В краткий миг капитан морской пехоты США Томас Мэтью успел осознать неизбежность гибели. «На этот раз, похоже, все… – с непостижимой скоростью мелькнуло в его голове. – Эти белые найдут тысячу причин, чтобы оставить Бесс с ребятишками без страховки… Домик придется продать… О Господи! Да святится имя…»
Рухнув на гребень, «суперстэллион» разломился пополам. Толстый хвост так и остался на месте, застряв между валунами, а искореженная кабина с грохотом понеслась вниз, круша деревья. Двигатели все еще продолжали работать; мелькали, срезая тонкие стволы и цепляясь за камни, огромные лопасти, и вертолет, полулетящий-полукатящийся по склону, бился, как чудовищная раненая птица. А потом взорвались топливные баки, и над горами вырос оранжевый клубящийся столб пламени.
* * *
– Поручик, осмотрите место падения и соберите все, что может представлять интерес, – приказал майор Тамашаивич только что оторвавшемуся от пулемета младшему офицеру, обладателю аккуратной бородки, и обернулся к неловко переминавшемуся с ноги на ногу в ожидании распоряжений молодому долговязому унтеру. – Славко! Примешь разведвзвод вместо бедняги Милана. Бранко! Возьми всех санитаров, собери раненых и гони в госпиталь, в Призрен. Дальше сам знаешь. С пленными в штаб отправим Шелангера.
Закат почти догорел. Красное и розовое сменилось черным и фиолетовым. Небо склонилось над долиной, как траурное знамя. Обломки вертолетов еще чадили, и трепещущий мертвенный свет языков пламени бросал на землю неровные блики. Призрачными тенями бродили меж них сербские солдаты, отыскивая что-то среди искореженных кусков металла, пластика и изуродованных трупов.
Часовой на гребне горы, изнывая от скуки, пытался разобрать едва различимые надписи на оторванном хвосте вертолета. Ядовито-желтая поверх темной защитной окраски предупреждала, что стоять вблизи работающего рулевого винта – опасно. Часовой не сдержал горькой усмешки. Чуть дальше, у самого рваного края разлома, размашистыми корявыми буквами было написано «Иду и возвращаюсь!» Наверное, девиз экипажа. Вот тебе и вернулись… Часовой задумался, прислонив к валуну автоматическую винтовку. Высоко в небе загорались яркие, словно бриллианты, балканские звезды. В старину говорили, что когда где-нибудь умирает человек, с неба скатывается его звезда. Брехня это… Красиво, но брехня. Иначе над Сербией днем и ночью уже давно бы шли целые ливни из звезд! А ведь они по-прежнему на месте, сияют себе, прекрасные и безразличные к людским делам. Часовой достал из бокового кармана жилета никелированную губную гармонику, и вскоре над ущельем, погружавшимся в ночь, поплыла грустная мелодия старинной песенки, сложенной еще в пору Первой мировой сербскими солдатами, тосковавшими на острове Корфу о покинутой своей прекрасной родине. «Живела Сербия…»
* * *
Поздно ночью на базу начали возвращаться бойцы охранного батальона, следом за ними техники в своем неизменном «ЗИЛе», и последними откуда-то появились вконец измотанные резервисты – на одной «татре» вместо двух. Да и стало их гораздо меньше. Впрочем, летчики уже знали, что произошло в Призрене, – штурмовики по ошибке совершили налет на лагерь беженцев. Дело в том, что трансбалканское военное командование выделило недавно из своих запасов для беженцев несколько десятков армейских палаток, и штурмовики по трагической случайности, видимо, приняли аккуратные ряды темно-зеленых брезентовых шатров за расположение боевой части. С воздуха разобраться было и впрямь нелегко. Запасной же полк, формировавшийся в этом городе, от удара практически не пострадал. Вместе с бойцами охраны аэродрома, примчавшимися в Призрен, как только пришло сообщение о трагедии, запасники разгребали то, что осталось после налета, а вскоре приняли участие в молниеносно спланированной и исполненной операции по заманиванию группы TRAP в ловушку «на живца».
И теперь, когда все кончилось, именно резервисты первыми «сломались», заливая крепкой ракией потрясения этого долгого дня – сначала налет на лагерь беженцев, а потом жестокий бой с вертолетами, бой, в котором погибла половина роты.
В стане русских бойцы охраны во главе со своим командиром этим вечером тоже пили, и к середине ночи на всей базе было трудно найти трезвого человека. Корсар, выйдя на улицу, оценил обстановку и, вернувшись, распорядился:
– Наверх никому не выходить. У сербов «большой купон», и хрен его знает, какие эмоции мы вызовем. Мне так просто стыдно! Какие-то резервисты завалили «тандер» из трехдюймовой зенитки, что еще по цеппелинам, небось, стреляла, а мы просидели в норах, даже не дернувшись. Наверняка так или иначе нам это выскажут, но сегодня еще и морду могут набить. Вопросы есть?
Вопросов не было. Измотанные летчики и сами не стремились наружу, и правильно было бы разойтись по отсекам, а не сидеть в «красном уголке», непонятно чего ожидая. Корсар собрался было скомандовать «отбой», но громыхнула дверь и в комнату ввалился Тамашаивич с налитыми кровью глазами:
– Сволочи, – сообщил он с порога. Корсар внутренне подобрался, готовясь к неприятностям. Но дальнейшая речь майора показала, что имеются в виду не его летчики:
– Свиньи пьяные. Знаешь, что сейчас эти запасные натворили? Уехали на радарную станцию, к женщинам. – Как ни странно, в подпитии Тамашаивич начинал заметно лучше говорить по-русски, это летчики отмечали уже не в первый раз.
– Уж не знаю, как это вышло, но станцию они сожгли. Блок какой-то. Новый надо теперь доставать. Локатор был, конечно, так себе, но сегодня нам помог…
– А что было сегодня? Почему здесь стреляли? – спросил Казак и тут же заработал сразу два враждебных взгляда – от Хомяка и Деда – мол, не лезь, человек и так на взводе.
Но Тамашаивич ответил почти дружелюбно:
– Здесь-то… Ну, этот Малошан, когда я забрал резервистов во второй раз, для засады, испугался, что его тут одного оставят. Распетушился, даже по колесам стрельнул. Девчонка со станции, понятно, решила, что началось, и полный рожок по кустам выпустила. Вот и вся перестрелка.
– А Малошан что?
– А ничего. Получил по морде, теперь скулу придется ремонтировать. Я его только что в город отправил. Ничего, обойдется.
– А в городе что? – снова вмешался Казак. Вместо ответа Тамашаивич сунул ему под нос обе руки. Сначала Казак не понял, в чем дело, а потом увидел под каждым ногтем майора черный ободок… Не черный, а темно-красный!
– Три раза мыл, со щеткой, – обыденно сообщил Тамашаивич, и также просто добавил: – Было еще хуже. Вот так вот сейчас в городе, – вздохнул он и направился было к выходу, но задержался и сказал: – Да, друг, чуть не забыл, зачем пришел, – он покопался в кармане и что-то вытащил. – Твое вроде, держи, – и вышел прежде, чем Казак успел разглядеть, что ему дали.
– Чего это он тебе сунул, а? – поинтересовался Дед, и Казак опустил глаза. В его руках был серебряный крестик на витой цепочке. Цепочка была порвана, и между ее тоненькими звеньями застряли два длинных русых волоска.
Благоевград. Старые бомбы Наутро после налета «тандерболтов» на Призрен случилось то, что предвидел Корсар. Несколько бойцов из охраны, увидев вышедших на воздух после ночи в духоте летчиков, вдруг остановились и зло что-то выкрикнули. Оказавшийся рядом подпоручик резко оборвал их и извинился перед русскими.
– О чем они говорят? – поинтересовался Корсар, хотя ему и без того было все понятно.
Малошан, лицо которого украшала свеженаложенная повязка, без особой охоты сообщил:
– Называют вас трусами. Говорят, что героев рождают только горы, а на равнинах растут только тыквы. – Чтобы сгладить неприятное впечатление, он добавил: – Но вам-то не в чем себя винить. Боезапаса нет целиком по нашей вине.
– Только кому от этого легче… – проворчал Корсар и вместе со своими товарищами убрался обратно в душное помещение – дышать воздухом всем как-то сразу расхотелось. Малошан последовал за ними.
В «красном уголке» работал телевизор. Однако то, что вещал диктор Си-эн-эн, комментируя кадры воздушного налета на большой город, буквально бросило Малошана к экрану. Хомяк, неплохо знающий английский, принялся переводить:
– Американское военное командование в ответ на вчерашнее заявление Павко Вазника о том, что его войска переходят к прямой поддержке сопротивления остатков войск боснийских сербов, заявило, что теперь Трансбалкания будет рассматриваться как государство, препятствующее установлению мира на Балканах. Вчера самолеты ВВС США, недавно прибывшие на базу в Благоевграде (ага, это, значит, в Болгарии), нанесли воздушный удар по штабам и учебным центрам боснийцев в Белграде… Так что же это, парни, Белград горит?! Да это же конец всему! Это уже не Босния, а Трансбалкания в войне!
– Та-а-ак, – только протянул Корсар. Было ясно, что война на многострадальной балканской земле охватила теперь еще одно государство, еще один народ. Конечно, солдаты Трансбалкании, такие же сербы, как и по ту, боснийскую сторону границы, уже давно участвовали в боях, но до сих пор Вазник старался сохранить хотя бы видимость нейтралитета. Это делать было все труднее и труднее, но вступать в открытую конфронтацию с США казалось безумием. Однако бывают ситуации, когда лучше принять безумное решение, чем не принять никакого, и Вазник его принял. Может, он надеялся на чудо, а может, вспомнил запутавшегося болгарского демократа Кенчева, который в свое время не воспользовался ситуацией и не сделал решительного шага.
Сюжет про Белград между тем закончился, пошла реклама кроссовок, но Малошан так и стоял уставившись в экран, а когда наконец повернулся к русским, Корсар увидел в его глазах слезы. Впрочем, голос подпоручика, когда тот заговорил, был таким же ровным и спокойным, как всегда:
– Что ж, вы сами все видели. Думаю, нам скоро сообщат о новых целях и задачах, но пока… Пока ничего конкретного сказать не могу – Миротворцы… – пробормотал Казак, представив себе картину пылающего Белграда.
– Значит, не только на Призрен был налет! И ведь известно, откуда летают, но что с ними сделаешь?
– Да, «тандерболт» – это не «интрудер», – согласился Хомяк. – После него в том же Зворнике не сохранилось бы и половины того, что оставили после себя эти сволочи с авианосца, хотя надо отдать им должное – старались они от души. А мы сидим тут, как…
– А что делать? – спросил Дед. – У нас даже фугасок нет. Не говоря уже о ракетах и радиолокационном обеспечении. Та станция, которая у них тут стоит, годится теперь только вместо микроволновки – кур жарить. Мощи до хрена, а толку никакого, тем более в горах.
– Фугаски, говоришь? – в голосе Хомяка вдруг обозначилась заинтересованность, и он решительно заявил: – Хватит в ящик пялиться. Пойдем-ка… да хоть к тебе, пират, поговорим. А вы, Малошан, попробуйте послать кого-нибудь за комендантом и офицером по тактике, пусть зайдут к нам через полчасика. Дело будет.
– Да, конечно, вполне впечатляющая идея, – говорил спустя какое-то время, сидя на стуле в комнате Корсара, комендант Кадарник. Шелангеру стула не хватило, и он просто стоял у стола, внимательно глядя на расстеленную на нем карту – Но все же я не очень понял. Вам нужны именно русские бомбы из запаса?
– Да, именно русские, советские, и из запаса базы, – терпеливо повторил Корсар. – Образца 1944 и 1946 годов, у вас ведь именно такие, я прав?
– Но зачем вам… э… несовременные боеприпасы?
– Они вполне подходят к держателям на наших самолетах. Хомяк лично применял такие в боевых условиях и берется руководить подвеской.
– О, Афганистан?! – поинтересовался Шелангер, но Дед, весьма недружелюбно зыркнув на щеголеватого офицера, мрачно заметил:
– А вам какая разница?
– Нет-нет, никакой. А может, вам тогда и немецкие бомбы подойдут? У нас их есть!
– Не «у нас их есть», а «у нас они есть» надо говорить, а то прямо Одессой повеяло, – поправил Шелангера Дед. – А вообще, насколько я знаю, немецкие нам не подойдут.
Офицер тактики кивнул и заговорил снова:
– Меня вот что еще беспокоит. Болгария пока считается нейтральной страной, и ваша операция против самолетов третьей стороны… Ну, словом, вы понимаете?
– Да, – ответил Казак. – Вполне, но когда штурмовики совершат очередной налет, что бы вы предложили жертвам в качестве объяснения? Сегодня мне уже пришлось выслушать мнение молодых солдат из нашей охраны о налете на Призрен. И о нас, что не смогли хотя бы отомстить за эту трагедию!
– А, это люди Тамашаивича… – отмахнулся комендант. – У его ребят слишком… как бы это сказать…. усиленные чувства. Попали в тихое и спокойное место, а думать продолжают, как в окопе.
– Хорошо, что он тебя не слышит, – заметил Малошан по-сербски и продолжил по-русски: – Но они правы. А насчет Болгарии – сейчас там черт ногу сломит. Американцы настойчиво пропихивают к власти марионеточное правительство Ихванова, но подчиняться ему собираются отнюдь не все. Так что удар по Благоевграду осложнений с Болгарией не вызовет.
– Хорошо. Да и болгарам не мешает лишний раз дать понять, что сербы не забыли их карательные батальоны! – согласился комендант.
– При чем тут каратели? – удивился Казак, на что Малошан ответил:
– А у вас в России разве не знают, что болгарские войска прославились на территории Сербии карательными операциями тридцатых годов? У нас ненавидели болгар до такой степени, что, когда в сорок пятом болгарские части вместе с советскими пытались «освободить» Югославию, партизаны их встречали огнем, несмотря на специальный приказ Тито. Вот так-то, а советская пропаганда, насколько я знаю, навязывала народу образ эдакого «болгарина-братушки», друга всех славян.
– Спасибо за исторический экскурс, подпоручик, – холодно произнес Корсар, – но хотелось бы все-таки вернуться к теме. Я так понял, что возражения против нашей операции сняты. В таком случае, думаю, пора начать подготовку.
– Хорошо, я отдам необходимые команды. – И комендант пошел к выходу. Следом за ним направился и Ян Шелангер, но у двери задержался.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60