Видимо тут все жили по этой формуле, только словесно не
выражали ее.
Если хочешь участвовать в общем хороводе жизни, то изволь соблюдать его
правила, даже если они строгие. К тому же, хотя тут чикаться не любят, мне
фактически сошло с рук нападение на тщедушного храмового служителя. Видимо
было принято во внимание мое дикарское происхождение.
Я добрался до всенародной титикакской стройки на этом радостном заряде и на
том, что мне разрешили остаться в кроссовках - видимо, догадались, что
дикарю, привыкшему к "мокасинам", не осилить босичком полсотни километров
по усыпанной щебнем дороге.
Переход закончился в глинобитном сарае, или бараке, как уж угодно. Хоть я
сразу понял, что будет круто, в смысле, дерьмово будет - ведь ни
переодеться, ни помыться по-человечески, не обсушиться - но все-таки
обрадовался маисовым лепешкам, согретым теплом Земной Матери.
Ночью храп, вонь,- мое место, как дикаря, у параши, ветер дует в щели,
никак не заснуть, но вижу в дыру кусок неба, звездные девы мне улыбаются и
становится легче.
А утром ударили бронзовой колотушкой в медный таз и я обрадовался, что
настал конец ночи и по небосводу покатился Отец-Солнце. Выбрался я из
охапки соломы, заменявшей кровать, повязал передничек, что теперь мне
служил вместо штанов и трусов, накинул полурваное пончо, сверху нахлобучил
шляпу-корзину и побежал туда, где собиралась моя ватага.
Вскоре я выяснил, что есть начальник десятки. Его звучно зовут Большой
Кулак. Есть еще начальник сотни по имени Стоухий Зверь. Есть и другие
командиры, осененые Светом Небес. Еще и Отец-Солнце за тобой присматривает.
То, что не заметят Большой Кулак и Стоухий Зверь, Отец-Солнце обязательно
зафиксирует. Так что ленится не стоит, дело может кончиться колодками и
колодцем, а то и топором по шее. Товарищи будут очень рады возможности
полакомиться тобой для обогащения своего скудного белкового рациона.
Но и расходоваться безмерно тоже не стоит, кормежка-то не больше раза в
день. Так что, не избегай подножного корма.
К концу первого рабочего я был как в тумане, а тут еще случился прием в
братский союз каменщиков Полуденного Солнца. Это тебе соответствующую
татуировку делают, плюс прокалывают ухо обсидиановым ножом - вопить не
рекомендуется, иначе завтра "случайно" сбросят в каменоломню - а в
обагренную дырочку вставляют нефритовый стерженек. На второй день
снисхождение ко мне кончилось и я попал под порку - били прутьями по
заднице, выводя ее из строя. Правда, потом мне один смышленный индейчик по
имени Носач подарил половину своей премиальной коки. Кокаиновая
кайф-лепешка делает жизнь прекрасной, потому что из нее в твои жилы входит
Друг - однако, попробуй, заслужи ее. А найти дурман-траву, в которой тоже
живет Друг, редко удается.
Работа тут всякая. Кирками и клиньями ломать камень, кажется зернистый
кварцит, обкалывать и шлифовать глыбы - впрочем, на это хитрое дело меня
еще нескоро поставят,- тащить громадные монолиты на громадных салазках,
переносить в корзинах щебенку. Она идет в воду первой, а потом уже
устанавливаются тесаные плиты. До священного острова, что посреди озера
Титикака, еще три полета стрелы. Но там, где пока летают лишь стрелы и
птицы, скоро можно будет пройтись, не замочив сандалий, по дамбе. Тогда и
будет достроен островной храм Виракочи, а через него станет поступать в наш
мир щедрая сила богов.
Меня поставили на щебенку. От каменоломни до растущей насыпи два полета
стрелы, то есть семьсот метров, и все это расстояние надо преодолеть с
корзиной на голове или в руках. А в корзине минимум пуд.
Я естественно подумал о том, что с тачкой жизнь была бы проще и приятнее.
Но какая тачка без колеса. Когда я своему приятелю Носачу рассказал об этой
полезной штуке, он пришел в ужас и замахал руками, мол, речь идет о
святотатстве. В чем суть святотатства я понял позднее, когда поведал о
своей задумке Большому Кулаку и нарисовал образ тачки палочкой на песке. В
обоих глазах начальника засверкали золотые пумы, яростные посланцы
Отца-Солнца. Десятник закричал: "Так ты хочешь использовать образ
Пресветлого для катания грязного камня." Я слишком поздно понял свою ошибку
- действительно колесо и символическое изображение Отца-Солнце весьма
схожи.
Большой Глаз лупил меня вместе со Стоухим Зверем, потом еще была
церемониальная порка и колодец с колодками. В колодце, вернее в засохшей
выгребной яме, я окончательно понял, что лишние знания страшно мешают.
На третий день я не мог вспомнить, как называется тот ящик, которые
показывает живые картинки без помощи коки и дурман-травы. Я верил с трудом,
что люди могут передвигаться без помощи ног, в блестяших ящиках, за счет
силы, добываемой из подземной черной жижи. Исчезли из памяти названия для
того, что замораживает еду, и для того, что ее жарит, для того устройства,
что показывает с помощью двух палочек время, для того приспособления, что
летает с помощью огня и для того, что плюется огнем на расстояние в сто
полетов стрелы. Казалось страшным сном существование невидимой струи,
которая течет по медным проводам и заставляет гореть грушевидные прозрачные
сосуды.
В карцере-колодце стало замедляться и исчезать время, каждый следующий день
уже не отличался от предыдущего и был простым его повторением. Я больше не
хотел узнать что-нибудь новенькое и стремиться к чему-либо интересному, в
моей жизни прекратилось движение и изменение.
Когда меня достали из колодца, я радовался добрым демонам дыхания,
проникающим из воздуха сверху и снизу для оживления моих жил и костей, я
приветствовал добрых духов, растящих для меня маис и картофель, я
благодарил добрых духов, отверзающих мои уши и переносящих слова,
открывающих мои глаза и переносящих образы. Я боялся темных духов, ворующих
жар из моей крови, я дрейфил мрачных демонов, которое крали мое дыхание из
жил и свет из глаз.
В общем, все теперь устаканилось, все стало на свои места. Поэтому, когда
один из нашей ватаги провинился настолько, что его приговорили к съедению,
я употреблял человечинку, не отставая от остальных - не пропадать же теплу
и добру, накопившемуся в теле собрата.
Наш труд измерялся не по количеству вбуханных в озеро корзин и плит, а по
тому, как движется дамба к священному острову на серебристом озере, из
которого некогда вышли благие боги. Если движется медленно, то наказанию
подвергается тот, к кому приклеился недовольный начальственный взгляд. А
начальственный взгляд поддельное старание определяет быстро. При
неподдельном старании, даже если что-то не очень получается, то начальство
простит. Ложь и обман всегда наказываются, поскольку противны делу
благоустроения земли. Даже и тупой, и неловкий человек принесут немалую
пользу, если будут усердно повиноваться начальникам и способствовать им в
трудах. Ведь малые начальники подчиняются большим, а большие великим, а
великие Верховному, чья душа общается с великими духами, обнимает всю землю
и дает ей наилучший путь. Поэтому преступен тот, кто противится замыслам
Правителя и, не понимая сути работы, говорит: что толку в ней. Еще хуже
тот, кто не понимая по своей умственной слабости Великих Замыслов,
замыкается сам в себе, как куколка в коконе, и не отдает всех своих сил
труду. Ведь и силы, и сама жизнь появляются при соблаговолении Правителя,
чье дружеское общение с богами дает дождь посевам, солнечные лучи всходам и
тепло семени.
Сладость повиновения все более охватывала меня, ведь оно давало чувство
причастности к Верховному, к его братьям богам, к великим и мудрым силам. Я
приспособился почти бегом таскать корзины с щебнем, я научился ловко
откалывать многотонные глыбы и прилежно шлифовать внушительные плиты. Мне
захотелось еще больше приспособить к полной трудовой отдаче моих братьев по
союзу Полуденного Солнца. Собирался я рассказать начальствующим людям, как
поощрять послушание, увеличивая, например, труженикам-отличникам свободное
время на ловлю блох и прочие естественные надобности. Хотел я еще доказать,
что колесо не образ оно Отца-Солнце, а посланный добрыми божествами
инструмент. Ибо с помощью его можно за счет прежних усилий достичь куда
большего успеха в благоустроении земли.
Но в глазах десятника светились две пумы, а над теменем сотника виднелся
демон с ядовитой головой осы. Кроме того, было мне стыдно, что я своим
ничтожным умом пытаюсь изменить мудрые устои труда. Поэтому я молчал.
А потом как-то Большой Кулак послал меня промерять глубины для укладки
второй линии дамбы - с противоположного берега озера. Мы с Носачем
ответственно ныряли с плотика, сжимая в руках свинцовое грузило и
разматывая веревку с плавающей пробковой шайбой. Соответственно нашим
замерам учетчик делал узелки на цветных шнурках.
Ближе к полудню Носач отправился искать вдоль берега съедобную траву,
учетник тоже куда-то запропастился, а я растянулся на земле на предмет
того, чтобы прогнать холод из костей с помощью Отца-Солнце. И от нечего
делать стал рисовать угольком на куске коры колесо, тачку и телегу.
И тут слышу шаги, приподнял голову - идет сотник Стоухий Зверь. А с ним
глава тысячи, старший охраны и некто в пернатом плаще с нефритовой
заколкой, на гордой голове желтая повязка и перо птицы нара, пряди волос
спрятаны в серебряные трубочки, сандалии позолоченные, с пояса свисают
разноцветные бусы, в отвислых ушах блестят золотые кольца серег. А над
головой сияет мощь Властелина всех людей. Никак это Управитель стройки
прохаживается. А если? Если коснется меня благосклонность Управителя, а
вместе с ней и милость нашего Властелина, то я смогу поведать о своем
изобретении, которое только поспособствует Замыслам Верховного. Ведь
наверняка не сам я придумал усовершенствование, это просто моей души как
солнечный луч коснулась мысль Властелина...
Лучшие люди, тихо беседуя, приближались и вселяли сладость надежды в мое
сердце. Я, чтобы не произвести отрицательного впечатления своим
бездействием, стал сворачивать веревки. Однако начальники не только не
подошли ко мне, но и постарались обойти стороной.
Опять для меня все рухнуло - с этим я еще мог смириться, призвав на помощь
спокойствие Земной Матери, но ведь отклыдывалось дело устроения дамбы,
замедлению подвергались Замыслы Властелина.
И я на полусогнутых ногах отправился следом за лучшими людьми, хотя и знал,
что самочинно догонять их воспрещено. Я выбирал то место, где мог бы
вынырнуть перед ними, но неожиданно из-за дерева возник охранный воин в
шлеме из черепа медведя и зарычал: "Куда ты, обезьяний кал?" Я сделал
несколько приплясывающих движений, показывая, что перестарался с кокой, это
должно было смягчить наказание. Но охранник твердой рукой схватил меня за
шкирку. Все, попался. Я машинально присел и крутанулся под его рукой. Когда
воин оказался ко мне спиной, я не удержался от того, чтобы отвесить ему
поджопник. "Убийца",- заорал неловкий воин, вынимая физиономию с
расквашенным носом из травы. Вот за это меня точно съедят!
Я бросился за начальниками с криком: "Великий дар Отца-Солнце!", потому что
надеялся еще получить звание "священного безумца". Память с трудом
подыскивала нужные слова, а вот спина почувствовала приближающееся острие и
ноги подогнулись. Над головой свистнул дротик, украшенный перьями кондора,
и тут страшная сцена ошеломила меня, упавшего в траву.
Управитель стройки закричал, как обезьяна, взвился, как птица, к небу и
рухнул, как кирпич, в объятия Матери-Земли. Наконечник дротика обагрил
кровью белоснежный пернатый плащ внука богов. Вот уж святотатство, так
святотатство. Это мигом осознал и старший охраны и трое сопровождающих его
воинов. Они мигом обернулись, хищно раздувая ноздри, и увидели моего
охранника, застывшего в бросковой позиции. Естественно, что сопровождающие
Управителя яростно устремились на него, воздев топоры, палицы и цепы.
Охранник недолго оправдывался словами: "Невинен я". Он почему-то не принял
справедливое наказание, как это делают простые труженики, не рухнул
внезапно обессилевшим телом на землю, а, напротив, бросился улепетывать в
заросли. Туда же устремилось и трое мстителей за пролитую кровь полубога.
А я, забыв о запрете перемещаться ползком и на четвереньках, устремился в
прибрежный тростник. Я понимал, что случилось страшное, что при любом
раскладе мне несдобровать. Однако сердце не принимало то обстоятельство,
что не удастся послужить планам и замыслам Властелина и исполнить волю
Высших Сил. Сердце насыщало жаром мои жилы, коченеющие от страха.
Однако разум уже взвешивал выгоду и невыгоду. Кроме как вдоль озера бежать
мне некуда,- услужливо сообщал он,- гор я не знаю, на дорогах заставы, в
любом населенном месте буду схвачен и предан закланию, как нарушивший волю
богов и Властелина. Правда, и здесь, на озере совершенно неясно, кто мне
будет выдавать харчи для голодного живота и одежонку вместо сносившейся.
Неожиданно я наткнулся в тростниках на Носача, объедающего какой-то
съедобный росток, и чуть не утопил его с налета.
- Куда несешься ты подобно потревоженной утке?- вежливо поинтересовался он.
- Носатый, ты ведь тоже вляпался, раз из-за меня был ранен сам Управитель
стройки, он же Опора Властелина.
Индюшка обхватил голову руками, как будто по ней уже прошлись
палицей-маканой и только повторял: "Святотатство".
- Да, святотатство. Но жить хочется даже после него.- я произнес эти
поразительные слова и сам им удивился.
Я схватил Носача и потащил вслед за собой, замечая, что волочить его все
легче и легче. Наконец, он и сам стал меня подталкивать. Тем временем, я не
без успеха старался отогнать от себя обессиливающую мысль, что жизнь
конкретного куска плоти по имени Ягуар-Скиталец весьма ущербна по сравнению
со всеобщей жизнью, которая есть дыхание Кон-Тики Виракоча.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36