Это поставило нас в щекотливое положение, потому что в следующий понедельник мы обещали быть в гостях у Матаафы.
Как-то в городе к Льюису подошел полицейский и сказал, что один из наших слуг сообщил ему, будто мистер Стивенсон собирается в Малие.
— Что же вы ему ответили? — спросил Льюис.
— Я сказал, — ответствовал блюститель порядка, — что меня не касаются передвижения мистера Стивенсона.
— Превосходный ответ, — похвалил Льюис.
Полицейский, должно быть, до сих пор пытается разобраться в полученной информации.
Оказалось, что Малиетоа живет в самом обычном самоанском доме; это даже не «дом вождя» ни по архитектуре, ни по материалу, из которого он построен. Бедного короля это явно смущает. Из-под нависшей крыши хижины виден стоящий напротив прекрасный новый дом президента. Думаю, что это весьма досадное зрелище для зависимого короля. Не успели мы прийти туда, как от президента явился человек с подношением для королевы в маленькой корзиночке. По поведению посыльного легко было догадаться, что он подослан узнать, каких гостей принимает король.
Малиетоа жил в деревне Мулинуу, главном оплоте своей власти, тогда как селение Малие было опорным пунктом «претендента на престол» Матаафы. Обе деревни и их окрестности блистательно описаны Льюисом в «Примечаниях к истории»:
Мулинуу — узкая полоса земли, засаженная кокосовыми пальмами и выдающаяся в лагуну примерно на три четверти мили. На восток от него лежит Апийский залив. К западу расположено прежде всего мангровое болото с великолепной зеленью мангровых растений, чернильно-черной грязью, с бесчисленными насекомыми и черными да алыми крабами, ползающими по его поверхности. За болотом — широкая и мелкая бухта, окаймленная с запада мысом Фалеула. Деревня Фалеула соседствует с Малие, так что с верхушки какой-нибудь высокой пальмы в Малие можно различить на фоне восточной половины неба пальмы Мулинуу. Пассат гуляет по низкому полуострову и очищает его от болотной заразы. В самоанском языке есть любопытное выражение. Во время болезни человек ищет на берегу открытое место, чтобы, как они говорят, «поесть ветра»; действительно, трудно подыскать лучшее место для такой диеты, чем мыс Мулинуу.
Со стороны гавани бросаются в глаза два европейских дома; в Европе они казались бы довольно бедными, но для Самоа это выдающиеся постройки. Один из них новый — он вырос совсем недавно, чтобы, прикрываясь названием Дома правительства, служить резиденцией барону Зенфту. Другое здание — историческое. Оно было построено Брандейсом под закладную, и теперь на никому не ясных основаниях его занимает главный судья. Ходят неопровергнутые слухи, будто он живет там бесплатно. Я не утверждаю, что это правда, я говорю лишь, что слухи не опровергнуты, а у наших административных чинов есть такая черта, одним словом, они удивительно терпимы к собственному поведению. В поселке, расположившемся между обоими большими домами, живут фаипуле — члены местного парламента. Во времена Тамасесе тут кипела жизнь, его собственный дом и жилища фаипуле были хоть куда, все содержалось в отличном порядке и к домам вела песчаная дорога. Сейчас поселок напоминает заброшенную лесную деревню и свидетельствует о всеобщей апатии.
Но это еще не главный позор Мулинуу. Дом президента находится у самого моря. По ночам здесь выставляются часовые и вооруженная охрана стережет беспокойный сон правительства. Со стороны суши перед домом стоит памятник бедным немецким парням, сложившим головы при Фангалии note 132. Так вот, позади памятника, в стороне от дороги, прохожий может случайно заметить маленький домик; в таких живет простой люд в лесных деревнях. Никому и во сне не снилось, чтобы под этим кровом мог помещаться хотя бы глава семейной общины; тем не менее это дворец Малиетоа-Натоаителе-Тамасоалии-Лаупепы — короля Самоа. Сидя в его обществе под этой скромной крышей, вы можете видеть меж столбов новый дом президента. Сам его величество созерцает этот дом с утра до вечера, и ход его мыслей легко себе представить. Для самоанского вождя красивый дом — непременный атрибут власти; однако вот уже семнадцать месяцев, как правительство (само устроенное неплохо) не может собраться подыскать подобающее жилище для своего владыки…
Дорога в Малие бежит по берегу бухты Фалеула и сквозь цепь приятных рощ и деревень. Сейчас дорога перерезана заборами свиных загонов. Восемь раз приходится перескакивать загородки из кокосовых кольев. Причем взлет и посадка совершаются в грязи, усеянной крупными камнями. Порой эти камни окрашены кровью лошадей, прошедших перед вами. Чтобы эти препятствия казались еще неприятнее, иной раз вы еще вынуждены пережидать, пока какой-нибудь черный боров невозмутимо перелезает через так называемую ограду. Ничто не выставляет самоанцев в более невыгодном свете, чем эти бесполезные заграждения, уродующие их единственную дорогу. Одним из первых актов правительства после приезда главного судьи было распоряжение освободить проход. Позор Матаафе, что это до сих пор не сделано.
Деревня Малие представляет картину процветания и мира. В очень хорошем описании, опубликованном в журнале «Остралэйшн», одна путешественница сообщает, будто деревня окружена военными укреплениями. Ее, должно быть, ввели в заблуждение какие-то из свиных загонов на берегу. Здесь нет никаких укреплений, ничего демонстративно военного. Насколько я понял, от ста до пятисот воинов всегда находятся на расстоянии, доступном зову, но мне не приходилось видеть более пяти вооруженных людей вместе, да и те были почетной стражей короля. Воскресный покой витает над хорошо расчищенной растительностью, пасущимися на привязи лошадьми, стадами свиней, над круглыми или овальными туземными жилищами. Их удивительно много, и все хороши в своем роде; тем не менее строятся еще. А в центре — высокий дом собраний, пожалуй самая большая туземная постройка на всех островах Самоа. Он закончен наполовину, но уже занимает видное место в пейзаже. Не заметно никакой суеты вокруг, однако готовая часть свидетельствует о продолжении строительства.
Центр всего этого — сам вождь, Малиетоа-Туиатуа-Туиаана-Матаафа, король, вернее, не король, а претендент на самоанский престол. Все сходится к нему, все исходит от него. Депутации островитян приносят ему подарки, а он в ответ по-царски их угощает. Белых путешественников, к их неописуемому изумлению, вооруженная стража короля при его приближении сгоняет с дороги. Своих танцоров он собирает звуком рожка. По вечерам он сидит в своем доме перед полукругом ораторов, представляющих многие районы архипелага, произнося и выслушивая те витиеватые и изысканные речи, которые составляют усладу самоанского сердца. От него самого и всего окружения веет поразительным чувством порядка, спокойствия и довольства (в местном понимании). Ему шестьдесят лет, он высокий, могучего сложения, с белой от седины головой и усами, глаза ясные и спокойные, нижняя челюсть заметно выдается вперед, что делает его похожим на благодушного английского дога. Манеры его почтенны, а речь вкрадчива, как у католического прелата. Он никогда не был женат, и гостей обслуживает приемная дочь. Много времени назад он дал обет целомудрия — «жить, как господь наш жил на земле»; и полинезийцы затаив дыхание передают, что он сдержал его. В подобных пунктах он, верный своему католическому воспитанию, склонен даже проявлять суровость. Лауати, главное лицо на Савайи, недавно развелся с женой и взял другую, более красивую. И когда я в последний раз был в Малие, Матаафа (вразрез с собственными интересами) как раз послал ему выговор. Говорят, что непосредственные приближенные, несмотря на его обходительность, скорее уважают его, чем любят. Его власть в большей степени порождение авторитета, чем популярности. Но ни один из ныне живущих самоанских вельмож не мог бы и пытаться достичь того, чего он добился на протяжении последних двенадцати месяцев, не утратив ни капли своего престижа. Он не только удержал своих сторонников от войны, но даже вынудил их явиться на суд в лагерь врагов в Мулинуу. Я сомневаюсь, был ли такой триумф авторитета возможен когда-либо прежде. Лично я бывал и жил почти во всех местах расселения полинезийской расы, и только один человек произвел на меня более сильное впечатление…
Итак, я попытался, не смягчив, воспроизвести полученные впечатления: достоинство, изобилие и мир в Малие, банкротство и растерянность в Мулинуу.
Фэнни. note 133
Забыла записать, что, когда король был у нас в гостях, Льюис попросил извинения за то, что давно не посещал его, и сослался на распоряжение президента, изданное после прошлого визита Льюиса к его величеству. Это распоряжение гласит, что никто не имеет права видеть короля, не получив за три дня перед тем разрешения консулов. Разумеется, Льюис и не подумал спрашиваться у консулов, прежде чем зайти в открытую хижину Малиетоа. Это было бы смешно и унизительно. Король сказал, что никакого разрешения не требуется, и пригласил нас бывать у него, когда и сколько нам вздумается, не обращая внимания на подобные указы. Льюис очень хочет добиться, чтобы Малиетоа и Матаафа действовали заодно. Без этого невозможен мир на Самоа. Сегодня утром он пытался поговорить с Малиетоа наедине, но не вышло. Вечером он сделает еще одну попытку. Он хочет объяснить свою точку зрения сначала Малиетоа, а затем Матаафе. Описание последних политических скандалов содержится в письме Льюиса в «Таймс».
Фэнни. 12 мая
Льюис тщетно пытался повидаться с Лаупепой. Не желая говорить в присутствии шпионов, он пробовал встретиться с королем у Лаулии. Договаривались дважды, но оба раза встреча не состоялась. 2 мая Льюис, Бэлла и я в сопровождении Талоло отправились в Малие на лодке, экипаж которой составляли люди из Малие. Мы почти не сомневались, что нас задержат, но, хотя весь город знал о цели этой поездки, полицейские пропускали нас с улыбкой и не чинили никаких препятствий. На случай если придется остаться на ночь, мы захватили непромокаемый мешок и большую бадью с Токелау со сменой одежды. Я взяла темно-красное шелковое холаку, отделанное персидской вышивкой, а Бэлла — шелковое темно-зеленое, чтобы появиться в них перед королевской особой. Незадолго до прибытия я попросила Льюиса подержать шаль, чтобы я могла за ней переодеться. Когда моя голова вынырнула из платья, я увидела, что Льюис сидит на своем месте на другой стороне лодки с зажатым в пальцах уголком шали. Как он сказал, ложная стыдливость не вызывает у него сочувствия.
В Малие мы встретили лучших наших работников с плантации какао и узнали, что они бастуют вместе со всеми рабочими Апии, Жалко, что Джо дал им уйти; на мой взгляд, они абсолютно правы. Еще задолго до деревни мы увидели верх огромной туземной постройки, возвышающийся наподобие церковного шпиля. Это собственный дом Матаафы — самый большой и красивый из всех, какие я видела. В деревне есть и другие большие дома.
Льюис напрасно пытался найти переводчика и был вынужден удовольствоваться Талоло, который весь изошел от страха и отчаяния, потому что он еще не умеет говорить на языке вождей и ощущал каждое свое слово как оскорбление Матаафе. Мы привыкли между собой называть Матаафу Чарли-над-водою и поднимать за него тост как за короля, раскачивая бокалы с вином над бутылкой с водой note 134. Талоло имел какое-то представление о смысле этого тоста и решил, что хорошо будет повторить его здесь. Бэлла, к превеликому веселью, увидела, как он взял стакан с водой, которую собирался выпить, и помахал им в воздухе. Его ошибка превратила тост в довольно зловещий: Чарли-под-водою.
Слова «Чарли» в переводе Талоло сводились почти исключительно к тому, что «Матаафа очень удивлен». Познаний Льюиса в самоанском языке хватало, чтобы приблизительно догадываться о происходящем. Советники — фаипуле — устроились в одном конце дома, часть из них сидела на циновках на полу. Центр группы представляла чаша с кавой, подле которой поместился королевский оратор. Каву сначала подали королю и одновременно с ним Льюису (редкая почесть), затем некоторым фаипуле, а после, по распоряжению короля, — «семейному тылу» (Бэлле и мне, которых он явно считал двумя женами). Он только недоумевал, кто из нас главнее. Сначала он предоставил второе после Льюиса почетное место мне, но потом передумал и посадил туда Баллу. Нам подали каву одновременно, чтобы ни одна из нас не чувствовала ревности. Мы были очень благодарны за каву, потому что выехали из Ваилимы в пять утра и соответственно очень устали. Я видела, что это была жеваная кава, но, пока пришла моя очередь пить, уже забыла об этом. Прежде чем поднести каву Матаафе, слуга совершил возлияние, плеснув из чаши на землю, и покропил свежей водой из кокосовой скорлупы направо и налево. Фаипуле тоже кропили водой направо и налево, лишь один повторил возлияние кавой, зато он не прикоснулся к воде.
Оратор Матаафы и другие произнесли вежливые речи, один из них сравнил Льюиса с Иисусом Христом, что смутило Талоло почти до потери сознания. Вдруг Матаафа послал за своими красивыми золотыми часами на золотой же цепочке и обнаружил, что уже одиннадцать часов. Он спросил, когда мы выехали из дома, и был, по-видимому, встревожен тем, что мы так долго постимся. В дом внесли продолговатый деревянный стол и накрыли его красивой тапой в несколько слоев. Вокруг расставили четыре стула. Нас усадили на эти стулья, задрапированные тапой и кусками тканей папаланги, и подали легкую предобеденную закуску. Когда перед каждым был положен свернутый лист с кушаньем из аррорута и кокосового молока, запеченным в горячих камнях note 135, и свежий молодой кокосовый орех для питья, король (он католик) перекрестился и произнес молитву. Матаафа просил извинения за предстоящий обед, сказав, что он целиком фаасамоа: без вина, только поросенок, птица и таро. Мы ответили, что лучшего и не желаем. Аррорут приятен на вкус, но управляться с ним трудно, оттого что он такой липкий, вдобавок он немного скрипел на зубах от налипшего песка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38