Долгих дебатов не было. По-военному четко первый и он же последний выступающий
т. старшина Сундуков дал оценку сложившейся обстановке. Он сказал, что родной
гарнизон в опасности, что власть в нем захватила "прэступнуя банда бандытув", и
шу никукуй связи с вышестуяшшим рукувудствум нэт. Далее товарищ Сундуков
подчеркнул, что сложившаяся сложная ситуация после сегодняшней ночи еще более
усложнилась, т. к. взбешенный потерей пищепродуктов враг приступил к
карательным операциям.
Создали редакционную комиссию, председателем которой избрали рядового М. Он же
и зачитал резолюцию собрания:
"1. В целях мобилизации всех духовных и физических сил образовать подпольный
гарнизонный комитет (гарком) нерушимого блока коммунистов и беспартийных.
2. Избрать генеральным секретарем гаркома т. Сундукова И. В.
3. Всемерно совершенствуя боевую и политическую выучку, начать еще более
беспощадную борьбу (в том числе и вооруженную) с преступным оккупационным
режимом.
4. Поручить возглавить борьбу товарищу старшине Сундукову. (Предложение т.
рядового М. присвоить товарищу старшине звание космического адмирала товарищем
старшиной отвергнуто как неконструктивное. Примечание ред. комиссии).
5. В целях усиления беспощадной борьбы предпринять попытку пробиться к своим,
для чего на определенном строго засекреченном этапе разбиться на две боевые
группы: группу "а" и группу "б". Группе "а" (ст. Сундуков, рядовой М.) --
двигаться строго на северо-восток, в сторону Вюнсдорфа. Группе "б" -- строго на
северо-запад, в сторону Лейпцигского госпиталя. Командиром группы "б"
(Бесмилляев, Негожий) назначить т. младшего сержанта Бесмилляева, комиссаром
товарища сержанта Негожего.
6. Принять во внимание просьбу рядового М. -- "считать его опять
коммунистом".
7. В целях сохранения военной и государственной тайны резолюцию собрания
уничтожить. Уничтожение поручить рядовому М.
Принято единогласно."
Костра в целях маскировки уже давно не жгли. Тюхин почиркал спичками, но на них
от сырости отваливались головки. Резолюцию пришлось съесть, что Тюхин и сделал,
и, если честно признаться, без особого омерзения (больше жрать было нечего), и
уж во всяком случае без кочумаевских, с высовыванием языка, кунштюков.
-- Зу мнуй! -- скомандовал товарищ старшина. И маленький интернационал: член
партии И. В. Сундуков, тюрок Бесмилляев, кубанский казак Негожий и рядовой М.,
сами догадываетесь кто, двинулся через непролазные, достигавшие в отдельных
случаях трехметровой высоты, заросли бурьяна в сторону 4-го поста.
Прорубались при помощи топора и двух скальпелей. Шли, в сущности, наобум,
поскольку стрелочка на компасе товарища Сундукова вела себя, как Виолетточка в
постели, и если б не стойкий запах от скрытого в тумане свинарника, отряд
наверняка бы заблудился. Вышку уже в сумерках заметил глазастый, как тот
зритель в кинотеатре, Бесмилляев. Залегли. Старшина пополз снять часового, но
его на посту, к счастью, не оказалось. Через лаз, которым пользовался Шпырной,
ходя в самоволку за пивом, преодолели деревянный забор. В трех метрах,
параллельно ему, была натянута колючая проволока, но и тут товарищ старшина не
сплоховал: в считанные секунды проделал в ней проход с помощью уникальных
стальных челябинского производства зубов.
Перебежками миновали капустное поле, безымянную высоту левее фольварка. За ней
начался туман. Абсолютно непроглядный. С каждым шагом становившийся все гуще и
сгустившийся буквально через несколько шагов до такого состояния, что стал
упруго сопротивляться при движении. Держась друг за друга, как брейгелевские
слепые, двинулись вдоль преграды. Шли, строго придерживаясь субординации: за
старшиной -- сержант, за сержантом -- младший сержант, за младшим сержантом --
рядовой, да к тому же еще М. по фамилии.
Часа через два ходьбы под ногами странно заклацало, словно шли не по земле, а
по корпусу подводной лодки. Нагнувшись, товарищ старшина посветил фонариком, и
рядовой М., к изумлению своему, увидел не чужой, поросший заячьей травкой,
суглинок, а тусклый, ребристый, как казарменный кафель, металл.
-- А это еще зачем?! -- вслух удивился он.
И тотчас же где-то правей остервенело взлаял пулемет, вспорола сумерки
сигнальная ракета.
Всю ночь пришлось ползти по-пластунски по горячей, мелко подрагивающей,
пахнувшей тюхинской слесарной молодостью, поверхности. На рассвете опять
началась обыкновенная земля. Они наткнулись на целую полянку щавеля и, чутко
прислушиваясь, подкрепились витаминами.
Утро наступило внезапно: розоватую зарю словно включили, так неожиданно, без
всяких там ненужных преамбул, она зажглась.
-- Угунь! -- простирая руку вперед, вскричал товарищ Сундуков, и Тюхин,
выхвативший из-за пояса пистолет, чуть было не выстрелил, но на мушке прицела
оказался на этот раз не враг, а свет в окне неведомого, смутно обозначившегося
во мраке, дома.
-- Так ведь это же гаштет Хромого Пауля! -- узнал удивленный Тюхин.
Через пять минут вышли на шоссе. На развилке, у дорожного указателя "Нах
Лейпциг" произошло расставание.
-- Ты уж это... ты уж извини, если что! -- сказал Витюша, обнимая
прослезившегося Негожего. А с Бесмилляевым они и вовсе расцеловались. Молча,
без слов.
И долго еще были видны их нескладные, нестроевые, по-детски взявшиеся за руки
силуэты. Долго. Долго-долго. Всю оставшуюся Витюшину жизнь...
Глава шестнадцатая
Преображение старшины Сундукова

С собой в разведку, на хутор, товарищ старшина Тюхина не взял. Под кустом
пришлось куковать в одиночестве. Ночь была сырая, зябкая. Капало за шиворот. В
полной темнотище вдруг запел петух, и хотя голосом своим он ничем не напоминал
товарища старшего лейтенанта, дыхание у Витюши все равно почему-то сперло, во
рту пересохло, как после бромбахера.
Чтобы скоротать время, рядовой М. стал вспоминать молитвы. Он начал с "Отче
наш", но на первой же фразе сбился, вспомнив вдруг, что снял крестик, когда эта
Эльза Кох с двумя бутылками "Советского шампанского" ввалилась на "коломбину".
Судорожно он обшарил все карманы и, как всегда, обнаружил искомое в последнем,
нагрудном, в котором лежало заявление о приеме в партию. Крестик Витюша с
облегченным вздохом тут же надел, только вот перекрестился не той рукой и,
кажется, не в ту сторону.
Слабо зашуршала трава. Рядовой М. подумал, что это военно-полевая мышь, но тут
над головой вспыхнул фонарик, и он увидел прямо перед носом мокрые от росы
хромовые старшинские сапоги. Уползший в разведку по-пластунски Иона
Варфоломеевич стоял перед Витюшей во весь рост. Его декорированная листвой
фуражка была надвинута на брови, губы -- сурово поджаты.
-- Ну шу, тыхо? -- зорко озираясь, вполголоса спросил товарищ Сундуков.
-- Тихо, товарищ старшина, только Бдеев как петух кричал.
-- Эту нэ Бдэев, эту я твую бздытэльнусть прувэрял...
Задами они прошли к хозяйскому дому. По пути товарищ старшина, дернув Витюшу за
рукав, свернул к сараю. Он открыл дверь, зажег фонарик и рядовой М. увидел
заваленное всяким хозяйственным барахлом помещение, в углу которого стоял белый
концертный рояль с двумя, сразу же узнанными Тюхиным, колесами от "коломбины"
на крышке.
Не говоря ни слова, товарищ Сундуков посветил фонариком в другой угол и рядовой
М. увидел огромный деревянный чан для квашения капусты, в качестве гнета на
коем была использована (Господи, Господи!) хорошо знакомая им обоим ядерная
боеголовка, та самая, столь загадочно исчезнувшая с их, стоявшей на плацу, у
клуба, пусковой ракетной установки.
Так стало еще одной жгучей тайной меньше.
Тут же, в сарае, провели внеочередное заседание бюро гаркома. Постановили по
окончании боевых действий в безотлагательном порядке разобрать персональное
дело комсомольца Шпырного.
-- Вут тэпэрь я дугадываюсь, куда прупали штуры из лэнкумнаты! -- сказал
товарищ генеральный секретарь, и кулаки его яростно сжались.
То ли от запаха квашеной капусты, то ли еще от чего, но у рядового М.
томительно вдруг засосало под ложечкой и ни с того ни с сего ему внезапно
вспомнилось, как он сам сначала тащил, а потом придерживал стремянку, пока этот
гад Ромка отстегивал, якобы в стирку, салатные с голубыми кремлевскими
елочками, шторы.
Хозяин придорожного гаштета Хромой Пауль знал русский, если уж не на "отлично",
то на твердое "карашо". Увидев в дверях своего увеселительного заведения двух
отважных советских воинов, геноссе Пауль просиял ослепительной, всегда
вызывавшей самую искреннюю зависть Тюхина, фарфоровой улыбкой и радостно
вскричал:
-- Карашо, тфаю мать, таварич!
Отморозивший под Сталинградом правую ногу, семь лет отмантуливший в плену
бывший капрал гитлеровского вермахта о России, тем не менее, отзывался в
основном положительно.
-- Караганда -- карашо! -- любил говаривать он, задумчиво протирая пивные
бокалы. -- Эмск, тфаю мать, зовзем карашо! Крифые Творы -- зовзем-зовзем
карашо, таварич!
-- А Сталинград, сукабляврот? -- украдкой подпихивая рядовому М. ногой,
интересовался сержант Филин.
И тут лицо у Хромого Пауля грустнело, глаза подергивались голубоватой
ностальгической дымкой.
-- Шталинград, на куй, зовзем-зовзем-зовзем -- карашо! -- вздыхал он и громко
сморкался в полотенце.
Но не из-за одного только русскоговорящего хозяина гаштет у шоссейки
пользовался в гарнизоне такой повышенной популярностью. Редкий советский
военнослужащий, будучи в городе по делу или в увольнении обходил стороной
гостеприимную, с красным фонарем над дверью, загородную забегаловку, пиво в
которой подавала краснощекая, брыкливая, как молодая кобылка, и как старомодный
гужевой омнибус общедоступная, жена Пауля -- Матильда. Своими щедротами она,
как правило, не обделяла никого -- ни офицеров, ни старшин, ни
срочнослужащих.
-- Матильда, на куй, карашо! -- показывая большой палец, рекламировал ее
русофильствующий муженек. -- Официрен -- фюнфциг, утнер-официрен -- цванциг,
руссише зольдатен -- бизпладна, тфаю мать, таварич! -- из-за прилавка
провозглашал он и для вящей убедительности звонко шлепал ладонью по ее
совершенно уникальной, твердой, как старинный комод, заднице.
-- Бизнес-шмизнес! -- масляно улыбаясь, комментировал Ромка Шпырной.
У Отца Долматия на этот счет было категорически противоположное мнение:
-- Шпионское гнездо! -- убежденно говорил он. -- Они тут, елы-палы, сведения о
нас собирают... Эй ты, таварич, а ну, на куй, еще по кружке!..
Даже тридцать лет спустя Тюхин так и не решил для себя, кто из них двоих был
ближе к истине.
Старшина и рядовой сели у окна, из которого лучше всего просматривалась дорога.
Из русских ходиков, висевших на стене, украшенной гипсовыми ангелочками,
выскочила ополоумевшая от бессонницы кукушка. Прокуковав тринадцать раз,
она испуганно спряталась и тотчас же деревянная винтовая лестница, ведущая на
второй, гостиничный этаж, заскрипела под ногами спускавшегося по ней человека и
двум повстанцам, сначала по колени, потом по пояс, а потом и вовсе во весь рост
привидился Рихард Иоганнович Зоркий -- все в той же своей бороденке, в пижаме,
без шляпы, но зато в хорошо памятных Тюхину черных провиденциалистских очках.
-- Ба-ба-ба! Кого я вижу: господа антитоталитарные... м-ме... коммунисты! А где
же примкнувшие к вам злы татаровья?.. Ерничая, он приложил ко лбу ладонь и
замогильным голосом продолжил. -- Ах, да-да-да! -- ви-ижу! Третьим глазом вижу:
идут, голубчики, взявшись за руки, а злая полночь прометывается хищной совой,
страшит свиными рылами!..
Лестница опять заскрипела и в зальчик, заплетая на ходу волосы, со шпилькой в
зубах, спустилась фирменная Матильда.
Не спрашивая разрешения, Рихард Иоганнович подсел к растерянно притихшим
гостям, бесцеремонно двумя пальцами подцепив жареную сосиску из тюхинской
тарелки, в три хавка сожрал ее и только после этого соизволил спросить:
-- М-ме... можно?.. А мы вот тут на, так сказать, конспиративных квартирах
прозябаем, в некотором смысле, скрываемся от кровожадных пол-потовцев...
Любопытственная история, Тюхин: очечки-то я свои, безвозвратно, казалось,
сгинувшие, у Матильдочки в комоде обнаружил!.. Ну не поразительно ли?! А,
господа?!
Старшина и рядовой М., мрачно переглянувшись, промолчали.
Надевшая передник хозяйка, принесла Рихарду Иоганновичу двойную порцию
сосисок с капустой и большущую, чуть ли не двухлитровую кружку темного, типа
"портер", пива. Какое-то время ели молча. Зоркий, пережевывая, отстраненно
пялился в потолок и козлиная его бородка с застрявшим в ней перышком двигалась
в рифму жевкам. У Тюхина вдруг возникло совершенно непреодолимое желание дать
ему по уху -- он уже даже салфетку скомкал в кулаке -- но Рихард Иоганнович и
на этот раз предугадал:
-- И напрасно, напрасно... м-ме... позавидовали, друг мой: пивцо-то -- не
фонтан-с! Куда ему до того, что мы с вами прежде в Питере пивали, не правда
ли?..
И рядовой М., который поклясться мог, что пива с этим нравственным уродом не
пил ни при каких обстоятельствах, оторопело задумался.
А между тем Ричард Иванович, проявив несвойственную его сволочной натуре
щедрость, заказал по рюмахе гольдвассера (невыносимо сладкий, сорокаградусный
ликер -- прим. Тюхина) и еще по кружке светлого альтенбургского. Матильду,
которая склонилась над столиком, он игриво потрепал по щечке и, подмигнув
Тюхину, неожиданно заявил:
-- Нет, Тюхин, роман без женщин -- это сплошная... м-ме... мастурбация.
Впрочем, что я говорю?! А главное -- кому! -- Хихикнув, Григорий Иоаннович
ущипнул Матильдочку за попку и, схлопотавши подзатыльник, радостно
воскликнул:
-- Хороша-а, чертовски хороша!.. У отличника половой и политической не
спрашиваю, с ним, как говорится, уже все ясно, а вы, вы, ваше
превозлетательство, вы-то -- смогли бы?.. Только, чур, честно, как химероид
химероиду, без этих ваших солдафонских комуфляжей!..
Никогда рядовой М. не видел старшину батареи в таком близком к самой
натуральной панике состоянии.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26