос Эмского креп:
Мы трудились под рев моторов,
Закалились и сильными стали
Крузенштерны морских просторов
И Титовы космических далей!
-- Хорошо! -- не выдерживая, всхлипывал инопланетянин.
А польщенный автор скромно пояснял:
-- Тут, конечно же, лучше Гагарины -- в последней строчке, но из-за ритма не
влезло.
-- И все равно -- хорошо! -- моргая огромными лемурьими глазищами, шептал
Золотоглазый Зачарованный Зюзик.
-- Слушай, а в пол-литру ты обратиться можешь?..
Вообщем, долго ли, коротко -- но два этих стихолюбивых чудика так сроднились
душами, что и жизни уже друг без друга не мыслили. Дошло до того, что даже
старшина Сундуков перестал, поигрывая бородавкой, скрежетать зубами, он лишь
еще дальше на затылок сдвигал свою хвуражку и удивленно бормотал: "Ну, шу ты
будэшь дэлать -- упьять назюзюкался! Нэ, рудувуй Мы, нэ выйдэт из тэбя
нустуящего сувэтскуго чэлувэка!.."
И вот настала весна. "В Россию!.. В Тютюнор, на стрельбы!.." -- заволновалась
ракетная бригада.
-- И меня берут! -- гордо сообщил однажды Зюзику поэт Тюхин.
-- Свидетелем и очевидцем?
-- Радистом начальника штаба, -- сказал Витюша, и, воткнув вилку хвоста
электрического лемура в розетку бытовки, пошел в ленкомнату читать свой любимый
"Огонек". Полы он уже больше не драил. Полоса кончилась, поскольку в батарее
стряслось новое ЧП и про солдатика забыли, да и первогодком он теперь уже не
был.
И вот как-то раз, придя под утро выключать Зюзика из сети, дневальный Эмский
застал своего единомышленника в полнейшем душевном расстройстве.
-- В Россию, в Тютюнор... А как же я? -- горько вопросил солдатика мохнатый
друг.
-- Главное -- спокойствие! -- сказал перманентный нарушитель воинской
дисциплины. -- Ты не дрейфь, я уже все обдумал. Мы поедем вместе!
-- Это как это? -- приободрился Зюзик.
-- Элементарно. Ты превращаешься в какой-нибудь предмет моего солдатского
обихода, ну, к примеру, -- в расческу или там в носовой платок...
-- В носовой платок?! -- вздернулся лемур. -- Чтоб ты в меня сморкался?!
-- Ну, хорошо-хорошо. Не хочешь быть платком, стань моей новой записной
книжечкой. Ты будешь лежать у меня в нагрудном кармане гимнастерки, а я буду
вынимать тебя время от времени и записывать новые талантливые стихи!..
-- Тюхина?
-- Ну, разумеется, не Пушкина.
Зюзик задумался. Он подумал-подумал и сказал:
-- Слушай, Витюша, у тебя ведь, кажется, нет часов?..
-- Ага, -- подтвердил солдатик, -- мы их с Борькой фрицу толкнули, когда в
наряде были, пропади он пропадом, по офицерскому клубу.
-- Поди, неудобно без часов-то?
-- Спрашиваешь, -- хмыкнул рядовой Эмский. -- Радист без часов, что старшина
без трусов!
-- Ты хотел сказать -- без усов? -- мягко поправил Зюзик.
Витюша открыл было рот, но одернуть этого строптивого говнюка с редакторскими
наклонностями не успел: Злокачественный Зеленый Зюзик, выпав из его рук,
грянулся грудью об коридорный кафель и обернулся великолепными,
золотыми , на кожаном ремешке, с красной центральной секундной
стрелочкой, часиками!
-- Ай да Зюзик, ай да сукин сын! -- обрадовался солдатик.
Фирменные "роллексы" с двумя "л" были удивительно хороши собой. Когда Витюша
надел их на руку, раздался мелодичный, похожий на воробьиное чириканье, звук.
В эту ночь рядовой Эмский на чердак не ходил. Счастливо улыбаясь, он лежал на
своей казенной койке с открытыми глазами. В душе у Витюши пела скрипка...
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
А вот, коллега, возможный эпиграф к роману, фабула которого, судя по всему,
будет не совсем соответствовать первоначальному замыслу:
"По воронкам и травам родимой земли
Мфусиане в строю по четыре шли!.."
В. Эмский. Из армейской тетради.
И
ведь что характерно, Тюхин! Не далее, как вчера, в курилке, приперев к стенке
Ромку Шпырного, я сунул ему под нос его сраную "победу":
-- Ты чего мне всучил?! Они же ломанные, во, слышишь? -- не тикают!..
И тут Ромка -- ты же знаешь, Тюхин, этого арапа и нахалюгу! тут Ромка Шпырной,
водила нашей "коломбины", жутким образом вдруг бледнеет, начинает трястись,
потеть, шмыгать носом. Он вытаскивает из кармана целую горсть американских,
трехкопеечных штамповок: на, мол, бери хоть все! На что я ему сурово отвечаю:
-- Нам, Роман Яковлевич, чужого не надо! Гоните назад наши собственные!..
Шпырной еще больше побледнел, глаза бегают, руки дрожат, будто кур воровал!
-- Нету, -- говорит, -- у меня ваших часиков, Виктор Григорьевич!
-- Где же они? -- спрашиваю.
-- Н-не знаю... Может, потерял... или украли, то есть в смысле -- сперли!
А я ему: вре-ошь! -- и за яблочко. Как -- помните? -- того пленного под
Кингисеппом.
-- Ей Богу, -- хрипит, -- не вру!.. Я их это... я их только ножичком
подковырнул, а они... а они как заматюкаются и... и порх!
-- Чего-чего?!
-- И -- порх, и... улетели!
Вот какую баечку сочинил мне этот клинический клептоман и брехун Шпырной... А
тут еще это свечение. Мы поначалу было обрадовались, подумали -- солнце
всходит, но где же это видано, Тюхин, чтобы солнце всходило сразу с четырех
сторон света?..
Багровые, то разгорающиеся, то затухающие сполохи озарили нашу и без того
тревожную жизнь, коллега. И чует мое вещее сердце: это еще только
"Интродукция", "Рондо каприччиозо", Тюхин, -- впереди!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26