– Почему все так боятся нашу контору? Вот вы, лично… Объясните между нами, девушками: ведь вы лично ничего такого не совершали в смысле опасности для нашего государства, а боитесь! Не пойму: в чем тут дело, а?
«Бэ, – подумал Гайдамака. – Дурак он, что ли? Не-ет, вумный шайтан, все прекрасно понимает, но девочкой прикидывается, вызывает на откровенность».
– Впрочем, для безопасности нашего государства вы тоже ровным счетом ничего не сделали, – продолжал майор Нуразбеков, не дождавшись ответа. – Вообще-то, за вами числятся всякие-якие антисоветские мелочишки, но это уж как водится – все мы не без греха.
– А что за мной… ик… числится? – полюбопытствовал Гайдамака.
– Перечислить? Да вы сами знаете. Опять замолчали.
«Ни черта он не знает про те сторублевки, – твердо решил Гайдамака. – Чепуха. Откуда? Свидетелей не было. Ждет, когда я сам на себя клепать начну. Тут-то он на меня по совместительству всех собак и навешает. Фиг ему!»
– Перечислить, что ли? – опять с сомнением переспросил майор Нуразбеков, подошел к окну, растворил пошире, высунулся но пояс, задрал голову и внимательно осмотрел палящее и выгоревшее от солнца небо над Одессой. Потом свесился и стал изучать внизу на углу улиц Карла Маркса и Бебеля потных прохожих, которые увязали в расплавленном от августовской жары асфальте.
ГЛАВА 5 Встреча с Дуче, после которой Гамилькар принимает решение убить Муссолини
– Завтра у меня встреча с Муссолини, – как бы между прочим сказал Гамилькар.
Графиня Л. К. засуетилась и послала будущего прадеда африканского Пушкина в Бонцаниго, в аптеку дядюшки Джузеппе Верди, за вином и колбасой.
Встреча Гамилькара с итальянским премьер-министром состоялась в его римской резиденции, в Венецианском дворце. У входа во дворец два охранника с разводящим играли в «морру», выбрасывая пальцы на счет «три». В кабинете Муссолини висели портреты Карла Маркса и его собственный. Бенито Муссолини, бывший репортер какой-то утренней бульварной газетенки, неспешно застегиваясь и надевая на громадную лысину белую фуражку яхтсмена (при военном-то френче!), вышел из-за обширного стола навстречу Гамилькару; любовница премьер-министра Кларетта Петаччи спрыгнула со стола, подтянула чулки, поправила юбку и, виляя бедрами, удалилась в боковую дверь.
Пока они сходились посреди кабинета, Гамилькар никак не мог вспомнить, кого Муссолини ему напоминает. Наконец вспомнил – Муссолини разительно походил на телохранителя Ленина матроса Жириновского, который в Горках возил вождя в каталке по 40-градусному морозу и угощал Гамилькара водкой «из горла», вот только Жириновский был вечно непричесан, а Муссолини – лысый.
Дуче встретил Гамилькара точно посреди кабинета. Правым кулаком, покрытым волосами, он дружески заехал Гамилькару в солнечное сплетение, а левой ладонью похлопал Гамилькара по спине. Муссолини был большим шутником и корчил из себя великого дофениста. Такой вот Я! Недавно на вопрос американского корреспондента Хемингуэя: «О чем вы сегодня будете говорить в парламенте?», Бенито похлопал себя по заднице и ответил: «Сегодня моя zjhopa будет разговаривать со скамейкой». («В переводе это означало, что сегодня он выступать не будет, – объяснил Хемингуэй, – хотя настоящий, уважающий себя дофенист знает цепу крепкого словца и таким весомым классическим непечатным словом, как zjhopa, разбрасываться не станет».)
Гамилькар вспомнил прием у Врангеля и начал с купидонов. Звероферма на севере Офира очень заинтересовала Муссолини, как в свое время Врангеля. Дуче тут же отведал ножку купидона, причмокнул, облизнулся, закатил глаза и не без юмора воскликнул:
– Брависсимо! Это именно то, чего не хватает моему народу и моей славной непобедимой армии.
Муссолини утер рукавом френча жирные губы и принялся расспрашивать: поддается ли мясо купидона длительной консервации? Каковы темпы роста и созревания половозрелой птицы? Что есть купидон в зоологическом смысле – страус, что ли? Как он чувствует себя в макаронах по-итальянски с уксусом и красным вином?… Муссолини со своим внезапным интересом к купидонам теперь стал похож на Хрущева с его кукурузными пожарами – оба были огнеопасны, у обоих было предрасположение к внезапному возгоранию от, казалось бы, негорючих материалов, – и не удивительно, в конце концов, между Хрущевым и Муссолини было много общего – от внешности до характера.
– Эфиоп твою мать! Ты сказал: Офир?! – вдруг дошло до премьер-министра. – Значит, ты не эфиоп, а офирянин? – обрадовался Муссолини, будто не знал этого. – Я рад, что ты не эфиоп. Эфиопия варварская страна, недостойная находиться среди цивилизованных народов.
Он оставил купидонов в покое и потащил Гамилькара к громадной политической карте мира.
– Смотри сюда: вот Италия… – Муссолини обвел жирным указательным пальцем зеленый иберийский сапог и сделал значительное лицо – т. е. скорчил одну из своих знаменитых рож: выгнул толстую нижнюю губу наизнанку и выпучил глаза. – А вот Офир… – Указательный палец переплыл синее Средиземное море и вторгся в Африку. – Где тут Офир… не могу найти… Ладно, предположим, что сейчас Офир находится здесь… – Палец Муссолини оставил отпечаток синей типографской краски на африканском роге. – Я – Бенито, ты – Гамилькар, нам надо объединить наши усилия. – Он многозначительно посмотрел в глаза Гамилькару и нанес ему легкий крюк в челюсть. – Фашизм – это большая семья. В семье все любят и слушаются папу.
Затем Муссолини намекнул, что Гамилькар мог бы при случае – конечно, с помощью дуче – занять место самого офирского Pohouyam'a.
– Место? – переспросил Гамилькар.
– Да. Трон, – уточнил Бенито.
– Стуло, – сказал Гамилькар на суржике.
«Кто он такой, Муссолини? – не понимал Гамилькар. – Настоящий последователь дофенизма или обычный проходимец и маргинал? Клоун или корчит из себя клоуна?»
– Смотри: вот Хартум, – объяснял Муссолини. – В 3650 километрах от истоков почти под прямым углом в Белый Нил вливается с востока из Эфиопии Голубой Нил; его вода более темного цвета, и на протяжении 15 километров можно еще различить неперемешанные воды двух рек. Лишь соединившись, оба притока образуют, наконец, собственно Нил, и их особенности, их мощь создают самую удивительную реку планеты. Голубой Нил можно считать матерью Нила и плодородия в Египте, причиной нильского паводка, тогда как Белый Нил – отец его жизнеспособности, папа, наделяющий выносливостью и равномерностью, которые не дают всем землям на севере погибнуть летом от жажды.
«Великий географ», – подумал Гамилькар.
– Голубой Нил приносит в общий котел Большого Нила 51 400 миллионов кубометров воды, что составляет 57 процентов всего количества воды в Ниле, – прикидывал Муссолини. – Однако Голубой Нил начинает играть главенствующую роль лишь во второй половине года, во время сильнейших ливней в Офире. Исток Голубого Нила – река Атбай из озера Тана. Ниже по течению Нил принимает воды последнего значительного притока – реки Атбара. Она несет огромное количество почвы, смываемой с Офирского нагорья, – еще больше, чем Голубой Нил, – и потому арабы называют ее также Бахр-эль-Асуад, или Черная река. Помнишь – Черная речка, Пушкин, дуэль?
«Пушкинист», – подумал Гамилькар.
Стратегический план Муссолини был прост, как веник: захватить истоки Голубого Нила. Это означало: контроль над Египтом, а значит, контроль над всей Африкой, а значит, контроль над всем миром. Захватить Эфиопию, потом Офир и озеро Тана (об Офире и озере он умолчал, но Гамилькар разбирался в карте) – значит захватить Африку. Подкопать гору и пустить Ак-бару в Индийский океан – вот его стратегический план.
«Пустить Нил в Индийский океан. Захватить Африку, – меланхолично подумал Гамилькар. – Убить Муссолини».
– Что станет с Египтом, если однажды сюда не придет паводок, несущий плодородный ил? – продолжал Муссолини. – Засуха, голодомор. В древней легенде говорилось о том, что паводок зависит от великодушия офирского негуса, которого звали Лаллибелла. Однажды Нил обмелел, послали в Офир патриарха с дарами. Негус принял его и спросил, что ему нужно. Патриарх поведал, что Нил пересыхает и людям от этого большой урон. И тогда негус приказал вновь открыть перегороженную долину, и вода в Ниле поднялась на три локтя и оросила все нивы египетские. Патриарх же вернулся и встречен был с большими почестями. Дурак Лаллибелла, – сказал Муссолини, хватаясь за свою огромную лысую голову с шишками. – Какой дурак этот Лаллибелла!
– Местность, где находятся водопады, – объяснял Муссолини, водя пальцем по карте, – наклонена к востоку; и если бы вот эта гора не противостояла этому вот уклону, Нил потек бы на восток, а не в Египет. Если эту гору пройти насквозь – не так уж велика работа, лет на десять, по сколько новых рабочих мест, какая занятость черного населения! – то весь Нил можно было бы отвести в Индийский океан, и тогда вся Африка наша! Я начну Великую Географическую войну! Я – мы с тобой! – будем держать в руках всю Африку, Средиземное море – а это вся Европа, весь арабский мир – а это Штаты и Англия. Но все это грязная политика. Моя великая гуманитарная цель – раскопки райского сада. Найти Офир и раскопать Эдем!
«Такое вот», – подумал Гамилькар.
– Тебя не вдохновляет такая программа?!
Крупное тело Муссолини ни секунды не оставалось в покое – он надувал щеки, оттопыривал нижнюю губу, ковырял в носу, таращил глаза, чесал ягодицы, пожимал плечами. Прощаясь, Беиито доверительно пнул Гамилькара коленом под зад. Муссолини ни секунды не верил, что Гамилькар офирянин, он думал, что Гамилькар эритреец, сомалиец или эфиоп; и выдал ему все свои планы. Хитрый Муссолини часто выдавал свои планы. Верх хитрости – говорить правду так, чтобы тебе не верили. Mundus vult decipi – ergo decipiatur . Муссолини обращался с толпой, как разъяренный лев, но в частной беседе был настоящей овечкой, особенно с иностранцами: он был готов раскрыть всем свои карты, а затем тут же маскировался, принимая позу великого государственного деятеля, который говорит то, что думает, и не беспокоится по пустякам.
«Разве это не обман? – подумал Гамилькар. – Chest un escamotage, qui ne ressemble nullement a la maniere d'agir d'un grand homme . Если человек тебе лжет, сделай вид, что поверил лжи, и обмани его».
Гамилькар не был черным расистом, но все же не переносил, когда дорогу ему перебегала белая кошка. «Все-таки надо его пощупать», – решил Гамилькар и па прощанье больно ущипнул Муссолини за задницу.
Муссолини вытаращил глаза и никак не ответил. Гамилькар вышел из резиденции, вытирая пальцы носовым платком. Задница у дуче была тугая, как бегемотова кожа, но он сумел ущипнуть больно. Такая задница могла использовать всю Африку как гальюн. Дуче следовало убить.
ГЛАВА 6. Компромат
Бросая камешки в воду, гляди на круги, ими образуемые, – иначе такое занятие будет пустою забавою.
К. Прутков
Майор Нуразбеков вернулся к столу, закурил новую сигарету и вынул из голубой папки отпечатанную страницу:
– Ну, пожалуйста… Сами на компромат напросились. Вот, например… Это вы сказали в ноябре позапрошлого года в пьяной компании: «Брежнев умер, и мне что-то нездоровится»? И все вокруг смеялись при этом.
– А что тут смешного? – прикинулся Гайдамака. – Ничего смешного не вижу.
– Вот и я не вижу. Ну, про Брежнева – это еще туда-сюда, сойдет, пропустим мимо ушей, Брежнев – уже пройденный этап. А вот что это вы несли в ресторане «Подсолнух» насчет пана Щербицкого? Какая у него жопа? Напомнить? «Жирная» – так вы сказали. Хороший, мол, амортизатор для наших дорог… А вот перл: «Везде дураки засели, ряхи отъели, гнать их надо сраной метлой». Это как?… Или вот интересная цитатка: «Сквегной догогой идете, товагищи!» Кто это сказал после партхозактива? Кого это вы «пегедгазнили»? Кого перефразировали?… Молчите?… Да, а почему ваши дорожные рабочие бастуют, как на гнилом Западе? А вы им за это «андроповку» выставляете и обедами кормите. Да за такие выступления плюс за поддержку забастовки плюс за скрытый саботаж с вами в 37-м, знаете, как поступили бы?… Что прикажете делать с этим компроматом? Распустились, ядри вашу творческую интеллигенцию! Ну, положим, вы не творческая интеллигенция, а рабочая кость – тем более! – Майор Нуразбеков потряс компрометирующей бумагой, смял ее и швырнул Гайдамаке. – Читайте, читайте! Так и быть, дарю! Используйте ее по назначению.
Гайдамака расправил бумагу и принялся разбирать куриный почерк майора. Так, почитаем, что о нас пишут в КГБ…
«нтсвтск прпгнд гтц»
Ясно: «антисоветская пропаганда и агитация»… Этот майор Нрзб писал без гласных и заглавных букв, как древний еврей, хоть и слева направо. Почерк был не куриный, а еще круче – вроде двойной колючей проволоки вперемешку с зигзагами кривой сердечной аритмии.
«жрн жп пн щрбцкг…», «врн дрг дт тврщ», «бржнв…», «ндрпв…», «чрннк…» и т. д.
Про жирный амортизатор пана Шербицкого все правильно записано. И про Брежнева, и про Андропова, и про Черненко – все верно. Нет, все-таки наши чекисты сейчас хорошо работают – культурно, грамотно, чужих слов не шьют. Что было, то было – все это Гайдамака не один раз вслух говорил на людях, будто его черти за язык тянули. Постой, помолчи, послушай, что говорят другие. А то, что товарищ майор любезно подарил ему компромат на подтирку, – хороший признак. Значит, не нужен уже компромат майору? Целый час уже прошел, даже больше. Наверно, сейчас отпустит домой с Аллахом. Скажет: «Идите и не грешите, товарищ Гайдамака! Эй, Вова, кто там у нас следующий?» Отпустит, отпустит, куда он, сука, денется? Напугал пациента для профилактики и отпустит. За длинный язык сейчас не сажают – если, конечно, язык не подкреплен делами. Слово и дело надо различать, не при Бироне живем, а, слава Богу, при Константине Черненко. Он же, Гайдамака, конечно, в жизни всякое языком молотил, но никогда ничего такого не делал в смысле опасности для нашего социалистического отечества. Наоборот: хай живэ социалистический лагерь! За длинный язык сейчас не сажают, а просто выгоняют с работы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43