Буква «П» – вне всякого сомнения означает «перспективный». Эта характеристика к вам относится. Вы для Шкфорцопфа оказались в чем-то перспективным. Знать бы – в чем?
– У него спросите.
– Спрашивал. Не отвечает. Сами видите.
– Тогда я не знаю. Значит, плохо спрашивали. Не мне вас учить, как надо спрашивать.
– На что это вы намекаете?… На особые методы допроса, что ли? И вам не жаль Николая Степановича? Экий вы кровожадный. А что вы сами думаете об этом «П»?
– Не могу сообразить, голова разболелась. В чем я могу быть перспективным для американского шпиона?
– Коньяк – лучшее средство от головы. Сейчас принесут. А откуда вы взяли, что Николай Степанович – именно американский шпион? Кто вам сказал?
– Значит, японский.
– Иван Трясогуз сказал. Дур-рак он, ваш Трясогуз! Я его утром прогнал, потому что он тут Ванькой прикидывался – а когда дурак притворяется дураком, думаете, получается умный? Нет, получается дурак в квадрате! Хотя на Трясогузе в записной книжке тоже буква «П» стоит, по в нем Николай Степанович явно ошибся. Куда там американским шпионам до нашего Николая Степановича – как до Луны пешком. Шкфорцопф у нас – хо-хо! Но вернемся к нашим баранам… Сейчас Люська коньяк принесет, полечитесь. С «П» все понятно, а вот с остальными буквами посложнее. «У» – это, наверно, «уголь». Как вы думаете?
– «У» – это не «уголь», – наконец-то обозлился сам на себя Гайдамака, забывая держаться трясогузской дурацкой линии.
– Интер-ресно! Какая же ваша версия?
– «У» – это «уран».
– Как?
– «У» означает «уран». Однажды по пьянке за бутылку водки я выдал этому шпиону, япона мать, стратегические урановые залежи в районе Гуляй-града, – признался Гайдамака. – Вот почему я для него «перспективный».
– Вы настаиваете на этом урановом «У»?… Я могу, с вашего позволения, занести это чистосердечное признание в протокол?
– Можете заносить, можете не заносить – у вас и без протокола все на магнитофон записывается.
– Экий вы умница! Насмотрелись кинофильмов… – нимало не смутился майор Нуразбеков. – Я и забыл вас предупредить. Естественно! В этих дореволюционных застенках бывшего полицейского управления – оно же ЧК, ГПУ, НКВД, оно же сигуранца, гестапо, КГБ – все прослушивается, записывается и простреливается. Ну и что? Ну и пусть себе пишут, какое нам дело? Сейчас не 37-й год. Хотите, я сейчас заору во все горло: долой Советскую власть! А? Пусть пишут.
– Хочу! – немедленно возжелал Гайдамака.
ГЛАВА 10. Кто-нибудь знает трезвого поэта?
Значит, это не настоящий поэт. Такой ничего хорошего не напишет.
С. Есенин
Наконец поняли, что заставить Сашка хотя бы приблизительно повторить судьбу арапа Петра Великого никак не получится – да и не надо: эволюция сама вытащит, надо только немного задать начальные сходные условия задачи и слегка подправлять и тормозить на поворотах, если занесет, – и просто выбрали юную нетроганую шоколадную негритяночку с европейскими чертами лица по имени Гураге из одноименного племени, побочную 48-ю дочь вождя гураге, великолепный промежуточный расовый экземпляр, голубоглазую, с сотнями тоненьких косичек-канатиков, похожую на неспившуюся Люську Екатеринбург в юности. Хороша была девочка. Она еще не знала лифчиков, ее груди напоминали формованные полушария из натурального горького шоколада. Нгусе-негус приберегал Гураге в своем гареме для собственных надобностей, но, пораскинув мозгами, уступил ее в жены Сашку. Гамилькар еще пытался по возможности следовать русской пушкинской легенде и подарил Сашка нгусе-негусу вместе с германским аккордеоном и русскими частушками в придачу. Нгусе-негус полюбил частушки и блатные песни городских русских слободок – всех этих подолов, молдаванок, бугаевок, люберцов и Васильевских островов. Вскоре этот жанр сделался в Офире национальным, и никто уже не помнил, откуда в Африке появились частушки. Их распевали во всех концах страны, от Джибути до Голубого Нила, от Эритреи до самых до окраин южных офирских границ – а т. к. устойчивых границ у Офира вообще не существовало, то частушки по пустыням, саваннам и джунглям доходили до самой Руанды и мыса Доброй Надежды на юге, до Марокко и Карфагена на севере, шли через Конго к Атлантическому океану, а на востоке заполонили Мадагаскар. Кочевники везли русские частушки на верблюдах и пирогах через экватор и тропики в Кению и Анголу, в Камерун и Замбези, в Мали и Берег Слоновой Кости. Верблюжьи погонщики распевали на привалах:
Эх, яблочко,
Да с боку мятое!
Девки щупают попа
По-за хатою!
Сам нгусе-негус любил «Кирпичики» и по утрам, бреясь опасной бритвой из золингеновой стали «Два близнеца», подаренной ему Гамилькаром, напевал:
По винтику, по кирпичику
Наша юность в труде родилась,
Лет семнадцати, горемычная,
Проституцией я занялась…
В этой песенке нгусе-негусу нравилась очаровательная необъяснимость русского юмора, какая-то неуловимая глуповатая взаимосвязь пафоса свободного труда и горемычными заботами юной проститутки. Негус напевал:
…И по винтику, по кирпичику
Растащили кирпичный завод…
Нгусе-негусу отчего-то было смешно, хотя сам «нам» он не мог объяснить, что же тут смешного, если весь кирпичный завод растащили?
Но «им» было смешно. Смешно. Смешно, и все.
Нгусе– негус намыливал белой пеной черные щеки и прислушивался к набору слов, которые горлопанил Сашко внизу на дворцовых ступеньках:
Бананчики!
Ананасики!
Микоянчики!
Анастасики!
Сашко пел теперь не для подаяния, а по привычке, или от скуки, или из любви к искусству.
Одуванчики!
Карнавальчики!
Корвалольчики!
Корваланчики!
«Пушкин говорил, что поэзия должна быть глуповатой, – раздумывал нгусе-негус, кромсая бритвой подбородок. Он никому не позволял себя брить, чтобы не быть однажды зарезанным. Нгусе-негус всегда готов был согласиться с великим Пушкиным: – Да, Пушкин как всегда прав, поэзия для государства важна, нужна, должна быть и должна быть немного глуповатой, чтобы и дурак понял, но не до такой же степени!» Что означают эти странные слова: «Микоянчики! Анастасики!» – офирский нгусе-негус не знал, не мог знать, да и знать не хотел. «Корвалольчики! Корваланчики!» Ровным счетом ничего не означали. Сашки их тоже не понимали. Но в этих странных словах чувствовалось что-то пророческое и смешное. Нгусе-негусу почему-то было смешно и страшно от этой галиматьи.
Государственные дела стояли, a Pohouyam думал о каком-то кирпичном заводе…
«Мы согласны, поэзия должна быть глуповатой, но поэт-то, поэт должен быть умницей, – продолжал думать нгусе-негус – Глуповатая поэзия – лишь на первый взгляд что-то не то; но на второй, более внимательный взгляд, Пушкин прав. Умная проза – на первый взгляд, все верно; на второй, внимательный, – нет, все-таки и проза должна быть глуповатой».
– Хоп-стоп, Соя, сачем дафала стоя? – напевал негус.
«Наверно, все искусства должны быть глуповатыми, как глуповата сама жизнь, – делал вывод Фитаурари I. – Жизнь глуповата изначально. В самом деле: сначала появляется какое-то концентрированное протопланетпое облако, потом свет и тьма, вода и твердь, дезоксирибонуклеиновая (названьице-то!) кислота, вирусы и сине-зеленые водоросли, шесть дней творения, и увидел он, что это хорошо – хорошо-то как! Да вот негаразд: человеку без пары скучно, без пары Адам бледен, хмур, неразвит, онанирует в кустах – сделаем ему из его же ребра самочку с дырочкой; плодитесь и размножайтесь; а процесс пложения-размножения умственно глуповат, а зрелищно смешон: при виде прелестей красивой самки мужской половой орган набухает, поднимается, вводится в женский половой орган, ходит туда-сюда, испускает сперму и пр.».
«Глупо, смешно», – думал он.
ГЛАВА 11. Долой Советскую власть!
Пятьдесят восьмую дают статью,
Говорят: «Ничего, вы так молоды!»
Если б знал я, с кем еду, с кем водку пыо,
Он бы хрен доехал до Вологды.
В. Высоцкий
Майор Нуразбеков опять выглянул в окно. Полный город людей… Курортники понаехали.
– Что, вот так прямо и крикнуть: «Долой Советскую власть»? – с сомнением переспросил майор.
– Во все горло! – подзуживал Гайдамака.
– Нет, орать нельзя, – решил майор. – Некрасиво. Неэстетично. Что люди на улице подумают?… Милицию вызовут, милиция прибежит, не хватало нам здесь в КГБ милиции!
– А вы не кричите, а просто громко скажите.
– Что именно сказать? Напомните.
– То, что вы хотели сказать, – увернулся Гайдамака.
– Долой Советскую власть? Сказать, что ли? Думаете – побоюсь? Ну, пожалуйста… Приготовились… Тишина в студии… Записываем…
Майор Нуразбеков глубоко вдохнул и вдруг заорал, аж в ушах заложило:
– ДОЛОЙ СОВЕТСКУЮ ВЛАСТЬ!!! Мир вроде бы не перевернулся.
– Ясно? – спросил майор. – Заорал, и ничего не случилось. Может быть, желаете повторить?
– Нет уж, спасибо. Это вам можно, а мне – нельзя.
– Поверьте – вам тоже можно. Но не нужно. Зачем дразнить гусей? Была такая песенка при Хрущеве: «Долой колхозы, совнархозы, власть Советскую, долой правительство, долой КПСС!» – не знаю, кто написал, но с юморком. Ну, пели себе на кухнях, не орали и мир не переворачивали. В общем, благодарю за чистосердечное признание, но вы на себя напраслину возводите. В 37-м году вам бы за этот уран…
– В 37-м за уран еще не сажали. Японо-американские шпионы урановой проблемой еще не интересовались.
– Ошибаетесь! В 37-м сажали за все. Так что не надо шутить с ураном. «У» – это уголь, уголь!
– Тогда «Р» – это реголит, – расшифровал Гайдамака.
– Точно! А что, по-вашему, означает «Т»?
В коридоре раздался топот, и в дверь постучали условным стуком лейтенанта Вовы Родригеса.
– Да, Вова, заходи!
– У вас тут все в порядке? – озабоченно спросил лейтенант, заглядывая в кабинет.
– А что должно быть не в порядке?
– Кричали сильно. Аж на улице слышно.
– Так было надо, Вова. Что, Вовчик, украла масло?…
– Да бросьте шутить, Нураз Нуразбекович, – обиделся Вова и ушел.
– Мы его так называем – Вова Украла Масло, – сказал майор. – Прозвище такое.
– А он что, масло украл? – удивился Гайдамака.
– Нет. По доносу работал. В «Вечерней Одессе» какой-то пенсионер вычитал опечатку – вместо «улица Карла Маркса» напечатали «улица Украла Масло». Вот Вовчик и проверял – кто там масло украл. Работка! Трех человек работы лишил – замредактора, ответственного секретаря и корректора. Страсти!… Так что, по-вашему, означает буква «Т»?
– Ума не приложу.
– «Т» означает «танки».
– Какие танки?
– Ну, какие танки бывают? С колесами, на гусеницах. Что у вас там с танками произошло?
– Да ну его к черту, шпиона засранского! – обиделся Гайдамака. – За что только хозяева ему деньги платят? Ну, была у меня одна танковая история с «Мосфильмом»…
– Знаю, проверили. Эльдар Рязанов на съемках раздавил ваш велосипед. Мы Эльдара на «Мосфильме» отловили, спросили, он подтвердил. Он о вас хорошего мнения – спокойный, говорит, рассудительный мужик этот Гайдамака. Философ! Это о вас – философ! Стоял, говорит, над своим «Кольнаго», как над убитым конем. Внутренний плач хорошо изображал – артист! Это о вас – артист! Вот только матерился Эльдар чрезмерно: «Допросы тут на работе, хрен вашей маме, бля!» Мне одно непонятно – на съемках всего один танк присутствовал, а хлопцы из Киева почему-то расшифровали: «танки». И настаивают на множественном числе. Или у них от усердия глаза повылазили?
– Нет, все правильно, во множественном. Могу объяснить, вспомнил. Пили мы водку в компании под День Победы у Скворца… у Шкфорцопфа этого, на селекционной станции, я все про наши дороги трепался – как у нас да как на Западе; а Скворцов… Шкфорцоиф то есть, под руку сказал, что, мол, весной на моем бездорожье даже танки утонут, а я ему ответил, что, мол, ни в коем разе, что однажды в марте по одной из моих дорог шла целая танковая колонна и не утонула, прошла без потерь, вот только в темноте моего «запорожца» раздавили, а саму дорогу стерли с лица Земли. Шкфорцопф спрашивает: шутки шутите? А ребята меня поддержали – тот же Трясогуз спрашивает: какие шутки, Шкфорцопф?
– Так и спросил?
– Нет. Спросил: «Какие шутки, Скворцов?» И все стали Скворца доставать: ты где воевал, Скворец? Ты вообще танки видел, Скворец? Такой себе трактор, а наверху дуля с маком!
Майор слушал с неподдельным интересом. Гайдамака продолжал:
– Вот он и записал: «Т». Тапки!… А «Б» у него там нигде не записано?… Если хотите знать, он собирался сплавить мне американский бомбардировщик в обмен за уголь! – Гайдамака вошел в раж и даже не заметил, что начал с головой выдавать Скворцова контрразведке. – Настоящий «Б-29»! На металлолом!
– Знаю. Что же вы ушами хлопали? Надо было брать – «летающей крепости» цены нет!
– Танки, понимаешь! Бомбардировщики! – кипятился Гайдамака. – Дурак! Получил, значит, от меня сведения о передвижении боевой техники в районе румынской границы и в записную книжку зашифровал. Стоп! Может быть, он – румынский шпион?!. С Румынией у нас тоже не слава Богу!
– Опять вы про шпиёнов! Ну, нету, нету в вашем Гуляй-граде никаких американских шпионов и никогда не было. Они его в упор на карте не видят. Нечего им там делать, у вас и без шпионов своего говна хватает. А что у нас с Румынией – не наше дело! Давайте пока не лезть в политику, туда сегодня еще с головой нырять. Все, вопрос о «танках» снимается. Но существует еще одна версия – моя собственная – насчет этих «Т» и «Р». Хлопцы-дешифровщики о ней не знают. «Т» и «Р» – это не «танки» и не «реголит». «Т» и «Р» означают всего лишь: «ТРИСТА РУБЛЕЙ». А полностью эта финансовая запись расходов расшифровывается так: «Сковорода Александр Александрович – ТРИСТА РУБЛЕЙ за УГОЛЬ. ПЕРСПЕКТИВНЫЙ». Запомнили?… Вы подумайте над этой расшифровкой, а я пойду Люську потороплю.
Вот и приехали.
Все стало ясно Гайдамаке. О чем тут думать? Услыхав о своих кровных расшифрованных трехстах рублях, Гайдамака окончательно успокоился, испекся, покрылся румяной корочкой и был готов к употреблению в собственном соку – оставалось лишь проткнуть его вилкой, всунуть в рот букетик петрушки и съесть с хреном или с горчицей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43