В Дунпельдире она приказала умертвить твою первую кормилицу, Мачу, а сама подстрекнула Лота убить ребенка Мачи, который занял твое место в королевской колыбели. И хотя приказ отдал Лот, это Моргауза стояла за избиением младенцев. Это нам известно наверняка. Тому был свидетель. На ее совести немало смертей, Мордред, и ни одна из них не была чистой.— Столько смертей и все из-за меня. Но почему? — Единственную зацепку, какая была ему дадена столько лет назад, он забыл, как забыл о ней и король в пьянящем предвкушении этой встречи. — Почему она сохранила мне жизнь? Зачем потратила столько трудов, чтобы все эти годы сохранять меня в тайне?— Чтобы использовать как орудие, как пешку, сам решай, как что. — Если король и вспомнил тогда о пророчестве, то решил не отягощать им юношу. — Возможно, как заложника на случай, если мне станет известно, что это она убила Мерлина. Лишь после того, как она сочла, что ей ничто не угрожает, она вызвала тебя во дворец, но и тогда личины, что она измыслила для тебя — незаконнорожденный сын Лота, — оказалось достаточно, чтобы тебя спрятать. Но в остальном я не могу догадаться о ее побужденьях. Мне не хватает ее изворотливости и коварства. — И добавил в ответ на невысказанную мольбу в напряженном взоре мальчика: — Это идет не от общей у нас с ней крови, Мордред. Я многих убил в свое время, Мордред, но иными путями и по иным причинам. Мать Моргаузы была бретонка, знахарка, как говорят. Такие веши передаются от матери дочери. Тебе не нужно бояться, что и в тебе сокрыты те же темные силы.— Этого я не боюсь, — быстро отозвался Мордред. — У меня нет Виденья, нет дара волшебства, она сама мне так сказала. Однажды она пыталась это проверить. Теперь мне думается, она боялась, что я могу “увидеть”, что на самом деле случилось с моими приемными родителями. И потому она отвела меня в свое подземелье, туда, где она прячет волшебное озерцо-омут, и приказала смотреть на него и ждать видений.— И что ты видел?— Ничего. Я видел в омуте миногу. Но королева говорила, что виденья там есть. Она их видела. Артур улыбнулся.— Я же сказал тебе, что ты взял больше от меня, чем от нее. Для меня вода всегда остается водой, хотя я и видел волшебный огонь, который Мерлин умеет призывать с небес, и многие другие чудеса, но всегда это были чудеса света. Моргауза показывала тебе что-нибудь из своего колдовства?— Нет, господин. Она отвела меня в подземный покой, где готовит свои заклинанья и смешивает колдовские составы…— В чем дело? Продолжай…— Ничего. В самом деле, ничего. Просто кое-что, что случилось там. — Он отвел взгляд к огню в очаге, заново переживая мгновения в подземелье, хватку, поцелуй, королевины слова. И медленно, сделав открытие, словно самому себе добавил: — И все это время она знала, что я ее сын.Артур, наблюдая за ним, догадался — и безошибочно. Прилив гнева, который он испытал при этом, потряс его. Превозмогая гнев, король очень мягко произнес:— И ты тоже, Мордред?— Не было ничего, — поспешно сказал юноша, словно желая отмахнуться от происшедшего. — В самом деле ничего.Но теперь я знаю, почему я чувствовал то, что чувствовал тогда. — Он бросил через стол быстрый взгляд. — Ну, такое бывает, все знают, что такое иногда случается. Но не так. Брат и сестра — это одно… но сын и мать? Нет, никогда. Я, во всяком случае, никогда о таком не слышал. А ведь она знала, правда? Она знала. Интересно, захотела бы она…Он оставил фразу незавершенной и умолк, опустив глаза и зажав руки между колен. Он не ждал ответа. Ответ они с королем уже знали. В голосе его не было чувств, одно лишь недоверчивое отвращенье, какое можно испытывать по отношению к извращенным аппетитам другого человека. Краска схлынула с его щек, и теперь Мордред выглядел измученным и бледным.Со все растущим облегчением и благодарностью король думал о том, что не придется рвать никаких уз. Бурные страсти рождают собственные узы, но то, что когда-либо связывало Моргаузу и Мордреда, можно разорвать здесь и сейчас.Наконец он заговорил, преднамеренно деловито, как равный с равным, как принц с принцем:— Я не стану предавать ее смерти. Мерлин жив, и не мое дело карать ее здесь и сейчас за прочие убийства, что лежат на ее совести. Более того, ты вскоре поймешь, что я не могу оставить тебя при себе — здесь при моем дворе, где старые истории известны стольким людям и где многие и так уже подозревают, что ты мой сын, — и тут же приказать казнить твою мать. Так что Моргаузе оставят жизнь. Но свободы она не получит.Он помедлил, откинувшись на спинку просторного кресла, и доброжелательно поглядел на юношу.— Что ж, Мордред, мы стоим в самом начале нового пути. Нам не дано увидеть, куда он нас приведет. Я обещал, что исправлю причиненное тебе зло, и намерен исполнить свое обещанье. Ты останешься здесь при моем дворе с другими оркнейскими принцами и, как и они, будешь жить на положении и с титулом племянника короля. Если люди станут догадываться о твоем происхождении, ты найдешь, что они будут выказывать тебе больше уваженья, не меньше. Но ты должен понимать, что из-за того, что случилось под Лугуваллиумом, и из-за присутствия королевы Гвиневеры я не могу открыто называть тебя “сын”.Мордред опустил взгляд на руки.— А когда у королевы родятся другие дети?— Других не будет. Она бесплодна. Мордред, оставим это пока. Будущее еще не настало, но однажды оно придет. Возьми то, что предлагает тебе жизнь здесь, в моем доме. Все принцы Оркнейских островов будут приняты с почетом, положенным осиротевшим особам королевской крови, а ты… думаю, Ты в конечном итоге получишь и большее. — Он увидел, как что-то взметнулось в глазах юноши. — Я говорю не о королевствах, Мордред. Но, может быть, и об этом тоже, если ты в достаточной мере мой сын.И все самообладанье юноши враз рухнуло. Плечи его содрогнулись, руки поднялись, чтобы закрыть лицо. Из-под пальцев приглушенно донеслись слова:— Ничего. Все в порядке. Я думал, я понесу наказанье за убийство Габрана. Что меня, возможно, ждет казнь. А вместо этого такое. Что будет дальше? Что будет дальше, государь?— Если ты имеешь в виду смерть Габрана — ничего, — ответил король. — Его следует пожалеть и оплакать, но, по-своему, его смерть была справедливой. А что до тебя, то в ближайшее время тоже ничего особенного не случится, разве что сегодняшнюю ночь ты проведешь не в том спальном покое, где тебя поселили с остальными мальчиками. Тебе понадобится побыть какое-то время одному, примириться с тем, что ты только что узнал. Никто не сочтет это странным; все решат, что тебя просто перевели в другой покой и держат отдельно из-за убийства Габрана.— Гавейн и другие? Им нужно рассказывать?— Я поговорю с Гавейном. Остальным пока не нужно знать ничего больше того, что ты сын Моргаузы и старший из племянников Верховного короля. Этого будет достаточно, чтобы объяснить твое положение при дворе. Но Гавейну я расскажу правду. Ему нужно знать, что ты не претендуешь ни на Лотиан, ни на Оркнейские острова и потому ему не соперник. — Он повернулся к двери. — Слышишь, в коридоре меняется стража. Завтра — праздник Митры и Рождество христиан, и для тебя, думаю, — зимний праздник твоих чужеземных оркнейских богов. Для всех нас — новое начало. Так что добро пожаловать в Камелот, Мордред. А теперь иди и попытайся уснуть. ЧАСТЬ ВТОРАЯ 1 После Рождества выпал густой снег и замел все дороги. Прошло больше месяца, прежде чем смог возобновиться регулярный обмен депешами через королевских курьеров. Большой беды в том не было: в ту зиму в стране происходило мало такого, о чем следовало доложить королю. В недрах зимы мужчины — даже самые увлеченные битвами воины — не спешили покидать согретые огнем комнаты и заботились о домах и прочих нуждах своих семей. И саксы, и кельты держались поближе к очагу и если и затачивали свое оружие в свете вечерних огней, все знали, что до прихода весны обнажить его не придется.Для мальчиков с Оркнейских островов жизнь в Каэрлеоне, пусть и более бедная развлеченьями из-за непогоды, была все же достаточно шумная и оживленная, и круговерть повседневных увеселений и трудов прогнала сами мысли о доме на островах, который, как ни посмотри, зимой был малопривлекательным местом. Учебный плац под стенами крепости расчистили, и невзирая на снег и лед тренировки не прекращались ни на день. Уже стала заметна разница. Четверо сыновей Лота — в особенности близнецы — были своевольны до безрассудства, но по мере того как возрастали их уменья, росло в них и понятие о дисциплине, что приносило с собой определенную гордость. Четверка еще разделялась, по привычке, на две пары: с одной стороны, близнецы, Гавейн с юным Гаретом — с другой, но ссоры вспыхивали все реже. Основное различие можно было заметить в их обращении с Мордредом.Верный своему обещанью, Артур со временем переговорил с Гавейном. Беседа была долгой, и король поведал старшему из оркнейцев правду о рождении Мордреда, присовокупив к ней серьезное предостереженье. Отношение Гавейна к сводному брату заметно изменилось. В нем теперь сквозила сдержанность, к которой примешивалось облегченье. Облегчение — от того, что никто и никогда не попробует оспорить его титул старшего сына Лота и что его права на оркнейское королевство поддерживает сам Верховный король. Не исчезла и былая сдержанность, быть может, даже негодование на то, что новое положенье Мордреда как незаконнорожденного сына Верховного короля ставит его выше Гавейна; рука об руку со сдержанностью шла осторожность, порожденная догадками о том, что может таить в себе будущее. Всем было известно, что королева Гвиневера бесплодна; а потому существовала немалая вероятность, и Гавейн это понимал, что однажды Мордред будет объявлен наследником Артура. Артур сам был рожден вне брака и признан сыном и наследником лишь по достижении отрочества; возможно, настанет очередь и Мордреда. И правда, ходили слухи, что у Верховного короля есть и другие незаконнорожденные дети, но чада не были приняты при дворе и им не оказывали тех милостей, какими в присутствии всех придворных осыпали Мордреда. И сама королева Гвиневера прониклась любовью к мальчику и привечала его. И потому Гавейн, единственный из сыновей Лота, кто знал правду, выжидал и лишь делал осторожные шаги к тому, чтобы возвратить былую настороженную дружбу, которая некогда связывала его со старшим мальчиком.Мордред заметил эту перемену, распознал и понял ее мотивы и без удивления принял попытки старшего сына Лота пойти на мировую. Удивило его, однако, другое — перемена в поведении близнецов. Этим двум ничего не было известно о том, кто отец Мордреда; они полагали, что Артур принял его при дворе как бастарда короля Лота и, так сказать, человека, состоящего при оркнейском клане. Но убийство Габрана произвело на них обоих впечатление. В глазах Агравейна убийство — любое убийство — было доказательством того, что он звал “зрелостью и мужеством”. А в глазах Гахериса убийство было убийством, не больше, но и не меньше, и оно отмстило за них всех. Хотя с виду, казалось, безразличный к редким проявлениям доброты и нежности со стороны матери, из своего детства Гахерис вынес сердце ранимое и ревнивое. А теперь Мордред предал смерти любовника матери, и за это Гахерис готов был платить ему уважением, а также восхищеньем. Что до Гарета, то это проявление насилия заставило проникнуться уважением даже его. В последние месяцы на Оркнеях Габран стал слишком уж самоуверен, нередко выказывал он и надменность, так что даже самый мягкий младший сын проникся к нему негодованьем. Мордред, отметив за женщину, которую звал “матерью”, выступил от имени всех пятерых. И потому все пятеро оркнейских братьев начали действовать сообща, и в товариществе на учебном плацу и в рыцарском зале было заронено и начало прорастать зерно верности Верховному королю.Новости из Камелота прибыли в Каэрлеон лишь с февральской оттепелью. Мальчикам передали вести об их матери, которая по-прежнему оставалась в Эймсбери. Ее отошлют на север в монастырь в Каэр Эйдин вскоре после того, как двор вернется в Камелот, и сыновьям позволят повидаться с ней перед отъездом. Мальчики встретили это почти с безразличием. Быть может, по иронии судьбы один лишь Гахерис, единственный из всех, еще скучал по матери; Гахерис, средний сын, которого она игнорировала. Он еще видел ее во сне, фантазировал о том, как спасет ее и вернет ей оркнейский трон, как она ему будет благодарна и сколь велико будет его торжество. Но днем сны тускнели; даже ради нее он не оставил бы ни свою новую и увлекательную жизнь при дворе Верховного короля, ни надежды на то, что однажды он будет избран в ряды привилегированных Соратников.В конце апреля, когда двор уже вновь обустроился в Камелоте, где Артур намеревался провести лето, король послал мальчиков попрощаться с матерью. Если верить слухам, он сделал это вопреки совету Нимуэ, которая специально приехала из Яблоневого сада, чтобы повидаться с королем. Мерлин давно уже оставил двор: со времени последней своей болезни он жил отшельником, а когда король покинул Каэрлеон, старый чародей удалился в свой дом на уэльском холме, оставив Нимуэ свое место советника при короле. Но на сей раз ее совет был отвергнут, и в должное время мальчики были посланы в Эймсбери в сопровождении внушительного эскорта, возглавляли который сам Кей и один из рыцарей Артура по имени Ламорак.По пути они остановились в Саруме, где городской глава предложил им свой кров и всячески потчевал королевских племянников, а на следующее утро прибыли в Эймсбери, что лежит на самом краю Великой равнины.Стояло ясное утро, и сыновья Лота были в преотличном настроении. Лошадей им дали отменных, снаряжены они были по-королевски, и они, почти не испытывая сомнений, ждали новой встречи с Моргаузой — им не терпелось покрасоваться перед ней своим новообретенным великолепием. Страхи, которые они могли испытывать перед ней или за нее, давно уже улеглись. Артур дал им слово, что не предаст их мать смерти, и хотя она была узницей, заточенье, которого можно было ожидать от монастыря, не слишком отличалось (так в неведении юности полагали ее сыновья) от той жизни, что она вела дома, где по большей части уединенно жила в окружении своих женщин.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58