«У-у-у! — набросилась она на свинью. — Бессовестная, никто тебя не любит!»
Фэнни. 2 декабря
Льюис отправился в Апию в надежде получить почту с катера, который ходит на остров Тутуила и встречает там почтовое судно, следующее в Сан-Франциско. Мы с Генри делаем записи в своих дневниках за единственным в доме столом. На долю бедняги Генри в последнее время выпало много испытаний. Во-первых, он едва не стал жертвой обмана. Один из подчиненных принес ему письмо якобы от человека, которому он должен, кажется, шесть долларов. Генри получил от Льюиса чек на соответствующую сумму и, заклеив его в конверт, отдал посланному. Случайно вскоре после этого он оказался на дороге именно в тот момент, когда посланец преспокойно разорвал конверт и вытащил чек. Генри набросился на негодяя и отобрал чек. Тут же на дороге того поджидал сообщник, который скрылся во время атаки Генри и с тех пор не показывается. Позже выяснилось, что и само письмо было подложное. Генри тут же доставил своего подчиненного в тюрьму, и сегодня утром их судил местный судья. В судебной практике Его Чести такое преступление было внове, и он не знал, как отнестись к делу. С огорчением должна сказать, что мерзавец отделался штрафом в десять долларов.
Мне вспомнился счет, полученный на днях консулами. Похоже, что им вменяется в обязанность содержать Малиетоа, ибо там значится: «Столько-то и столько-то в неделю на пропитание 1 короля».
Генри рассказал новую историю о своей встрече со злым духом на обратном пути из Апии, но я не все поняла: «Две молодые леди, очень красивые молодые леди, очень красивые молодые леди» как будто прогуливались по дороге. Они были «очень красиво наряжены» — в красивых лавалава из очень красивых листьев ти и с гирляндами из душистых ягод и листьев вокруг шеи. Дальше в рассказе следовало что-то насчет вождя, с которым они, очевидно, собирались пообедать, а потом отказались, потому что одна из них произнесла скрипучим дискантом (старательно воспроизведенным Генри), что слышит запах вареной рыбы, но предпочитает это лакомство в сыром виде. Затем, хотя я опять не вижу связи, поздней ночью слышался мужской голос, который в полном отчаянии (судя по передаче Генри) восклицал: «О господи! Спаси меня! Спаси меня!» и «потом они увидели, как из воды родился дух».
Но я отвлеклась от несчастий Генри. Сегодня, когда он ездил к судье с жалобой на вымогателя, он оставил лошадь на привязи у дерева, получив на то разрешение, но почему-то лошадь оказалась отвязанной, и ему пришлось гнаться за ней четверть мили. Как я предполагаю, он вернулся к тому же дереву и обвинил в случившемся бывшую там женщину, потому что она хлестнула его по лицу кнутом. Он тут же не по-рыцарски возвратил удар, и, как он рассказывает, «каждый раз, как она била меня, я давал ей сдачи». Этой несчастной, должно быть, пришлось жарко, потому что плетка (моя плетка) поломана и вся растрепалась. «Да будет тебе известно, Генри, — заметил ему Льюис, — что у нас не принято бить женщин. У нас, если женщина ударит мужчину, тот должен стерпеть». Генри недоуменно выслушал это откровение, но потом просиял и ответил, что, когда какой-то белый подбежал и вступился за женщину, он его не тронул.
Я недавно узнала кое-что новое о самоанских обычаях. Не полагается прямо спрашивать об имени человека. Боюсь, что я часто обижала этим людей, потому что у тех, кто мне нравится, я обычно прошу разрешения взглянуть на руку, чтобы прочесть имя: оно бывает вытатуировано между кистью и локтем.
Вчера один из «вождей» упал в упряжке, и некоторое время мистер Хэй note 46 удерживал лошадь на весу, иначе она погибла бы ужасной смертью, напоровшись на остатки деревьев, торчавшие из земли. Он кликнул на помощь Генри с его бригадой, и те прибежали из лесу, где жгли валежник. Когда повозка проехала, мы с Льюисом показали рабочим, как расчистить путь от пеньков и кольев. Нас очень насмешил вид рабочих, которые были не только в гирляндах из папоротников и цветов, как обычно, но каждый с парой гигантских черных усов, нарисованных под носом.
Однажды мне попался Лафаэле с белой, как у отца Уильямса, головой, посыпанной известкой, с бачками и наведенными черным аккуратными маленькими усиками. Мне пришлось спросить, кто он, что доставило ему огромное удовольствие. Сейчас Лафаэле и Монга в страшной тревоге. До них дошел слух, что я недовольна ими обоими. Монга ограничивается угадыванием моих желаний и томными взглядами красивых глаз. Я в жизни не слышала более кокетливой интонации, чем та, с которой он сегодня произнес: «Вот маленький-маленький Монга». Он умен и не очень перебарщивает. Однако сегодня, хотя и в первый раз, я действительно поймала его на увиливании от работы. Он удрал из сада, предоставив Лафаэле в одиночку справляться со злыми духами, и болтался возле повара, наблюдая за приготовлением обеда. При виде меня он смутился лишь на долю секунды, затем выхватил из печи головешку и с подчеркнутой поспешностью бросился по тропинке туда, где работал Лафаэле, притворившись, будто бегал за огнем, чтобы поджечь срубленные деревья. Но поскольку там уже больше часа полыхал колоссальный костер, я посоветовала ему прекратить комедию.
Лафаэле действует гораздо примитивнее. Когда его прямо требуешь к ответу, он кроток, как овечка, и каждое второе слово у него «папа», если он говорит с Льюисом, или «мама», если со мной. «Папа, Лафаэле работай как дьявол» — обычное его утверждение. Но, как правило, на каждое его слово в собственную защиту приходится два против Монги. «Он не работай, этот парень», «Этот парень плохой» или «Этот парень говори плохой слово».
Но когда можно сделать что-то напоказ, красавец Монга впереди всех. Несколько дней назад я услышала, что он зачем-то колотит ложкой по оловянной кружке.
— Что ты делаешь? — спросила я удивленно.
— Зову эти люди домой, — ответил он гордо.
Тут я заметила пчелиный рой, сидящий на ветке папайи. Монга взял ящик и, бесстрашно подойдя к жужжащей массе, стряхнул насекомых в импровизированный улей и с торжествующим видом прижал ящик к стволу дерева, в то время как его голое тело казалось черным от облепивших его пчел. Но ни одна из них его не ужалила. Все зрители были восхищены или напуганы, потому что мало кто из них, не исключая Генри, видел до этого пчел. Правда, позже Монга имел довольно глупый вид, когда обнаружилось, что он пытается кормить своих новоявленных питомцев холодной рисовой кашей.
Я была по-настоящему больна и до сих пор еще чувствую слабость. Когда Льюис ездил в Апию прошлый раз, он принял приглашение на обед к американскому консулу мистеру Сьюэлу. Я получила письмецо с просьбой присоединиться к компании и сдуру отправилась, не подумав о том, что реку сейчас вброд не перейдешь. Однако это было так. Я прошла долгий утомительный путь пешком и явилась туда полумертвой. Идти обратно у меня уже не было сил, так что мистер Сьюэл отправил нас на лодке к мистеру Мурсу. Ночью город и гавань неописуемо красивы. На следующий день мы вернулись в Ваилиму, и, как всегда, от переутомления я расхворалась и всю ночь мешала спать бедному Льюису, который давал мне опий. Но впервые в жизни это не сняло боль.
Я только что вернулась с огорода, где ползала по свежевскопанной земле, сажая петрушку. Во время этого занятия я сильно поранила себе руку лопаткой. Лафаэле не упустил случая: он мигом кинулся к какому-то ближнему растению, одновременно подозвал одного из подручных Генри и оторвал полоску от его лавалава в качестве бинта. Растерев листок пальцами, он согрел его над костром и наложил на место пореза. Жгучая боль исчезла как по волшебству и больше не возвращалась. Это уже второй раз я обязана медицинскому искусству Лафаэле. Я собиралась сегодня уволить и его и Монгу, но после лечения у меня не хватило на это духу.
Боюсь, что дела Шмидтов идут под гору. Вначале по приезде мы часто обменивались маленькими подарками. Я им — отборных яиц для наседки, немного сахару и т. п., они нам — то бананов из своего сада, то зеленых апельсинов и незрелой папайи, которые я принимала только из вежливости. И вдруг сегодня получаю счет за небольшую работу, проделанную для меня мистером Шмидтом, с включением стоимости их подарков.
Генри, по-видимому, обнаружил плантацию пуа note 47. Он притащил сюда столько деревьев, сколько смогла унести его бригада, и они посадили их у реки. При этом шел настоящий благодатный дождь, легкий и теплый, а не такой, как обычно, который налетает, точно северный шквал. Мы все ему очень рады из-за посадок и потому, что в цистерне кончилась вода. Пришел Пауль, у него разболелась нога от москитных укусов. Придется бросить записи и дать ему лекарства.
Фэнни. Пятница, note 48 декабря
Нога Пауля почти зажила: помогла борная кислота, посыпанная прямо на болячки. Борная кислота — незаменимое средство в тропических условиях. Вернулся из Апии Льюис с неприятным сообщением, что женщина, на которой Генри испробовал свою плетку, — белая, некая миссис Белл. Весь город полон толков на этот счет и пророчит нам всяческие беды от Генри. Один твердит: «Он темного происхождения», другой: «Мне не нравится его лицо». Мистер Карразерс возмущен низостью Генри, проявившейся в том, что он ударил женщину. Но ведь нельзя забывать о различии обычаев у нас и у самоанцев. Здесь, если женщина нападает, она получает ответный удар, как и мужчина, и никто не видит в этом ничего позорного. Я рада, что это именно миссис Белл, потому что не думаю, чтобы среди белого населения Апии нашлась вторая женщина, способная предпринять такую атаку. Уверена, что нет.
Недавно миссис Белл ни с того ни с сего появилась в нашей единственной общей комнате, которая в течение дня считается неприкосновенной, так как там работает Льюис. Он очень холодно объяснил это леди, но она, нисколько не смущаясь, уселась со своей дочерью на веранде, заметив: «Не беспокойтесь, мне совершенно все равно, где быть». По-видимому, соскучившись от долгого сидения, они пошли за мной — я была в лесу на банановом участке, — благо дорога туда приятная. Там они удобно устроились на бревнышке, поджидая моего возвращения. Я распознала их еще издали, но, чтобы не ошибиться, спросила у юной леди, двинувшейся мне навстречу, ее имя.
— Мисс Белл, — ответила она, сияя, — разрешите представить вам маму.
Я резко остановилась и поглядела на женщину, все еще сидевшую на бревне, стальным взглядом.
— Боюсь, что я вторгаюсь, — заметила она, по-видимому слегка смутившись.
Я несколько секунд продолжала смотреть на нее и потом сказала: «Да, я очень занята».
Я не уверена, что этот разговор не послужил одной из причин столь энергичного нападения на Генри. Ей, верно, очень хотелось хлестнуть той плеткой по моему лицу. Что ж, я не желаю зла этой несчастной, а дочь ее мне даже искренне жалко, но я не хочу, чтобы такая особа, как миссис Белл, постоянно надоедала мне. Вчера Генри предстал перед туземным судьей и был приговорен к пяти долларам штрафа. Но сумму снизили до четырех, так как один доллар взыскивается с миссис Белл за то, что она в пылу боя разорвала пиджак Генри.
Только что прибыл почтовый катер и привез письмо от миссис Стивенсон, в котором она вскользь упоминает о Ллойде. Это первое известие о нем, дошедшее сюда. Но что стало с его собственными письмами к нам, хотелось бы знать? С колониальной почтой что-то ужасно неладно. Никто не получает писем кроме как через Сан-Франциско. Пришло также письмо от Нелли note 49 с сообщением, что мой дом, который предполагалось снести, сгорел; сгорела даже изгородь, находившаяся от него на порядочном расстоянии. У меня там оставались два сундука с вещами, не представляющими никакой ценности. Но мне они очень дороги. Боюсь, что все это пропало, включая портрет прадедушки note 50.
Я уволила Монгу, к неописуемой радости Лафаэле. Утро провела на огороде, прореживая и пересаживая репу. Пробный рядок петрушки, которую я посеяла, в хорошем состоянии. Взошли разные сорта фасоли, но горох погиб во время последнего ливня. Семена какао, высеянные в корзинки с землей, дали всходы, и многие другие семена тоже пустили зеленые ростки.
Фэнни. 13 декабря
В воскресенье наши лошади показали, на что они способны, но с той поры ведут себя прилично. Накануне миссис Шмидт сказала мне, что видела, как «вожди» перескакивали через ворота. Казалось невероятным, что крупные ломовые лошади способны на такой прыжок, но рассказ миссис Шмидт подтвердил и Лафаэле, который тоже видел, как «конь-девочка иди сверху». Мы с Паулем поспешили прибить над обоими воротами по доске в надежде, что «вожди» не сообразят и сочтут это непреодолимым препятствием. Льюис отправился в Апию (он и сейчас там), а я осталась дома. Примерно в одиннадцать пришли пешком земельный комиссар мистер Мэйбен и американский вице-консул мистер Блэклок. Мы сидели на веранде, и я как раз передавала им печальную повесть о лошадях. «А вы взгляните на обоих серых, — сказал мистер Блэклок, — готов спорить, что они замышляют недоброе».
Я обернулась, но увидела только, что оба «вождя» мирно стоят под деревом.
— Уверяю вас: они готовят какую-то каверзу, — настаивал Блэклок, — поглядите только, с каким заговорщическим видом они сдвинули головы. Вместо того чтобы пастись, они устроили тайное совещание.
Не успели мы отвернуться от лошадей, как нас всполошило пронзительное ржание, полное боли и ярости.
— Скорее, Пауль, бегом! — закричала я, хотя неясно, что мог сделать бедный Пауль, даже поспев туда вовремя, разве только добровольно принести себя в жертву. Но все кончилось задолго до того, как он добежал до места. Первое, что я увидела, был конь мистера Мурса в углу загона, где живая изгородь смыкается с загородкой из колючей проволоки. Он отбивался копытами от обоих серых, которые методично и неторопливо все теснее зажимали его в угол. Когда он был совсем лишен возможности повернуться, нападающие изменили позицию и бросились на него. Быстрее, чем я пишу эти слова, они ударами копыт загнали несчастное животное на ту сторону колючей проволоки, которая, по счастью, была натянута не очень крепко и подалась под этим натиском.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38